А.Г.Смирнов Операция «Кавказ»: в гуще событий

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

А.Г.Смирнов

Операция «Кавказ»: в гуще событий

Декабрь 1969 года. Комсомольская конференция в одном из авиационных гарнизонов. В президиуме конференции находился командующий объединением ПВО, прославленный летчик, дважды Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Лавриненко Владимир Дмитриевич. Неожиданно его вызвали к телефону.

Возвратившись в президиум, командующий передал мне приказ немедленно вылетать в Москву и прибыть к Главнокомандующему войсками ПВО страны Маршалу Советского Союза Павлу Федоровичу Батицкому.

Разрешение делегатов уйти с конференции было получено, и я поехал за билетом на самолет. Ни командующий, ни я не знали о причине вызова.

На следующий день, утром, меня принял П.Ф.Батицкий Начал так: «Я вас, т. Смирнов не знаю, нам вместе не приходилось работать». Однако потом стало ясно, что его заместители генерал-полковники Щеглов А.Ф., Созинов В.Д., Подгорный И.Д. и член Военного Совета войск ПВО генерал-полковник Халипов И.Ф. хорошо обо мне отзывались и рекомендовали мою кандидатуру. Поэтому Батицкий решил познакомиться со мной лично. Какую мне предстояло выполнять задачу, сказано не было.

Я подробно доложил, где, на каких должностях проходил службу, какое получил военное образование, пришлось ответить на ряд других вопросов. На меня произвело большое впечатление то, что он интересовался подробностями моей биографии, составом семьи. Раньше мне не приходилось встречаться с П.Ф.Батицким, однако я был наслышан о его строгости и даже жесткости и поневоле готовился именно к такой встрече. Поэтому был приятно удивлен, убедившись в его душевности и человечности.

Внимательно меня выслушав и, как мне показалось, оставшись довольным моим докладом, Батицкий вызвал генерал-полковника Созинова и в его присутствии сообщил мне, как он сказал, совершенно секретные сведения о подготовке операции «Кавказ», кратко ввел меня в курс дела и приказал В.Д. Созинову подробнее ознакомить меня с планом операции. В.Д. Созинов предупредил меня, что никто об этом знать не должен. Я расписался на документе, не успев осмыслить по-настоящему, что мне предстоит выполнять вместе с подчиненным мне личным составом.

Надо было продумать вопросы о моих заместителях и офицерах штаба. На должность начальника политического отдела — заместителя по политической части генерал-полковник Халипов П.Ф. предложил мне кандидатуру офицера-политработника, которого в то время я практически не знал. Моим заместителем по политчасти — начальником политотдела в то время был подполковник Михайлов В.Г., который имел авиационно-техническую специальность. Дивизия же, которой мне предстояло командовать при выполнении спецзадания, была ракетно-артиллерийской. Так как я знал Михайлова очень хорошо — он был сначала начальником политотдела истребительного авиационного полка в дивизии, которой я командовал, затем стал у меня же начальником политотдела дивизии, то попросил назначить его начальником политотдела формируемой дивизии. Мою просьбу удовлетворили. Михайлова вызвали в Москву на беседу и утвердили в новой должности.

В беседе с генерал-полковником Созиновым мне было сказано, что с командирами частей и подразделений, офицерами и всем личным составом мне предстоит познакомиться непосредственно в ходе подготовки и на полигоне, где будут проводиться боевые стрельбы. На практике получилось все иначе. Знакомство с ними состоялось несколько позже — в порту Александрии и на стартовых позициях в Египте, в то время — Объединенной Арабской Республике.

А пока с группой генералов во главе с маршалом Батицким мне предстояло вылететь в Египет для проведения рекогносцировки и выбора элементов боевых порядков частей и подразделений дивизии.

Это была тяжелая работа, требовавшая большого физического напряжения. Работа велась с раннего утра и до вечера, т. е. до темноты, которая в этих широтах Африки наступает неожиданно, практически сразу. Меня удивляла огромная энергия Батицкого, которому в то время было уже 60 лет. Он побывал практически на всех местах выбранных огневых позиций каждого зенитно-ракетного дивизиона, утверждая или отвергая их выбор.

Результаты этой работы доложили Президенту ОАР Насеру Г.А., встреча с которым состоялась 2–3 января (точно сказать не могу) 1970 года. Кроме Насера на встрече присутствовал вице-президент А.Садат. Весь состав нашей группы Батицкий представил Насеру персонально (нас было около 10 человек), называя звание и должность. Когда он характеризовал И.Ф.Халипова, Насер не понял, что это за должность, и тогда Батицкий перевел значение его должности как духовный отец, по-нашему поп, а по их понятиям — мулла. Мы не смогли удержаться от улыбок. Насер тоже улыбнулся и остался доволен разъяснением. А.Садат за время встречи, довольно продолжительной, не произнес ни одного слова, только слушал.

Меня Батицкий представил примерно так: «Этот молодой генерал будет непосредственно решать задачи с войсками по отражению налетов авиации Израиля на объекты Вашей страны и не допустит ее ударов по Вашим объектам». После такого заявления я по настоящему понял, какие сложные задачи придется здесь решать.

По завершении беседы, когда мы стали собираться уходить, Насер взял мою руку обеими руками и через переводчика попросил быстрее приезжать. (Я обратил внимание на то, что моя рука была, по крайней мере, в полтора-два раза меньше его. Он выглядел мощным, физически развитым человеком. Нельзя было даже предположить, что через несколько месяцев его не станет).

