9

Подрайский помог мне втащить бутыль в особняк.

— Буду в Москве, — загляну к вам.

— Разумеется, разумеется.

Он повертелся, пожелал удачи и исчез.

«Удачи, удачи…» — напевал я. Немедленно из листа жести я соорудил примитивный противень, поставил туда решето, наполненное толченым булыжником, и залил раствором. Затем в прекраснейшем настроении я отправился к Маше. Она принялась угощать меня все той же кашей — это после того, как меня попотчевали у Подрайских!

Нет, хватит с меня разбухших зерен!

Я уговорил бедную сестрицу продать на рынке всю оставшуюся рожь, вырученные деньги пойдут, как я выразился, на капитальные затраты. Пока, Маша, мы с тобой кое-как просуществуем, а через несколько дней… О, через несколько дней мельница вознаградит своего творца, к нему рекой потекут деньги. Это обеспечит ему, твоему славному братцу, независимость, свободу творчества. И он возьмется за серьезные, большие изобретения — за автомобильные, за авиационные моторы! И, может быть, у него — позволь, Маша, помечтать — будет собственный экспериментальный завод моторов. Как это тебе нравится — экспериментальный завод вольного изобретателя?!

Маша покачивала головой, пыталась возражать. Но мне некогда было углубляться в споры: будущая мельница требовала меня к себе. Напевая, я отправился туда. Заночевал опять в особняке.

Наутро, сгорая от нетерпения, я прежде всего понесся к решету. Ура! В решете — застывший монолит; тронул рукой — пальцы ушли во что-то студнеобразное, я заорал: кожу ожгло.

Черт побери, значит, не схватило! Ничего, подождем, схватит. На следующее утро каменная каша затвердела. Получился прелестный маленький жернов.