Б.И.Жайворонок Возвращение к прошлому

Б.И.Жайворонок

Возвращение к прошлому

За время службы мне приходилось быть участником событий по оказанию интернациональной помощи в ряде государств «далекого зарубежья». Я всегда свято верил в необходимость выполнения своего воинского долга и по сей день не сомневаюсь в правоте своих действий, в актуальности тех задач, которые ставились перед подразделением, частью, командиром которых я был в то время. Дело в том, что ПВО не является оружием уничтожения, ПВО — оружие защиты. Являясь оружием защиты, ПВО уничтожает средства, несущие уничтожение.

Мы считали себя наследниками тех, кто воевал в Испании. Гордились званием интернационалистов. Насильно никого в Египет не «забривали». Перед отправкой беседовали с каждым, каждый мог отказаться. Но ни один солдат этого не сделал. Трудно поверить, но единственным струсившим, которого я сам видел, был один полковник. Перед самым Военным Советом, на котором окончательно утверждали кандидатуры офицеров, он отозвал меня в сторону, попросил высказаться против него. Что-то мямлил о том, что мол, «ноги болят, быстро бегать не могу…» Я его не виню, люди-то разные. Хорошо, что в бой с ним идти не пришлось. Одно только странно — встретил его года через три, а он уже генерал. Служил в Союзе. А на моих ребят наградные документы так и затерялись — по сей день никак не найдутся.

Вот почему я с гордостью говорю, что действительно являюсь воином-интернационалистом. Человек не станет умирать за дело, в которое он не верит. Солдат — не машина, и, выполняя приказ, он всегда будет задавать (хотя бы себе самому) естественный вопрос: ради чего?

Тогда коротко ставили задачу, а я должен был ее прочувствовать, довести до сознания солдат и отдать приказ. Я был искренен, на сто с лишним процентов верил в то, что говорил. К Египту тех лет отношение было однозначно хорошим: первая на Ближнем Востоке страна социалистической ориентации (так чуть ли не каждый день писали в газетах), наш друг и союзник, нуждающийся в поддержке. С середины 50-х Хрущев помогал Насеру оружием, посылал специалистов, поддержал в период «суэцкого кризиса» 1956-го… Наши военные преподавали в египетских академиях и обучали арабов у нас, летчики помогали отражать атаки израильской авиации… Насер приезжал в Советский Союз, было много заверений в египетско-советской дружбе. Дружба была такой, что Насеру даже присвоили звание Героя Советского Союза. Это тоже мы восприняли как должное, хотя, правда, в глубине души что-то «царапнуло». Как бы там ни было, мы тогда считали, что наша помощь Египту кровно необходима. В этом убеждали и состояние его армии, в 1967 году потерпевшей оглушительное поражение в «шестидневной войне», и экономические трудности, которые сразу же бросались в глаза. Потом, когда газетные славословия в адрес Египта сменились ледяным отчуждением, конечно, многое вспомнилось в ином свете.

…18 июля попросился я у командира дивизии поехать на проверку одного дивизиона, которым командовал майор Мансуров. Тот: «Съезди в какой-нибудь другой…» Я говорю: «Зачем мне в другой, мне в этот надо. Я провожал их со старой позиции, надо посмотреть, как разместились». Отпустил он меня. Когда я их провожал, сказал в шутку: «До моего приезда «Фантом» не сбивать. За каждый сбитый награждают, и я тоже хочу награду получить, так что дырочку просверлю только вместе с вами». Они тоже засмеялись: «Командир, — говорят, — будем ждать…» Приехал я около полудня. «Все, — говорю, — сейчас сработаем и делим все поровну». И действительно… Через двадцать минут налет. Тогда я не знал, что Мансуров перепутал позиции, стал на то место, где должен был быть ложный дивизион, ошибся ночью…

…Самый страшный удар пришелся на дивизион Толоконнико-ва. Наш — ходил ходуном от взрывов. У нас были арабские план-шетисты (это те, которые наносят движение цели на карту, принимая данные по радио). Представьте себе планшет, в центре — точка расположения дивизиона. Планшетист принимает данные, он знает: чем меньше расстояние до цели, тем ближе она к центру планшета, тем ближе он, смертоносный самолет. И вот расстояние все уменьшается…, «Фантом» выходит на нас и… Здесь планше-тисты не выдержали, сняли наушники, побросали каски (в кабине — жара, все сидят в касках, трусах и с противогазами) и бегом из кабины. Наш его хватает за трусы, каской бьет по голове и, сопровождая все непереводимыми выражениями, возвращает на место.

