В.П.Климентов Год с танкистами Второй полевой армии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

В.П.Климентов

Год с танкистами Второй полевой армии

После окончания кафедры истории стран Ближнего и Среднего Востока Восточного факультета Ленинградского университета зимой 1967/1968 гг. я был приглашен на беседу с генералом, прибывшим из Москвы, который предложил мне поехать переводчиком арабского языка в аппарат Главного военного советника СССР в вооруженных силах АРЕ. Мои ссылки на тот факт, что я не успел принять военной присяги и, вообще, имею несколько другое представление об арабо-израильских войнах, наткнулись на «железную» логику моего собеседника касательно интернационализма и помощи жертвам агрессии империализма и сионизма, каковая и побудила меня написать заявление «по собственному желанию».

По прибытии в Москву (пока готовились документы на «служащего СА и ВМФ» в десятом управлении Генштаба, ведавшем заграничными кадрами) я остановился в общежитии Института военных переводчиков, где встретил своего учителя военного арабского перевода Л.Л.Тхоржевского. Где-то в июне 1968 г. я вместе с другим «добровольцем», студентом четвертого курса английского отделения Института иностранных языков им. Мориса Тореза В.Гусевым прибыл в Каир.

Формальности в аэропорту «Кайро-Вест» заняли мало времени, поскольку рейс встречали соответствующие советские сотрудники (особисты) и представитель египетской службы безопасности, «легендарный» полковник Бардиси, отвечавший за советских «мусташарин» (советников) и «хубара» (специалистов). Он утверждал, что является потомком одного из мамлюков бурджитской династии, поэтому очень привечал кавказцев, из которых, в основном, состояла эта своеобразная клика бывших рабов-правителей Египта до их физического уничтожения в 1811 г. албанцем Мухаммадом Али — основателем последней египетской королевской династии. Надо сказать, что мы быстро привыкли к «опеке» со стороны его подчиненных во время увольнения в Каире, Александрии или Луксоре, видя вокруг себя одни и те же лица в галабиях, которых потом встречали уже в военной форме в офисе Бардиси в гостинице «Сауд-1».

Разместили нас во временной гостинице «Сауд-2» в Гелиополисе, охраняемой военной полицией. Кроме переводчиков в этой гостинице останавливались командированные авиационные специалисты из СССР, прибывавшие в Египет на короткий срок. От них я узнал подробности жизни Каира, особенно ночной, и получил массу полезных советов (по-моему, ребята были из Твери). Первая встреча с рыночной экономикой, работавшей круглые сутки, ошеломляла обилием товаров не только военных советников, прибывших, как правило, из глухих военных гарнизонов, но и нас — выходцев из Москвы, Ленинграда, Киева, Баку и других крупных городов. Получая приличные оклады (мой оклад переводчика примерно равнялся окладу майора египетской армии, хотя последний все равно был более обеспеченным, поскольку египетские офицеры помимо оклада имели массу льгот и преимуществ, а кроме того были выходцами из зажиточных слоев местного общества), мы быстро освоили «злачные» места на улице Аль-Ахрам, ведущей к пирамидам в Гизе, такие, как ночные клубы «Оберж де пирамид», «Аризона» и др. Здесь, а также на знаменитом столичном базаре «Хан аль-Халили» встречалось много египтян явно призывного возраста, среди которых я встретил некоторых своих бывших «подопечных» по заводу «Запорожсталь» в г. Запорожье, где они проходили практику в 1966–1967 гг. как металлурги для Хелуанского металлургического комбината, а мы — языковую практику как студенты четвертого курса. Как я понял из разговоров с ними, правительство Насера в условиях войны пошло на значительные уступки частному сектору в экономике, несмотря на то, что в стране по-прежнему сохранялась так называемая социалистическая ориентация. Это-то обстоятельство и вызывало обилие потребительских товаров, созданных легкой промышленностью и продававшихся во множестве залитых светом частных магазинчиков на всех центральных улицах, образовывавших непрерывные торговые ряды, в которых каждая витрина отличалась оригинальностью оформления, изысканностью вывесок, обилием видов тканей, моделей обуви, образчиками женского трикотажа, т. е. всего того, что у нас было в жесточайшем дефиците.