На следующий день мы должны были вылетать в Москву. Примерно в 9 часов утра, И.Ф.Халипов собрал нас и просил быть всем в самолете в 8.30, т. к. знал, что Батицкий приезжает раньше намеченного срока и ждать никого не будет. Мы все были на аэродроме в 8.00. От имени Г.А.Насера нам вручили сувениры. В коробке, которую вручили мне, когда ее вскрыл в Москве, оказалась инкрустированная деревянная тарелка и отрез материала на костюм. Тарелка сейчас висит на стене в моей квартире, а костюм, который мне сшили на 50-летие, я и сейчас иногда одеваю. Эти вещи — память о тех важных событиях в моей (и не только моей) жизни.

На аэродром Батицкий прибыл в 8.30. К этому времени в салоне не оказалось двух полковников из ГКЭС, накануне попросивших разрешения лететь с нами. Когда Батицкому доложили об этом, он дал команду лететь. Машина с опоздавшими полковниками подъехала, когда двери уже были закрыты и включены двигатели. Батицкий все равно приказал взлетать: «Как сумели опоздать, так сумеют и прилететь». Он всегда любил четкость и не любил опозданий. Так он приучал нас к порядку. Лично я считал это правильным и в своей практике сам старался не опаздывать и требовал того же от подчиненных.

По возвращении из ОАР группа генералов обобщила результаты рекогносцировки, подготовила схемы и материалы для доклада Министру обороны Маршалу Советского Союза Гречко А.А.

На совещание к Министру обороны, которое состоялось 5–7 января, я не был приглашен. Однако Батицкий приказал мне ехать на совещание с напутствием: «Посидишь в задних рядах, послушаешь. Это будет полезно». Кроме Батицкого на совещание прибыли от войск ПВО генерал-полковники Щеглов, Созинов, Халипов. Здесь же я увидел представителей от ВМФ, ВВС во главе с Главкомами и стало ясно, что совещание касается не только войск ПВО.

Первым докладывал Главком ВМФ адмирал флота Горшков С.Г., затем от ПВО генерал-полковник Щеглов А.Ф. Оба доклада прошли без существенных замечаний со стороны Министра обороны. От ВВС докладывал первый заместитель Главкома маршал авиации Ефимов А.Н. Все шло нормально, но когда Ефимов А.Н. попросил увеличить количество авиации для направления в АРЕ, Гречко прервал его и высказал свою неудовлетворенность докладам, указав, что нужно решать задачи не числом, а умением, и надо думать не только о себе, но и о нашей стране, об ее обороне. Далее он сказал примерно следующее: «А Вы, товарищ Ефимов, рассуждаете, как плохой купец, — все готовы продать». После чего не дал ему больше говорить и приказал сесть.

В зале наступила тишина. Все чего-то ждали. И тут Гречко спросил: «Есть здесь командир дивизии ПВО?». Не только я, но и Главком войск ПВО и его заместители не ждали такого оборота событий, так как командир дивизии, т. е. я, на совещание не приглашался и, конечно, не готовился к докладу.

Я находился в заднем ряду. После вопроса Гречко встал и доложил: «Командир дивизии генерал Смирнов». «Доложите, товарищ Смирнов, как будете выполнять поставленные задачи».

Выйдя к схемам, я доложил о боевых порядках, о боевых возможностях, о подготовке личного состава, о возможных действиях авиации противника. Отвечал на вопросы министра. После этого Министр Обороны объявил перерыв.

П.Ф.Батицкий подошел ко мне и сказал: «Ну что, рыжий, на обед заработал». Было ясно, что он остался доволен моим докладом. Это был мой первый, но не последний, доклад министру обороны.

Получив указание о формировании оперативной группы в количестве 20 человек, я отбыл к месту службы в город Днепропетровск.

В середине января 1970 года во главе оперативной группы я вылетел в ОАР, чтобы оказать помощь арабской стороне в строительстве инженерных сооружений, оборудовании боевых порядков для размещения частей и подразделений дивизии.

В составе группы не было ни одного переводчика (что совершенно недопустимо при формировании групп для работы за рубежом). Понятно, как трудно пришлось решать поставленные задачи без знания арабского или другого иностранного языка. Подавляющее большинство арабских офицеров старшего и высшего звена хорошо знали английский, а некоторые из них немного знали русский.

В 1965 году я закончил академию Генерального штаба, в которой неплохо было поставлено изучение иностранных языков. Я сдал кандидатский минимум по английскому и в то время мог свободно без словаря читать газету на английском языке. К 1970 году я успел все основательно подзабыть, и поэтому пришлось заниматься языком вплотную.

Вылет оперативной группы заблаговременно имел целью не только ускорение строительства боевых объектов, но и контроль за качеством строительства, выполнение договорных обязательств по созданию сооружений командных пунктов частей и зе-нитно-ракетных дивизионов (ЗРДН), которые способны выдержать удары прямого попадания 500 килограммовой авиационной бомбы. Толщина железобетона центра стартовой позиции с песчаной прослойкой составляла до 4,5 метров.

Для того, чтобы успешно выполнять боевые задачи и не иметь потерь личного состава, наше правительство и Министр обороны впервые в практике действий войск ПВО выделило для каждого ЗРДН взвод непосредственного прикрытия. В состав этого взвода входило четыре «Шилки» (радиолокационный боевой комплекс, состоящий из радиолокатора и счетверенной огневой установки скорострельностью 1000 выстрелов в минуту на один ствол) и отделения ПЗРК — «Стрела-2» (переносной зенитно-ракетный комплекс). Эти взводы сыграли свою положительную роль во время ведения боевых действий. На совещании у Министра обороны, о котором говорилось выше, мне было приказано докладывать Главкому войск ПВО о ходе строительства объектов, и только по моему докладу о завершении строительства Министром обороны будет дан приказ о прибытии войск в ОАР.

