18

18

В тот же момент Бережков протянул ему комплект журнала.

— А это, Владимир Георгиевич?! Что вы скажете об этих произведениях?

Развернув том на заложенном месте, он ловко положил его на колени Любарскому поверх альбома.

— Варвар! — вскрикнул Любарский. — Помнете!

Бережков немедленно помог высвободить альбом из-под тяжелой книги, и Любарский успокоился лишь после того, как цветной оттиск знаменитой «Прогулки заключенных» был прикрыт папиросной бумагой и в таком виде, под флером, оказался в безопасности на столике. Бережков в эти минуты, по его словам, сгорал от нетерпения. Но вот главный инженер снова уселся поудобнее и обратил взор на преподнесенное ему новое произведение.

Справившись с расчетными данными, напечатанными тут же, Любарский сделал несколько тонких замечаний.

— Обратите внимание, — говорил он, — как вписалась сюда линия маслоподачи. Чисто французская легкость. А в общем… В общем, ничего особенного. Вещь сделана способными людьми. Но где в ней откровение, волшебство, то, чем нас поражает гений?

Бережков от души соглашался. Он был такого же мнения об этой новинке. Дай он себе волю, как это бывало в жарких дискуссиях в АДВИ, и от нее полетели бы перья и пух. Да, посредственный французский моторчик. Обычный средний уровень, достигнутый европейским моторостроением. А линия маслоподачи действительно удачна. Приятно, что Любарский так верно и остро чувствует эстетику машины. Бережков деликатно высказал этот комплимент.

— Эстетика машины! — с удовольствием повторил Любарский. — Вы бывали во Франции? У французов эстетика в крови. Там все грациозно. Вот страна, где жизнь — очарование.

Он продолжал распространяться о Франции, снова почти декламируя и, казалось, совершенно позабыв, как только что он сам, трактуя новых французских художников, прочел в их картинах отчаяние, трагедию существования. Но Бережков теперь не дал ему повитать.

— А головки? Не находите ли вы, Владимир Георгиевич, что они, пожалуй, все-таки как-то мало эстетичны?

— Какие головки? А, эти… — Любарский опять обратился к журналу. Нет, почему? Головки, по-моему, как раз безупречны.

Этого только и ждал Бережков. В тот же момент рядом с напечатанным в журнале чертежом лег небольшой фотоснимок продольного разреза «АДВИ-100». Любарский так и не уловил, откуда его гость достал эту глянцевитую, ничуть не помятую карточку — из кармана ли, из рукава или попросту из воздуха.

— Владимир Георгиевич, вот… — В голосе Бережкова звучали нотки и торжества и просьбы. — Вот, ведь в нашем проекте головки такого же типа!

Два чертежа лежали рядом. Что же теперь мог возразить главный инженер? Наконец-то, наконец-то он обезоружен, он пойман.

Любарский взял снимок и немного откинулся, чтобы взглянуть издали. Проведя сегодня полтора-два часа в непринужденном общении с Бережковым, расположившись к нему, он по-новому рассматривал работу, которую дотоле в качестве главного инженера завода упорно отклонял.

— Это вы сконструировали?

— Да, принимал в этом участие, — скромно ответил Бережков.

— Что же, недурно… Тоже, конечно, ничего особенного, но приятно скомпоновано. Безукоризненна общая контурная линия. Она у вас, я бы сказал, женственна. Я тоже всегда стремлюсь дать такое очертание и, откровенно говоря, могу вам позавидовать. Вещица, конечно, не хуже «Испано».

— Так постройте же, Владимир Георгиевич, ее!

— С удовольствием бы! Но где?

— Как «где»? На вашем заводе.

— Здесь?

Усталым движением Любарский показал куда-то за спину, за стену, где находился завод, которого не было видно отсюда, из огромного окна. На загорелом лице с острой бородкой мелькнула гримаска.