10

10

Пять лет назад, в петроградском госпитале, Бережкову довелось услышать от одного делегата X партийного съезда, делегата, тоже раненного под Кронштадтом, историю жизни человека, который поставил боевую задачу отряду аэросаней, Дмитрия Ивановича Родионова. Сейчас перед Бережковым всплыли известные ему страницы биографии командующего авиацией.

Сын петербургского рабочего, Родионов тринадцати лет поступил мальчиком-рассыльным в контору, стал зарабатывать для семьи. При случае выяснилось, что у него хороший почерк. Ему поручили надписывать конверты. Он старался, приобрел учебник каллиграфии, выработал безупречный конторско-каллиграфический почерк. На службе, кроме того, он подшивал бумаги. Немногие знают, что в этом тоже можно достичь мастерства и своего рода блеска. Родионов достиг этого: он не мог ничего делать небрежно или плохо. С виду он был благопристойным подростком в пиджачке и галстуке. Аккуратному конторщику много неприятных минут доставляли его рыжеватые волосы — непослушные, немягкие. Они вечно вихорились, торчали в стороны, сколько он их ни приглаживал. Из-за этого над ним подтрунивали. Родионов решил, что у него будет гладкая прическа, и добился своего, переупрямил собственные волосы, заставил их ложиться на пробор. Эта прическа осталась у него до конца жизни.

Как же он стал революционером, большевиком?

Семнадцати лет Родионов поступил, не оставляя службы, на вечерние курсы, где шли занятия по программе средней школы. Среди слушателей преобладала молодежь с предприятий, рвущаяся к знанию, в большинстве передовая, революционная. У Родионова уже раньше были там знакомые, сотоварищи по конторскому труду. С некоторыми он подружился. Почти все в этой среде были несколько старше Родионова; он прислушивался к спорам, помалкивал, думал, читал.

Родионов поставил перед собой цель получить образование и рьяно учился, не давая себе послабления, доводя до высшего балла, до ажура, как говорят в конторском деле, знание предметов программы.

Юноша-конторщик, ученик вечерних курсов, не подозревал, что уже близок день, который повернет его жизнь.

Это произошло так. В 1912 году на должность управляющего петербургской конторой «Продамета» («Продажа металла»), одной из крупнейших и солиднейших столичных контор, был приглашен бывший социал-демократ, инженер Лярэ. Он отошел от партии, но, как говорили, сохранил порядочность. Он принял на службу нескольких способных, развитых конторщиков, приятелей Родионова по вечерним общеобразовательным курсам.

Как-то в одном из отделов «Продамета» освободилась вакансия помощника делопроизводителя. Друзья Родионова, служившие там, порекомендовали его на это место.

— Посмотрим. Пусть придет, — сказал инженер Лярэ.

Родионов пришел. В огромном зале за канцелярскими столами работало свыше ста сотрудников, а в углу, за перегородкой из стекла, находился кабинет Лярэ. Он принимал там посетителей: прозрачная перегородка не пропускала звуков, но Лярэ видел всех, и все видели его. В этом стеклянном кабинете он поговорил с Родионовым. Сквозь очки в тонком золотом ободке, которые Лярэ всегда носил, он внимательно оглядел кандидата на вакансию, затем пригласил его сесть и спросил, сколько зарабатывал Родионов. Тот правдиво ответил.

— Здесь, на вашей новой должности, вы будете получать больше. Это будет крупный шаг в вашей жизни.

— Да.

— Мне говорили о вас. Вы учитесь, это похвально. Однако надо много работать, честно работать.

— Да, — снова произнес Родионов.

— Работать столько же, сколько работаю я. У меня правило — вечерам никто не уходит, пока не ухожу я.

— Но ведь, как вы знаете, я занимаюсь на вечерних курсах.

Лярэ рассмеялся.

— Не беспокойтесь, я не зверствую.

Разговор закончился благоприятно для Родионова, он был принят на службу. Инженер Лярэ действительно не зверствовал; к конце рабочего дня всем за счет дирекции подавали чай и бутерброды, но после этого сверх служебных часов приходилось еще основательно поработать, корпеть над бумагами, пока не поднимался и не уходил Лярэ.

В конторе служила несколько социал-демократов большевиков. Они подготовили открытое массовое выступление против этого изощренного способа эксплуатации служащих. Однажды, в час бутербродов, в конторе начался митинг. Лярэ вышел из кабинета.

— Что здесь? — спросил он.

— Не будем работать за бутерброды.

— Не будете? — странно тонким голосом переспросил Лярэ.

Он подошел к шкафу, достал список сотрудников и произнес первую по алфавиту фамилию.

— Агапов! Не будете работать?

Этот служащий был отцом большой семьи, он промолчал.

— Садитесь на свое место! Акимов, не желаете работать?

Акимов был делопроизводителем отдела, одним из организаторов протеста. Родионов знал, что некогда тот был дружен с Лярэ, они вместе провели студенческие годы.

Последовал твердый ответ:

— За бутерброды? Не буду!

— Вы уволены! Можете идти!

Лярэ нервно зачеркнул строку в списке. Акимов стоял, побледнев, среди сослуживцев. Он ждал, что будут отвечать другие. Лярэ посмотрел на Родионова, на аккуратный костюм юноши, на его приглаженный пробор и чуть улыбнулся.

— Родионов! Вы пока примете должность Акимова. Займите его место.

Впоследствии Родионов сам не мог объяснить, что с ним стряслось в эту минуту. Не ответив ни слова, он побагровел, шагнул к Лярэ и с размаху закатил ему пощечину. Соскочили и со звоном разбились очки в золотом ободке. Закрывая рукой щеку, Лярэ исступленно кричал:

— Полицию! Полицию!

А Родионов стоял, сведя брови, не опуская глаз, с неожиданно поднявшимся вихром на голове. Но его подхватили руки друзей, его быстро вывели из здания.

В ту ночь он не ночевал дома. И не только в ту ночь. Пришлось долго скрываться у товарищей. Многое теперь зазвучало для него по-иному: социализм, революция, партия. Он вошел в партию, стал профессиональным революционером-большевиком и остался таким навсегда.

Во время мировой войны в форме солдата, всегда выбритый, подтянутый, отлично владеющий винтовкой и пулеметом, он по-прежнему был работником партии, организатором и пропагандистом революции. В октябре 1917 года солдат Родионов командовал восставшими военными частями в городе Казани. В гражданскую войну был комиссаром и членом Революционного военного совета на фронтах, а в дальнейшем был назначен начальником Военно-Воздушных Сил нашей страны.

И вот он на заседании, посвященном советскому авиамотору.

Ничто не укрылось от Родионова. Он видел, как Шелест сжал руку Бережкова. Весь этот мир конструкторов, создателей машин, ему, Родионову, был тогда еще не вполне ясен. Что это за люди? Как они творят? Почему до сих пор все их попытки кончались неудачей? В чем тут разгадка?

И он вмешался, он сказал:

— Продолжайте, товарищ Бережков.

И добавил, будто слегка подталкивая остановившегося Бережкова:

— Нуте-с, нуте-с…