На строительстве объектов работали десятки тысяч египтян. Строительство шло довольно успешно, но до завершения всех объектов было еще далеко. Строящиеся объекты, на каждом из которых были задействованы сотни людей, подвергались бомбардировкам израильской авиации. Имелись человеческие жертвы.

Несмотря на неготовность КП и стартовых позиций (СП) мы получили сообщение, что войска вышли и прибудут в Александрию. Было приказано принять войска, поставить на боевые позиции и приступить к выполнению боевой задачи. Помня указание Министра Обороны о том, что войска будут прибывать в ОАР только после моего доклада о готовности к их приему, я возмутился и отправился в резиденцию Главного военного советника, чтобы немедленно доложить Министру (по ЗАС) о неготовности к приему войск и, следовательно, просить задержать их прибытие.

Я встретил генерал-полковника А.Ф.Щеглова и с возмущением доложил ему обо всем. Щеглов улыбнулся, взял меня за плечо и наставительно сказал: «Алексей, (он так дружески меня называл) ты же большой начальник, и должен соображать». Несмотря на мои доводы, он продолжал спокойно разъяснять мне несерьезность моих возражений. «Если пошли войска без твоего доклада, значит, есть на то причины, значит, принято такое решение, и нам с тобой надо сделать все, чтобы в этих условиях успешно выполнить боевую задачу». «Поостыв», я все понял, и мне стало стыдно за свой дилетантизм в военно-политических делах, хотя и был, как заметил А.Ф. Щеглов, «большим начальником». Это было для меня хорошим уроком, и позже я нередко его вспоминал и учил на этом примере подчиненных мне офицеров.

Операция по переброске войск морем была проведена с соблюдением большой секретности и успешно завершена. Как она осуществлялась — тема для отдельного разговора. Она требовала от личного состава огромной морально-психологической выдержки и большого напряжения сил. Выгрузка техники в порту, марши по незнакомой местности, в кромешной темноте, прошли в целом успешно. Были, конечно, и неприятности. Так командир взвода прикрытия старший лейтенант Андреев получил тяжелую травму и, несмотря на все принятые меры, через пять дней скончался. Это была первая потеря среди личного состава.

Имели место и другие инциденты. Упомяну только об одном: совершенно секретная, впервые вывезенная за рубеж «Шилка», свалилась в канал. Потребовались огромные усилия для того, чтобы ее вытащить. Но все завершилось успешно.

Несмотря на то, что личный состав готовился к серьезным испытаниям и понимал, что война есть война, и без потерь при выполнении боевых задач не обойтись, не все оказались подготовленными к таким испытаниям.

Часто, во время ночных маршей, водитель и старший машины просто засыпали за рулем во время движения. Для разминки приходилось через один-два часа движения останавливать колонну и всех старших по машинам вместе с водителями вызывать бегом то в голову, то в хвост колонны и напоминать о возможных ударах противника.

В ходе боевых действий при смене огневых позиций, которые проходили только ночью, ни одного случая засыпания водителей за рулем уже не было. Каждый понимал, если ЗРДН не будет подготовлен к рассвету к бою на новой позиции, то это вызовет тяжелые последствия, потому что противник наносил удары по обороняемым объектам и по стартовым позициям ЗРДН на рассвете.

При развертывании частей и подразделений личный состав дивизии показал высокие морально-боевые качества, проявил самоотверженность, находчивость и смекалку. Приведу один пример. Проведя марш ЗРДН на огневую позицию и возвращаясь за следующим дивизионом, я увидел на шоссе АТС (автомобильный тягач средний) с прицепом, взятый на буксир огромной грузовой автомашины.

Я решил, что подобных машин на гусеничном ходу, кроме наших, здесь быть не должно. Остановив машину, я окликнул: «Кто здесь водитель?». На мой вызов быстро подошли два солдата с автоматами и доложили, что это их АТС. Они отстали от колонны и поэтому остановили грузовик и приказали арабскому водителю взять АТС на буксир и отвести в расположение ближайшего аэродрома, где я их и встретил. А на аэродром они приказали везти, потому что надеялись, что его должны прикрывать наши ЗРДН и они здесь найдут своих.

Одним из солдат был украинец с запоминающейся фамилией Непейвода, фамилию ефрейтора я, к сожалению, позабыл. Было им по 19 лет. Впервые оказавшись на другом континенте, не растерялись, проявили находчивость и продолжали выполнять поставленную перед ними задачу. Водитель моего газика разложил перед ними консервы, хлеб и прочие «деликатесы», которые он всегда возил с собой, и с удовольствием угостил своих товарищей. А я поблагодарил этих молодцев и подумал, что с такими солдатами стоящие перед нами боевые задачи мы непременно выполним успешно. Таких примеров можно привести много.

Правда, хочется отметить один, существенный недостаток, о котором я неоднократно упоминал в докладах руководству. Это касается личного оружия солдата. При отправке выдавались автоматы новых образцов, тогда как личный состав имел на вооружении карабины и, конечно, не знал нового оружия. К чему это приводило, объяснять излишне.

Несмотря на значительные трудности, развертывание частей и подразделений было завершено успешно. Первыми были развернуты и поставлены на боевое дежурство ЗРДН, которыми командовали подполковники Н.М.Кутынцев и Кириченко. Это произошло в ночь с 14 на 15 марта 1970 года. Я поздравил личный состав с заступлением на боевое дежурство для выполнения боевой задачи, в отличном настроении, выехал к Главному военному советнику генерал-полковнику Катышкину И.С. для доклада министру обороны о готовности к выполнению боевой задачи.

При въезде в городок, увидел бегущего мне навстречу начальника политотдела подполковника Михайлова В.Г. на котором, как говорится, лица не было. Он доложил, что Кутынцев сбил свой (арабский) самолет. Я ему говорю, что такого не может быть. Это какая-то ошибка. Всего полчаса, как я от него, там все в порядке, о чем мы сейчас и доложим Министру обороны.