После двух-трех недель стажировки у И.Д.Люткина в бюро переводов в штабе Главного военного советника-генерала армии Лащенко, я был назначен переводчиком в центр подготовки танковых войск в лагере Хайкстэп, примерно в 20 км от Каира, по дороге Каир-Исмаилия. Здесь до революции 1952 г. размещались казармы английской оккупационной армии, а затем концлагерь для противников «Свободных офицеров», в том числе коммунистов. К 1968 г. лагерь находился в довольно запущенном состоянии, но продолжал готовить пополнение для частей египетской армии, оборонявшейся на западном берегу Суэцкого канала. Вся методика боевой подготовки новобранцев сводилась к показу (делай, как я) тех или иных действий экипажа без объяснения принципов и положений боевого устава. Отцы-командиры отдавали предпочтение в процессе воспитания молодого бойца физическим методам воздействия, а, попросту говоря, давали волю рукам, если обучаемые не проявляли должного рвения в освоении военной науки. Затрещины безропотно воспринимались вчерашними феллахами-крестьянами, боявшимися всего — командира, советника-иноземца, танка («шайтан-араба»), будущего противника («Гог и Магог»), водных преград и других «прелестей» службы. Обращали на себя внимание случаи почти повсеместного пренебрежения со стороны офицеров своими прямыми служебными обязанностями. Например, каждое утро легковой «уазик» привозил двух наших советников и меня в лагерь, затем мы обедали в Каире и снова возвращались в часть. Найти же египетского офицера, кроме дежурного, в расположении своей части после обеда было просто невозможно, все оставались дома, в Каире. В Хайкстэпе судьба свела меня с «золотой молодежью» египетской армии, чьи старшие родственники принимали участие в революции 1952 г. и пользовались властью в насеровском Египте. Несмотря на чистку нескольких тысяч генералов и старших офицеров после поражения в 1967 г., эта прослойка оставалась очень влиятельной. Лейтенанты из «сынков» дали мне рекомендацию для вступления в элитный офицерский «Sporting Club of Heliopolis», за которую я заплатил довольно приличную сумму.

Именно это обстоятельство сыграло решающую роль в моей дальнейшей службе. Как мне потом передавали, генералы из аппарата Главного военного советника, тоже посещавшие этот клуб, выразили недовольство «сладкой» жизнью некоторых переводчиков в Каире, хотя они так нужны на фронте. Поэтому в одно прекрасное утро июля 1969 г. мне приказали поступить в распоряжение штаба 21-ой танковой дивизии 2-й полевой армии, находившейся на Суэцком канале. Советником командующего 2-й армией был генерал-майор танковых войск Букатов, с которым у меня при знакомстве произошел довольно неприятный разговор. Представляясь в связи с прибытием, я заявил: «служащий СА и ВМФ такой-то и т. д…», на что услышал ответ, что здесь служащих нет, а есть военнослужащие в соответствующем звании. Тогда я добавил: «лейтенант запаса, военно-учетная специальность 2003, присяги не принимал». Буркнув что-то нелицеприятное насчет кадров, генерал спросил о членстве в КПСС. После бодрого комсомольского ответа, что пока, мол, не достоин, да и лимит не позволяет, генерал взорвался: какой лимит? Привыкнув к облегченному приему в КПСС в армии, генерал долго не мог понять, что Василеостровский РК КПСС выделял Ленинградскому Университету всего несколько десятков вакансий на почти пятнадцать тысяч студентов и преподавателей. Справедливости ради, надо сказать, что потом генерал переменил свое отношение ко мне в лучшую сторону, лишь иногда называя «лимитчиком». В дивизии арабы быстро дали мне прозвище «борам», что на египетском диалекте означает что-то типа «живчик, приставала», очевидно, из-за излишней, по их мнению, любознательности.

После такого разговора генерал вызвал переводчика-арабиста Юру Шевцова (ныне уважаемый полковник Юрий Иванович Шевцов проживает в Москве) и приказал выделить мне место в одном из офицерских коттеджей бывшего английского военного лагеря Телль эль-Кебир, где располагались советники и переводчики. Телл эль-Кебир — историческое место, здесь в 1882 г. состоялось решающее сражение между египетской армией и английскими интервентами, которое египтяне проиграли и открыли англичанам путь на Каир со стороны Суэцкого канала. Рядом с английским военным кладбищем 1882 г. находится кладбище, где похоронены наши соотечественники из числа белоэмигрантов, погибшие во время эмиграции и антианглийского восстания 1919 г.