Этот случай был при мне. Но чтобы кто-нибудь из наших струсил — никогда. Понимаю, напряжение велико, Мансуров ведет цель, дает указания, уже оператор взял ее на автоматическое сопровождение, оператор ручного сопровождения подслеживает, и у офицера наведения нога выбивает дробь на металлическом полу кабины. На станции — только команды, шум вентиляторов, доклады о принятии команд, никаких посторонних разговоров, все понимают: или мы его сейчас, или он нас. Вмешиваться в чьи-либо действия бесполезно, каждый маневр так оттренирован, что человек работает в режиме, как бы я сказал, «осмысленного автоматизма». Каждый выполняет свою задачу и если я, не дай бог, повышу на кого-нибудь голос — может произойти непоправимый промах.

…Сбили головной самолет. Остальные тут же отвернули… Весь экран усеян точками целей, каждая из которых несет смерть, и кажется, все они идут на тебя. Но каждый выполнял свои обязанности в этом аду.

…Испытывал ли я страх? Я понимал, что такое атака израильских самолетов, что «Фантом» отличная машина, рекламу ему американцы дали знатную. Сказали: «сколько русские у вас собьют, столько мы вам бесплатно поставим». И после первых же боев 12 новеньких «Фантомов» взяли курс на Израиль, слово-то надо держать!

…Конечно, страшно! Единственное, о чем думал в эти моменты: жена, двое детей, живут в военном городке, а если что — куда они? Денежных запасов для безбедного существования нет… Все это пронеслось в голове в одно мгновение…

Когда отстрелялись, выхожу из кабины, смотрю: горит дивизион Толоконникова километрах в трех от нас. Потом он был снят с позиции, надо было ликвидировать последствия. Да… После таких боев, когда рядом с тобой гибнут люди, когда обгоревшие трупы невозможно узнать, ведь никаких документов нет, даже капсул, как у солдат Великой Отечественной, что, кстати, считаю дикостью, попробуй определи…

Люди привыкли, что сражения — это как в кино: выстрелы, дым, крики «ура»… В войсках ПВО все не так. Бой для нас — это тишина. Только шуршит вентилятор в кабине и светится экран. А на нем — несколько белых всплесков: самолеты противника. Слова команд сжаты до предела, ты сам — весь в этом экране, каждым нервом чувствуешь, как они приближаются, в какую секунду должны уйти в цель ракеты. Страшное напряжение. Эмоции исключены. Звуков боя почти не слышно — слишком большое расстояние. И только, если ты или сосед сплоховал, ухают разрывы, вздрагивает пустыня, и «Фантомы», «разгрузившись» где-то рядом, поворачивают назад.

В другом бою, уже ближе к концу активных боевых действий (я тогда находился на боевом командном пункте одной из присуэцких группировок, куда, кстати, после боя третьего августа перебросили дивизион Попова) произошло следующее.

Синай рядом. Вижу на экране: поднялась большая группа самолетов. Спокойно работаем, как учили. Самолеты в нашу сторону не полетели. И вдруг один из командиров дивизионов докладывает, что видит цель. Сопровождает ее. Уже явно наступает момент открытия огня. Докладывают параметры. Приказа стрелять пока не даю. Дальность уменьшается. Спрашиваю скорость: что-то около нуля. И все сразу же подумали: наверно, вертолет, точно, вертолет, вероятно, сбили кого-то, идет спасать своих. (Надо сказать, у израильтян очень четко была отработана система спасения своих летчиков. Как только он катапультируется из подбитого самолета, у него на поясе включается передатчик, непрерывно передающий на базу сигнал бедствия. Группа поиска слышит его, сразу же поднимаются вертолеты, самолеты сопровождения, чтобы обеспечить спасение летчика, неважно жив он или мертв, главное — доставить его на базу).

…Вроде бы точно — идет израильский вертолет, шумит… Но почему мы его не видим? Даю команду: «Посмотрите в бинокль, разберитесь, ведь рядом же…» И слышу… гомерический хохот: оказывается, это наш КрАЗ везет на позицию обед…

К исходу этого дня мне стало известно, что вводятся войска ООН, наступает перемирие. Мы начали сниматься и пошли на свои постоянные позиции, с которых обеспечивали зональную противовоздушную оборону столицы Египта — Каира. И странно, объявили перемирие, я еще не доехал до своего КП, и этот спад — больше не будет налетов, больше не будут гибнуть наши — привел к тому, что почувствовал резкую боль в сердце — инфаркт…

Но все ли проходило так гладко, как пишут об этом средства массовой информации, особенно акцентируя внимание читателей на «ура-патриотическое» решение поставленных задач при выполнении интернационального долга за рубежом.