Но, как оказалось, ошибки не было. Первой ракетой, пущенной ЗРДН Кутынцева, был сбит самолет ИЛ-28 с арабским экипажем, летевший на высоте 150–200 метров. Конечно, это было ЧП. Вот так мы начали выполнять боевые задачи.

Главный военный советник Катышкин И.С. решил откомандировать подполковников Кутынцева и Ржеусского, в течение 24 часов, как неподготовленных к выполнению боевой задачи. Несмотря на мой доклад о том, что оба эти офицера подготовлены хорошо и что необходимо разобраться, и только потом принимать решение, мне было приказано написать на них характеристики, как на неспособных к выполнению поставленных задач. В это время по прямому проводу доложили о случившемся Министру обороны. Сначала я отказывался писать подобные характеристики, но, в конце концов, был вынужден подчиниться приказу. В моих выводах было указано, что эти офицеры подготовлены хорошо и готовы выполнить боевую задачу.

Оставив характеристики, я выехал на КП бригады к Ржеусско-му, где убедился, что офицер сделал все от него зависящее по опознаванию принадлежности неизвестного самолета, получил всю информацию от арабских офицеров, находившихся на КП. Только после подтверждения, что в воздухе своих (арабских) самолетов нет, принял решение на его уничтожение. Подполковник Кутынцев выполнил приказ.

После этого я поехал к командиру арабской дивизии ПВО генерал-майору Мухаммеду Саиду Басьюни и доложил ему о невиновности наших офицеров. Басьюни встретил меня радостно и заявил, что, действительно, советские офицеры не виноваты. А то, что сбили самолет, то это даже очень хорошо.

Все арабские офицеры и солдаты, а их были сотни, которые видели, как был сбит самолет, кричали: «Лучше Хока! Лучше Хо-ка!» Так была оценена наша боевая техника, которая встала на оборону объектов АРЕ.

Я вернулся к генерал-полковнику Катышкину И.С. - у него уже находился старший по зенитно-ракетным войскам генерал-майор Л.А.Громов, который приказал мне изменить вывод в характеристиках и дописать, что этих офицеров необходимо отправить в Союз, как неподготовленных к выполнению боевой задачи. Характеристики, по приказу, я переписывал три раза, но вывод, все-таки, оставил прежним. Тогда Громов сам поставил резолюцию об отправке этих офицеров в Союз, а Катышкин И.С. ее утвердил.

В это время меня вызвали к телефону для разговора с Москвой. Вызывал Главком войск ПВО Батицкий П.Ф. Я доложил о случившемся. Получил указание посетить военное руководство ОАР и принести им извинения. О результатах встречи доложить Батицкому.

Я выразил соболезнование, рассказал о действиях наших офицеров начальнику Генерального штаба АРЕ генералу Садеку. Садек от имени министра обороны генерала Фаузи извинений не принял, а сказал, что офицеры сделали все верно, и подтвердил, что поражение самолета произвело хорошее впечатление на офицеров и весь личный состав арабской армии, которые все это видели и высоко оценили возможности наших частей, прибывших для оказания помощи. Садек поблагодарил меня и весь личный состав за умелые действия и высокую боевую выучку.

О результатах посещения начальника Генерального штаба АРЕ доложил по телефону Батицкому, который передал указание Министра обороны Советского Союза маршала Гречко подполковников Ржеусского и Кутынцева наказать своей властью и оставить на месте, инцидент разобрать со всем офицерским составом, что я и сделал. Одновременно он приказал мне передать генералу Громову немедленно вылететь в Москву.

Так закончилась эта неприятная история. В связи с упоминанием фамилии Громова хотелось бы высказать мнение о нецелесообразности недоверия вышестоящего командования командирам соединений, не говоря уже о командирах частей. Над ними, как правило, создаются всевозможные наблюдатели, опекуны и т. д. Так было и на этот раз.

Большая группа высококвалифицированных офицеров, которая должна была оказывать помощь командиру дивизии по поддержанию высокой боевой готовности частей и подразделений, служила связующим звеном между командиром дивизии и старшим военным советником. Однако, не имея у себя технических средств, эта группа не могла оказать серьезного воздействия на поддержание техники в боевом состоянии. Офицеры группы стремились помочь устранять технические неисправности, обобщали результаты боевых действий. Но часто эта работа планировалась без учета проводимых мероприятий по планам командира дивизии, что сковывало инициативу командира. Значительно полезней было бы отдать этих, как правило, очень толковых офицеров в непосредственное распоряжение командиру, которому поставлена боевая задача.

Развертывание частей и подразделений проходило в сложной, напряженной обстановке. Противник совершал ежедневные налеты на объекты ОАР. Именно в этот период были нанесены удары по заводу в Абу-Заабале, где погибло более 80 рабочих. Подвергся бомбардировке Хелуанский металлургический комбинат, расположенный в непосредственной близости от Каира. От взрывов бомб погибли десятки школьников в небольшом поселке Бах-Эль-Бахр.

Вся эта информация доводилось до личного состава, который самоотверженно трудился и делал все для того, чтобы встать на защиту ОАР. Все части успешно заняли свои боевые позиции и приступили к выполнению боевой задачи.