В общежитии я встретил дружную интернациональную компанию переводчиков дивизии, с которыми сразу же установились хорошие отношения и с которыми в дивизии пришлось съесть не один пуд соли.

21-я танковая дивизия (комдив генерал Саад ад-Дин Маамун, советник — полковник Крохин), стоявшая за 2-й и 3-й пехотными дивизиями, прикрывала стратегическое шоссе Исмаилия — Каир и Порт-Саид — Каир, а также пресноводный канал Исмаилия — Каир. В дивизию входили 1-я танковая бригада (комбриг — полковник Фу-ад ас-Самаа, советник полковник Осипов), 14-я танковая бригада (комбриг- полковник Мухаммад Абдель Муним Василь) и 18-я механизированная бригада (советник — полковник Степашкин).

21-я танковая дивизия считалась одной из самых боеспособных частей египетской армии. После сражения с 14-й танковой бригадой в июньской войне 1967 г. министр обороны Израиля Мо-ше Даян уволил в отставку генерала Таля, командовавшего наступлением израильтян в северной части Синая. 14-я бригада трижды выбивала израильтян из г. Рафах и даже окружила израильский батальон. Наступление группы Таля захлебнулось, пока не подоспели подкрепления. 1-я танковая бригада, которую я знал лучше, не участвовала в июньской войне. Она в сентябре 1967 г. возвратилась из Северного Йемена, где принимала участие в гражданской войне между республиканцами и монархистами и получила определенный боевой опыт. В составе 2-й полевой армии была еще 15-я отдельная танковая бригада (комбриг — полковник Дасу-ки), но он всячески избегал советских военных советников.

21-я танковая дивизия имела на вооружении танки Т-54, Т-54А, Т-55, Т-55А и плавающие танки ПТ-76. Хотя личный состав дивизии состоял из старослужащих, часто случались досадные ЧП. То забывали проверить курсовой пулемет, и при осмотре мишеней над головой визжали пули, то механик-водитель забывал застегнуть шлем и во время преодоления вала разбивал себе голову. Однажды добродушный майор Скляренко с некоторым беспокойством заявил, что его ученики из артиллерийского дивизиона дали в качестве цели для поражения артогнем координаты его собственного командного пункта. Поскольку советников не хватало, то очень пригодился опыт англоязычного переводчика Леонарда Бе-лоусова, до Киевского университета служившего срочную службу инструктором вождения в Киевском высшем бронетанковом училище, что, возможно, позволило избежать каких-то других нелепых случайностей. Когда случались такие происшествия, то наказание было коротким — по физиономии. Попытки советников повлиять на египетских офицеров в сторону смягчения нравов наталкивались на решительный отказ: по межправительственному соглашению вы, господа, не вмешиваетесь во внутренние порядки в армии, это, мол, — наше внутреннее дело.

Правда, мобилизация, или, точнее, выборочный призыв на военную службу нескольких десятков тысяч выпускников высших и средних учебных заведений несколько смягчил армейские нравы, однако не смог в корне изменить жесткий внутренний устав убавить офицерский произвол. Например, в 1-й танковой бригаде мы имели на «уазике» двух сменных водителей с кличками — «Али большой» и «Али маленький». Али большой до армии был мастером на большом хлопчатобумажном комбинате в г. Махалля эль-Кубра, поэтому обладал определенным чувством собственного достоинства, и я не видел попыток того или иного прыткого офицера дать ему пинка. Зато вчерашнему феллаху Али маленькому доставалось вовсю. Однако он ко всему относился стоически, вспоминая, как в июне 1967 г. пил собственную мочу во время многодневного отступления через Синай пешком и в нижнем белье, без оружия, брошенного по приказу тогдашнего главкома, маршала Амера (кстати, Героя Советского Союза, звание которого было выклянчено у Н.С.Хрущева во время визита последнего в Египет).