… Несмотря на определенное негативное отношение к КПСС, особенно после распада СССР, я, как офицер, прослуживший почти 36 лет в вооруженных силах, горжусь тем, что был членом коммунистической партии. Нет более гуманных идеалов и задач, которые ставила и решала наша партия. И я не смог бы сделать то, что мне поручалось как командиру, если б не находил поддержку, понимание и помощь комсомольской и партийной организаций. Причем эти организации действительно занимались воспитанием солдат, сержантов и офицеров. У нас была идеология, в которой заложено выполнение интернационального долга. И по наиболее сложным вопросам я всегда советовался с комсомольской и с партийной организациями, и мы совместно вырабатывали пути решения задач. Таким образом, весь мой многолетний опыт командира (это более 28 лет на командных должностях: от командира бронекатера до командира бригады) подтверждают настоятельную необходимость иметь такие организации в частях и подразделениях Вооруженных сил. Их отсутствие явно снижает эффективность и в воспитании, и в укреплении воинской дисциплины, и в решении задач боевой готовности.

Но сейчас я хотел бы остановиться на тех просчетах, недостатках, которые приводили в боевых условиях не только к недоразумениям, но и к тяжелым ситуациям.

Каждая операция всегда начинается с планирования. Надо отдать должное вышестоящим штабам в том, что планирование всегда было тщательным, продуманным, грамотным. Но я почему-то сталкивался с одним и тем же недостатком — отсутствием карт у командиров и штаба бригады (части). Топографические карты нам не давали или из-за забывчивости, а если и давали, то в последний момент, возможно, в целях сохранения военной тайны. Так было во время венгерских событий, так было и в Чехословакии, где были сняты названия населенных пунктов, улиц, номера домов в городах, указатели на дорогах, включая километровые знаки.

Такая же история повторилась в Египте. И опять в порту высадки (Александрия) начинали рисовать маршрут движения в намеченную точку со слов начальников и обязательно добавляли: «Не переживайте, вас встретят». И встречали, да только понять не могли друг друга, потому что они говорили только на арабском языке, мы, как правило, только на русском. А когда попытались ориентироваться по километровым столбам, то оказалось, что мы не знали и арабских цифр.

Первые налеты израильской авиации показали, что мы имеем дело с отличной техникой и хорошо подготовленным личным составом, с квалифицированным, знающим свое дело штабом. Как правило, не было одинаково спланированных операций, не было шаблонов в тактике ведения боя. В действиях израильской авиации четко просматривался один из вариантов тактического приема: основная группа, наносящая ракетно-бомбовый удар — группа прикрытия — отвлекающая группа — группа поставщиков помех — спасательная группа и т. д. В зависимости от поставленной задачи планируется и строится тактика действия сил, участвующих в налете; также отработана и тактика действия в каждой группе.

К сожалению, при проведении боевой подготовки, на учениях, мы мало обращаем внимания на разносторонние тактические приемы в действиях авиации. Как правило, почему-то все самолеты входили в боевую зону и мы их «успешно» все уничтожали. Отсутствие глубокого взаимодействия в процессе проведения боевой подготовки и учений с командирами авиационных частей и подразделений приводило к шаблону в действиях расчетов КП зенитно-ракетных дивизионов и бригады. Поэтому уже в ходе боевых действий приходилось перестраиваться.

Кроме того, в мирное время мы довольно халатно относились к использованию аппаратуры «свой-чужой». Не знаю, кто принимал решение, но эту аппаратуру при отправке в Египет нам не дали, вероятно, из-за ее секретности. А вот устный инструктаж дали четкий: все самолеты, приближающиеся к боевой зоне, считать самолетами противника и уничтожать. Так мы и поступали в первые дни пребывания. Первый самолет, причем арабский, был сбит дивизионом Кутынцева (на посадку шел ИЛ-28). Отсутствие аппаратуры опознавания на самолете и на командном пункте бригады привело к уничтожению самолета, за что начальник штаба бригады, подполковник Ржеусский Э.М., возглавлявший в то время расчет командного пункта, получил взыскание от Министра Обороны СССР (кстати, до сего времени не снятого — наверное, о нем забыли). Отсутствие переводчиков стало второй причиной этого тяжелого случая.

На нашем командном пункте бригады размещались командир арабской зенитно-ракетной бригады, командир арабского зенитно-артеллерийского полка, командир авиабазы, советский командир зенитно-ракетной бригады. Арабским языком у нас никто не владел, не было даже разговорников. Естественно, что на таком совмещенном КП без переводчиков, без систем опознавания «свой-чужой», разобраться в принадлежности цели было просто невозможно. Поэтому начальник штаба и принял решение на уничтожение цели. Аналогичный случай произошел и в дивизионе Попова К.И., который в первые дни прибытия стоял под Александрией. Был обстрелян пассажирский самолет нашей «Стрелой», и только чудо позволило экипажу посадить машину.