Противник вел активную воздушную разведку, но, как правило, в зоны огня наших ЗРДН самолеты израильтян не входили. Подверглись ударам несколько арабских ЗРДН. Проведенные пуски ракет по самолетам на дальней границе зоны поражения успеха не имели. «Фантомы» успевали сделать разворот и выходили из зоны поражения. Необходимо было менять тактику действий. Были даны конкретные указания. Теперь командир дивизиона должен был дать команду на пуск ракеты в глубине зоны поражения, причем была указана конкретная дальность самолета противника. Это требовало от всего личного состава, особенно от командиров ЗРДН и офицеров наведения, исключительной выдержки, высочайшей морально-психологической подготовки. Командир должен был быть уверен в том, что личный состав и техника сработают, иначе противник нанесет удар по дивизиону, что означало бы гибель людей и уничтожение техники.

Новая тактика ведения боевых действий себя оправдала. Первый «Фантом» был сбит первой ракетой, пущенной дивизионом под командованием капитана Маляуки Валерианоса Прано. Первый израильский «Фантом» — один из тех суперсамолетов американского производства, о неуязвимости которых существовали мифы, — рухнул на землю Египта. Случилось это 30 июня 1970 года. Для изучения опыта первого успешного боя в ту же ночь на дивизионе Маляуки собрали всех командиров дивизионов, офицеров наведения и командиров отделений операторов РЛС.

Здесь уместно рассказать о том, что при получении боевой задачи по операции «Кавказ» Батицкий сообщил мне, что командир ЗРДН, первый сбивший «Фантом» будет представлен к присвоению звания «Герой Советского Союза». Это, сказал он, согласовано с Министром обороны. Разумеется, об этом я ни с кем не поделился, но, как только сбили первый «Фантом», было оформлено представление на капитана Маляуку о награждении его орденом Ленина и присвоении звания «Герой Советского Союза». Капитан Маляука был награжден орденом «Боевого Красного Знамени».

Позднее появились у нас и Герои. Но об этом позже. Вслед за первым сбитым «Фантомом» 5 июля 1970 года, пылающим факелом врезался в Египетскую землю второй «Фантом», сбитый дивизионом майора С.К.Завесницкого. «Повезло» в тот же день третьему «Фантому», которому удалось, оставляя за собой след дыма и огня, дотянуть до территории за Суэцким каналом, захваченной у ОАР в результате израильской агрессии в 1967 г. 18 июля еще четыре «Фантома» нашли свою гибель от наших зенитных ракет. А 3 августа 1970 г. сбили еще три и подбили четвертый самолет ВВС Израиля.

Всего за период с 30 июня по 3 августа частями дивизии было сбито 9 и подбито 3 израильских самолета. Эти три самолета упали за каналом на территории противника, и мы не могли подтвердить, что мы их сбили. Никогда ранее, начиная с 1967 года — года агрессии, израильтяне не несли таких ощутимых потерь в воздухе.

В воспоминаниях некоторых моих товарищей появились другие цифры потерь Израиля. Назывался 21 сбитый самолет. Были и другие цифры. Откуда они взяты, не знаю, пусть они останутся на совести тех, кто писал подобные воспоминания.

Хочется указать на поведение наших офицеров, сержантов, солдат в бою. Не было ни одного случая паники, трусости. Они вели себя мужественно, как и подобает профессионалам. Можно много приводить примеров, но я не ставлю себе задачу рассказать обо всех и обо всем. Приведу наиболее запомнившиеся.

Противник предпринял попытку ликвидировать зенитно-ракетную группировку, прикрывающую объекты и расположение войск. В налете на группу из пяти ЗРДН участвовало 24 «Фантома» (шесть групп по четыре самолета в каждой). Ракетчики вступили в неравный бой. На ЗРДН, которым командовал подполковник Толо-конников Василий Матвеевич, налет осуществлялся с разных направлений. Меткими пусками дивизион уничтожил один, затем второй самолет противника. Та же участь ждала и третий самолет, но, в это время, ракеты, пущенные с самолетов, наносивших удар с другого направления, взорвались на огневой позиции дивизиона. Весь расчет кабины управления (КП ЗРДН) вместе с командиром дивизиона, взрывной волной выбросило из кабины. Все оказались контуженными. На СП рвались бомбы, горела боевая техника. Личный состав, зная, что часть упавших бомб замедленного действия не разорвалась, самоотверженно тушил боевую технику, эвакуировал убитых и раненых. Руководил всеми действиями заместитель командира дивизиона майор Червинский К.Б. Смелость и решительность проявил сержант О.В.Гущенков. Никто не растерялся в столь сложной обстановке.

Высокое боевое мастерство, стойкость и мужество проявил личный состав дивизионов подполковника Н.М.Кутынцева (того самого, чей дивизион в день развертывания на боевой позиции, сбил свой, арабский, ИЛ-28) и подполковника Попова К.И. Эти дивизионы совместно с арабскими дивизионами были выделены для прикрытия войск в районе Суэцкого канала. 3 августа 1970 года противник решил уничтожить эту группу зенитно-ракетных дивизионов, осуществив налет группами с различных направлений. В результате боя эти два ЗРДН сбили три и подбили один израильский самолет, сами не понеся никаких потерь. Активно действовали и арабские дивизионы, сбив несколько самолетов противника. Противник понес значительные потери. Постоянные налеты на территорию ОАР прекратились, а 5 августа Израиль вышел с предложениями начать переговоры, чтобы заключить перемирие с ОАР. Весомый вклад в перемирие (точнее в начало переговоров) внес и личный состав нашей дивизии, что подтвердила встреча с Н.В.Подгорным.

Высокая выучка личного состава, его морально-психологическая подготовка, высокие тактико-технические характеристики боевой техники способствовали успешному выполнению боевых задач.

Важнейшим фактором успеха в боях была тактическая маскировка боевых позиций, которую очень сложно осуществлять на открытой пустынной местности. Мы нашли выход в создании ложных позиций дивизионов. Мы строили аналогичные боевые инженерные сооружения и устанавливали на них макеты боевой техники из дерева и фанеры. От настоящей боевой техники их было трудно отличить, особенно с воздуха, т. к. они, как и боевые позиции маскировались сетями.

Хочу привести только один пример. Вместе с генерал-полковником Щегловым мы ехали в одну из частей. По дороге я указал ему на стартовые позиции и спросил, какая из просматриваемых позиций (до них было от 1,5 до 3 км) является боевой, а какая ложной. Щеглов посмотрел на меня и серьезно спросил: «Ты что меня разыграть хочешь?» и, показав на одну из СП, сказал, что это боевая. Когда мы подъехали к указанной позиции, то, к большому удивлению Афанасия Федоровича, она оказалась ложной.

Вопросам маскировки необходимо придавать серьезное значение. Так, в ходе налетов авиации противника на боевые позиции, противник нанес удары по девяти ЗРДН. Шесть ударов были нанесены по ложным позициям.

После успешных боевых действий 1–5 августа нами был подготовлен и направлен материал на большую группу офицеров и солдат о награждении орденами и медалями СССР. На подполковников Кутынцева и Попова был представлен материал на награждение орденами Ленина.

За успешные боевые действия 166 офицеров, сержантов и солдат были награждены правительственными наградами. Подполковникам Н.М.Кутынцеву и К.И.Попову присвоили высокое звание Героев Советского Союза с вручением орденов Ленина и медалей «Золотая Звезда».

После возвращения на Родину я докладывал Министру обороны, маршалу Советского Союза А.А.Гречко о выполнении боевой задачи. Встреча происходила у него в кабинете в присутствии Маршала Советского Союза П.Ф.Батицкого. Подошел и начальник Генерального штаба маршал Советского Союза М.В.Захаров. Беседа длилась около двух часов. Выслушав мой доклад, Министр обороны вышел из-за стола, подошел ко мне с такими словами: «Здравствуй сынок. Поздравляю с успешным выполнением боевой задачи». Крепко меня обнял и пригласил за длинный стол. Интересовался, как вели в столь сложной обстановке офицеры и весь личный состав, как работала боевая техника. Просил рассказать о действиях авиации противника, о наиболее характерных боях, как принимало нас местное население. Много внимания уделил вопросам обеспечения личного состава всем необходимым. Когда наша беседа подходила к концу, маршал Гречко А.А. спросил меня, как отмечен личный состав. Я доложил, что 166 офицеров, сержантов и солдат награждены орденами и медалями, и на большую группу личного состава направлены представления к награждению.

Министр обороны спросил, также о моей награде. Я ответил: орденом «Боевого Красного Знамени». Он поздравил меня с наградой и сказал, что для нас, военных, это самая почетная награда.

Я поблагодарил Министра обороны за большую заботу, проявленную к нашему личному составу и, одновременно доложил, что двум командирам дивизионов присвоено звание «Герой Советского Союза».

Вот здесь Гречко и рассказал, как это произошло.

Проходила встреча Л.И.Брежнева с Г.А.Насером. Насер выразил сомнение в высоких возможностях зенитно-ракетного прикрытия. Он заявил, что «Фантомы» ракетами не сбиваются, а налеты и бомбардировки объектов и войск продолжаются. В это время Министр обороны получил доклад о том, что 3 августа было сбито семь «Фантомов», о чем не замедлил доложить Брежневу во время беседы с Насером.

Брежнев передал это Насеру. Тот сначала не поверил, а попросил связаться с Каиром, что и было сделано. Насер был приятно удивлен и выразил признательность Брежневу.

Брежнев сказал Министру обороны, что неплохо бы отметить отличившихся высокими правительственными наградами, вплоть до присвоения звания «Герой Советского Союза».

В дальнейшем произошло следующее. К нам пришел запрос о возможности присвоения звания «Герой Советского Союза» Ку-тынцеву Н.М. и Попову К.И., представленным к награждению орденом Ленина. Весь личный состав принял это сообщение с огромным воодушевлением.

В конце нашей беседы министр обороны сказал Батицкому, что офицерский состав дивизии получил огромный боевой опыт и таких офицеров надо использовать на более высоких должностях — это они заслужили. И тут же задал вопрос Батицкому: «Куда Вы назначаете т. Смирнова?». На что был дан ответ: «Он назначен первым заместителем командующего отдельной армии ПВО». Министр обороны молчал и смотрел то на меня, то на него. Тогда Ба-тицкий заявил: «Тов. Министр, он будет назначен на первую же освободившуюся должность командующего Отдельной Армии ПВО». «Правильно»-сказал министр.

Через 2,5 года я действительно был назначен на эту высокую должность.

За время выполнения дивизией боевой задачи к нам приезжали Председатель Совета Министров СССР А.Н.Косыгин, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В.Подгорный, секретарь ЦК КПСС Б.Н.Пономарев, заместители Министра обороны — начальник Генерального штаба маршал Советского Союза М.В.Захаров и С.Л.Соколов.

Наш личный состав стойко переносил трудности не только в бою, но и все лишения, связанные с тяжелыми климатическими условиями. Чего стоит только один «Хамсин». Его можно оценить, лишь когда сам его перенесешь. «Хамсин» в переводе означает пятьдесят. Это значит, что в течение 50 дней дуют ветры, которые поднимают песчаную пыль, а вместе с ней мелкие камешки. Это напоминает нашу снежную пургу. Но у нас это снег, а там — неизвестно что. В двух шагах ничего не видно, дышать нечем. Песчаная пыль забивает нос, уши, глаза. И так — 50 дней.