После возвращения из Египта, меня часто спрашивали: «Что было самым тяжелым за время боевых действий? И я всегда отвечал: «Разобраться, где свой самолет, а где — чужой». Тем более что в воздушном пространстве Египта часто находились самолеты местных и международных авиалиний, а дисциплина полета у арабов оставляла желать лучшего. Разведывательно-информационных центров у нас не было, не было и прямой связи с диспетчерским пунктом. Вот и начали мы боевые действия по известной русской пословице: «Бей своих, чтоб чужие боялись». И только после этого «кровавого опыта» на командном пункте вскоре появилась и аппаратура «свой-чужой», и переводчики, и разговорники.

Не могу не остановиться на вопросах морально психологической подготовки личного состава. Отчетливо понимаю, что каждая подготовка к выполнению боевых задач за рубежом имеет свой гриф секретности. Поэтому, как правило, ни офицеры, ни тем более солдаты не знают, куда их забросит служба на сей раз. Конечно, это сказывается на морально-психологической подготовке личного состава, тем более что в политотделе бригады не было специалиста психолога. Следовательно, при подготовке к отъезду в Египет не было проведено ознакомительных бесед с учетом особенностей этой страны, ее географического положения, климата, экономики, культуры, политического курса и т. д. Одной из особенностей войск ПВО в условиях, когда страна находится в состоянии войны, является постоянное боевое дежурство на боевых постах. Фактически личный состав был поделен на две смены. И каждая смена должна быть готовой вступить в бой с воздушным противником. Поэтому дежурство стало изнурительным, тем более что температура воздуха доходила порой до +50 градусов, на станциях наведения ракет, радиолокационных станциях в отдельные дни температура достигала +60 градусов. Донимали нас и песчаные бури, которые загоняли мельчайший песок повсюду: в аппаратуру, приборы, технику, продукты и т. д. А тут еще тарантулы и скорпионы, которые залезали в постель, в обувь, доводили порой до психологических стрессов. Все это вместе (монотонность дежурства в тяжелых условиях) приводило к притуплению чувства ответственности у отдельных лиц, к нарушению воинской дисциплины, правил несения караульной службы и боевого дежурства. Был случай, когда из-за неосторожного обращения с личным оружием, солдат застрелил трех своих товарищей; в другом дивизионе часовой, забыв, что патрон запал в канал ствола пулемета, решил попугать дежурного смены радиолокационной станции и очередью убил его. Были случаи срывов и у офицеров, которые, узнав о награждении правительственными наградами, самовольно покидали свои расчеты и приходилось вызволять их из ночных клубов. Но жизнь есть жизнь. Я видел, как советник арабского командира зенитно-ракетного дивизиона, чудом оставшийся в живых после жестокой бомбежки позиции, после боя пил 3 дня, как говорят на Руси, не просыхая. И вот в такой обстановке надо было иметь и силы, и железную волю, чтобы не сникнуть, выстоять, не потерять контроль над личным составом бригады. И силы нашлись. Выстояли и задачу выполнили. А потом потребовалось более 15 лет доказывать, что мы участники войны, что она, как и в Афганистане, война. Война и есть война, где бы она ни проходила. И матерям, отцам, женам, детям нет разницы, на какой войне погиб их сын, муж, отец: под Кандагаром, Каиром, Ханоем, или в 1945 под Кенигсбергом. И несколько слов о «солдатских медальонах» или офицерских личных знаках — номерах. Ведь есть же опыт Великой Отечественной войны — 50 лет спустя по этим номерам-медальонам восстанавливали доброе имя человека, вычеркивая его из страшного списка «пропавших без вести». А мы все были одеты в одинаковую форму, без знаков различия, без всяких медальонов и личных номеров. И когда появились первые потери, (а погибали, как правило, только от ракетно-бомбовых ударов), попробуй опознай, где Иванов, Сидоров, Петров.

Ну а как нас встречали в Союзе после выполнения интернационального долга, как использовали наш боевой опыт, как сложилась последующая служба каждого — это отдельный разговор, и небезынтересный. Офицерский состав Московского округа, как бы, не был замечен, в то время как подавляющее большинство офицеров из других бригад — армий ПВО центрального подчинения — было назначено на более высокие должности. За службу в Египте у нас в дивизии было присвоено звание Героя Советского Союза Попову Константину Ильичу и Кутынцеву (он с Прибалтийской армии ПВО). Так вот Попова К.И. чуть не уволили в отставку, и только личное вмешательство начальника политотдела бригады подполковника Пробылова И.В., который дошел до Политуправления войск ПВО страны, позволило Попову К.И. продолжить службу уже в звании полковника и еще долгое время приносить пользу Отечеству. Может быть, причиной является засекреченность операции в Египте. Однако американский журнал «Ньюсуик» от 1 июля 1970 г. настолько подробно описал наше перебазирование, размещение и расположение позиций и командных пунктов, что даже мне, командиру бригады, эта публикация была хорошим подспорьем в ориентировке.

Думаю, что несмотря на давность этих событий, они должны быть известны людям, ибо составляют одну из важных страниц в истории отечественных Вооруженных сил.