Нельзя не сказать и о комарах, мухах, тарантулах, скорпионах. В первых числах июля я выехал с небольшой группой офицеров на рекогносцировку для выбора стартовых позиций ЗРДН в районе Исмаилии. В группу входили подполковник Пономарев В.А. и майор Полушин, которых я знал очень хорошо по совместной службе. Василий Андреевич уже не первый раз выполнял вместе со мной интернациональный долг. Несмотря на свою скромность, это был исключительно инициативный офицер. Он спокойно и без лишней суеты выполнял любое задание. Не имея переводчиков, он в короткий срок освоил арабский язык на таком уровне, что мог изъясняться с местными товарищами. После возвращения на Родину, Пономарев продолжал службу в должности заместителя начальника академии по материально-техническому обеспечению. С этой должности уволен на заслуженный отдых в звании полковника.

А теперь о вышеуказанном эпизоде. Выехав в район Исмаилии и выбрав несколько стартовых площадок, мы остановились на берегу Суэцкого канала, замаскировали машину и решили поесть. Не успели мы расположиться, как налетели желто-коричневые комары по размерам раз в пять больше «наших». Пришлось прекратить обед и выехать на продолжение рекогносцировки. Однако проехать к предполагаемому месту СП не смогли — машина застряла в песке, и мы пошли пешком. Через 100–150 метров я услышал крик. Обернувшись, увидел падающего майора Полушина, которого поддерживал Пономарев. Я быстро подбежал к ним. Вместе с Пономаревым отнесли Полушина к машине, где он пришел в себя. Я дал ему две таблетки седалгина.

Прибыли в арабский госпиталь, располагавшийся в 30 км от места происшествия. В арабском госпитале мест не было, поэтому, не получив никакой помощи, мы выехали в свой госпиталь. Это еще 50–60 км пути.

При въезде в госпиталь майор Полушин опять потерял сознание, и в таком состоянии мы передали его в руки наших врачей.

Позднее начальник госпиталя позвонил мне и передал, что если бы мы опоздали минут на пять, все могло бы кончиться плохо. Что же произошло, ведь комары кусали нас всех, а плохо стало лишь одному. Оказывается, пятью днями раньше Полушина ужалил скорпион (в Асуане). Врачи приняли меры, и все обошлось благополучно. Но достаточно было после этого укуса комара, чтобы организм не выдержал. Начало отказывать сердце.

Впоследствии майор Полушин неоднократно вспоминал об этом. Говорил, что мы спасли ему жизнь, не оставив в арабском госпитале. Возможно, в этом есть доля истины…

Наш советский человек действительно может перенести невероятные трудности и лишения. Однако ностальгия оказывается, все-таки, сильнее всего. Она наступает уже через полгода нахождения за пределами Родины, вдали от друзей и родных. «Болезнь» эта протекает у каждого по-разному: один начинает писать стихи, другой — берется играть на музыкальных инструментах, особенно на гитаре. И лечить ее надо, как можно большим общением в коллективе, например, организовывая те же концерты художественной самодеятельности.

После подписания перемирия наши люди, продолжительное время оторванные от цивилизованных мест, стали просить разрешения выезжать в Каир и другие города на экскурсию. Обычно, после знакомства с городом, посещали рынок. Если кого-нибудь задерживали, Начальник полиции сообщал в управление Главного военного советника (была такая договоренность). Задержанные были редким явлением, но, тем не менее, меня вместе с начальником политотдела за каждый такой случай вызывал «на ковер» Главный военный советник.

Надо сказать, что с Начальником военной полиции республики у меня установились хорошие, можно сказать, дружеские отношения. Ему поручалось помогать нам в строительстве объектов для боевых порядков частей дивизии и сопровождать колонны ЗРДН при занятии СП. К поручению он отнесся с большой ответственностью, его подчиненные справились со своими задачами успешно.

Мы с начальником политотдела поехали к своему другу начальнику полиции и попросили, чтобы о каждом случае нарушений он сообщал непосредственно нам во избежание неприятных разговоров с Главным военным советником. После этой беседы количество докладов Главному военному советнику возросло в несколько раз, а мы стали иметь значительно больше неприятностей.

Тогда мы вновь поехали к начальнику полиции и объяснили, как обстоят дела. Он очень удивился, напомнив, что мы сами просили докладывать о каждом случае Главному. Так он нас понял.

После нашей второй беседы он стал сообщать о каждом случае задержания непосредственно нам, а мы уже принимали меры. О задержанных Главный военный советник больше докладов не получал. Жить нам стало легче, а Главный военный советник даже приводил нас в пример, как надо работать.

В ноябре, возможно, в декабре, 1970 года в Египет прибыл Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В.Подгорный. Цель его приезда мне неизвестна. Перемирие с Израилем продолжалось.

Подгорный пожелал встретиться с командованием и личным составом нашей дивизии. Встреча состоялась. На нее прибыли представители всех наших частей. Подгорный прибыл вместе с Президентом АРЕ Садатом, министром обороны генералом Фаузи и другими военными руководителями. На встрече говорили о нерушимой дружбе между нашими народами. Состоялся обмен мнениями. Подгорный, Садат и Фаузи оказались в центре окруживших их людей.

Подгорный спросил, где же здесь командиры дивизии. Когда мы ему представились, он очень тепло поздравил нас с успешным выполнением задач, заявив, что ГЛАВНЫЙ вклад (так именно он и сказал) в перемирие между Израилем и ОАР внес личный состав дивизии. Осмотрев мой внешний вид он спросил: «Тов. генерал, а где же ваши знаки отличия?». Я ответил, что здесь мне носить их не положено, а все, кому положено, меня и без них признают».

Министр обороны Фаузи доложил Садату и Подгорному, что ряд советских офицеров представлены к египетским наградам. Генерал Смирнов награжден орденом (не помню, как называется).

Садат и Подгорный поздравили меня с высокой наградой. Правда, награду мне так и не вручили. Причиной тому послужила, видимо, моя последняя встреча с командованием вооруженных сил ОАР.

За время пребывания в АРЕ мне неоднократно приходилось встречаться с министром обороны генералом Фаузи, начальником Генерального штаба генералом Садеком и другими государственными и военными деятелями. Не буду описывать все эти встречи.

Во время боевых действий я неоднократно бывал в Генеральном штабе по приглашению Фаузи или Садека. Встречались мы и непосредственно на КП, стартовых позициях ЗРДН (наши фотографы не раз снимали приезд начальников, есть такие фото и у меня).

Обычно, когда меня приглашал генерал Садек в Генеральный штаб, он всегда выходил к подъезду, тепло встречал, обнимал и вел к себе в кабинет. Здесь, как правило, решались необходимые вопросы. Между нами было полное взаимопонимание.

Закончились боевые действия. Шло перемирие. На замену нам прибыли войска. Прибыла замена и мне.

Узнав об этом генерал Садек позвонил мне и убедительно просил, не уезжать на Родину, остаться, на 2–3 месяца, т. к. обстановка остается напряженной и мне, как знакомому с ней, необходимо повременить с отъездом.

Я объяснил, что сделать это не могу. Мне пришла замена, и я должен сдать личный состав, технику, документы и уехать. Для убедительности, разъяснил, что в противном случае мне не будут платить. На это Садек заверил, что платить они будут сами и значительно больше того, что я получаю сейчас. Он также сообщил, что я награжден, правда, каким орденом, сказано не было.

Я поблагодарил за внимание и высокую оценку моей деятельности, попросил разрешения лично прибыть к нему, чтобы сказать доброе слово по случаю отъезда на Родину. Он просил подумать и положил трубку.

На следующий день (это было в середине февраля 1971 года) мне передали приглашение к генералу Садеку. Подъехав к зданию, где размещался Генеральный штаб, я не увидел встречающего Садека (как это было раньше). Прошел в приемную его кабинета. Офицер доложил о моем прибытии и передал, что генерал Садек просил подождать.

Через минут двадцать я попросил доложить о себе еще раз. Но принят опять не был. Минут через пять я, без вызова, зашел в кабинет, извинился за вторжение и доложил, что пришел проститься.

Генерал Садек предложил сесть за стол, на котором стоял японский магнитофон, второй, такой же, находился на его столе. Извинившись, за то, что был очень занят и поэтому не мог принять меня сразу, попросил остаться хотя бы на один месяц.

Я ответил отказом и доложил, что сегодня уезжаю эшелоном вместе с войсками в Александрию.

Выразив сожаление, генерал Садек вышел из-за стола и холодно попрощался.

Так дружно мы работали, и так холодно закончилась наша дружба.

28 сентября 1970 г. скончался Гамаль Абдель Насер. Во время похорон Г.А. Насера имело место паломничество, рассказать о котором очень трудно. Каждый стремился прикоснуться к гробу Насера и оторвать кусок материи, покрывающей гроб.

На похороны президента Египта прибыла советская правительственная делегация во главе с А.Н.Косыгиным. Когда возникла необходимость прямого разговора с Л.И.Брежневым, который в то время был в Баку, он воспользовался пунктом связи Главного военного советника. Разговор состоялся. Косыгин поблагодарил связистов за обеспечение хорошей связи. Увидев наших офицеров — В.Г.Михайлова и других — в арабской военной форме, он подошел и высказал недовольство этой формой. Когда ему объяснили, что эта форма предусмотрена межгосударственным соглашением, Косыгин подошел к одному из офицеров, потрогал материал и отойдя на несколько шагов, сказал: «А что, форма и материал неплохие».

… Когда закончились официальные проводы нашего эшелона, после построения войск, ко мне подошел генерал-майор М.А.Гареев (ныне генерал армии) тепло меня обнял. Мы расцеловались, и он меня попросил: «Алексей! Как только ступишь на нашу родную землю, поймай нашу родную муху и расцелуй ее. Она же в тысячу… раз лучше здешней». Все, кто слышал эту просьбу, дружно рассмеялись. Смысл этих слов был всем понятен.

Успешно выполнив задачи, многие наши товарищи получили богатый опыт по организации и управлению своими коллективами как во время ведения боевых действий, так и в повседневной жизни.

Стали генерал-лейтенантами: Н.С. Зайцев, А. И. Бочков и другие.

Ушли на заслуженный отдых генерал-лейтенанты Михайлов В.Г., Белоусов В.А., Костин А.Я., генерал-майоры: Стрелецкий Н.А., Субботин В.Ф., Коваленко И.К., Руденко Н.А., Карасев А.С., полковники Жайворонок, Пробылов, Толоконников, Попов, Кутын-цев. Да разве всех перечислишь, Весь личный состав вел себя достойно, никто не посрамил высокого звания советского воина.

Не всем суждено было вернуться на Родину. Геройски погибли в бою лейтенант Сумин Сергей, секретарь комсомольской организации, ефрейтор Забуга, рядовые Алшат Мамедов, братья-близнецы Иван и Николай Довчанюк и другие.

По возвращении на Родину ушли из жизни полковник Назаре-тян, подполковник Антоненко. Отдадим им должное, помянем их добрым словом. Они это заслужили.

В выступлениях наших товарищей сейчас слышна обида. Мол, плохо нас встретили. Мне эти высказывания совершенно не понятны. Ибо в то время, когда операция проводилась в строгой секретности, о каких-то пышных встречах не могло быть и речи. Но даже и в тех условиях нам было уделено достаточно внимания. Нас встречали командующий объединением дважды Герой Советского Союза В.Д.Лавриненко, Член военного Совета генерал — майор Стопников И.Д. и другие.