Особую проблему во взаимоотношениях советской и египетской сторон представляло отношение к религии. Как известно, ислам является государственной религией Египта, поэтому любые замечания советских советников, воспитанных в атеистическом духе, воспринимались крайне болезненно. Вся художественная литература, поэзия, пословицы, поговорки, бытовая лексика в мусульманских странах пропитана реминисценциями из Корана, и любое порицание ислама воспринималось как кощунство. Например, в любом помещении можно было встретить изречение: «Не постигнет нас ничто, кроме того, что предписано нам Аллахом», что воспринималось советскими советниками как фатализм, нетерпимый, по их мнению, в бою. Присказки типа «инша Алла», т. е. по-русски «Бог даст» приводили некоторых советников в ярость: Какой Аллах? Приказ есть приказ! Приходилось объяснять этимологию многих привычных для мусульманина выражений, чтобы смягчить восприятие нашими людьми множества местных присказок, которые могли казаться сомнением в целесообразности приказа или в его выполнимости. Вообще-то этим должны были заниматься многочисленные политработники Главпура, но пришлось заниматься переводчикам. Я лично прочитал несколько лекций по следующим темам: «Ислам», «История Египта», «Кто такой Гамаль Абдель Насер» вместо скучных политзанятий.

Между тем даже основатель арабского социализма, другой Герой Советского Союза, — президент Египта Г.А.Насер заявлял: «Я хочу, чтобы каждый солдат был предан идеалам религии, нашим принципам и духовным ценностям. Необходимо, чтобы моральная ориентация углубляла эти понятия и сделала фактор веры в Аллаха основой политического воспитания солдата». В наставлении по моральной ориентации вооруженных сил, изданном в 1968 г., указывалось: «Ваиз» части или подразделения является основным элементом в системе органов моральной ориентации. В своей деятельности он должен охватывать все звенья вооруженных сил, непосредственно подчиняясь при этом только указаниям вышестоящего офицера моральной ориентации».

С августа 1968 г. над Суэцким каналом начались артиллерийские перестрелки и дуэли, которыми командовали советские военные советники. 14 августа 1968 г. (хорошо помню этот день, поскольку 13 августа мне исполнилось 24 года, и после этого мероприятия сильно болела голова) я получил приказ выехать с заместителем комдива по артиллерии на наблюдательный пункт, расположившийся на крыше многоэтажного Управления Суэцкого канала в Исмаилии, откуда хорошо просматривалась так называемая линия Бар-Лева, возведенная израильтянами на восточном берегу канала. Увиденная сверху картина буквально ошеломила меня, прикрытого только до колен парапетом крыши. Впереди в пределах видимости невооруженным глазом громоздились песчаные валы, мешки с песком, скрывавшие блиндажи и окопы, стояли танки и орудия и развевались флаги со звездой Давида.

Главное, что перед этим нагромождением песка и смертоносного металла ходили молодые израильские солдаты в непривычной форме оливкового цвета, некоторые из них, наверное, еще недавно были моими соотечественниками. Об этом я знал от своего сокурсника по факультету, переводчика-гебраиста Яниса Сикстулиса (ныне декан теологического факультета Рижского университета), принимавшего участие в допросах пленных в разветотделе штаба армии. Кроме того, брустверы израильских окопов были буквально утыканы щитами с надписями на русском языке, типа «Совки, не пора ли домой?» или «Забыли войны 1948, 1956, 1967 гг.?» или «Добро пожаловать в ад!» Кое-где загорали в бикини молоденькие израильтянки из вспомогательных армейских служб. Грустно было думать, что через несколько дней все они станут просто мишенью для мощной артиллерии египтян, которая уже занимала свои огневые позиции.

«Ну ничего, мы им скоро покажем», — сказал наш артиллерист, армянин по национальности, сверкнув золотыми коронками. Опасаясь израильских снайперов, хорошо знавших увлечение египетских офицеров золотыми коронками по нужде и без нужды, я посоветовал раздухарившемуся советнику поменьше говорить. Ведь не случайно сопровождающие нас египетские офицеры хранили молчание и предусмотрительно поснимали бегунки со звездами с погон (благо они не пришивались намертво, как у нас) и солнцезащитные очки, которые не носили рядовые солдаты. Хватит с нас того, что мы с армянином оба были чернявые и вполне могли сойти за египтян, хотя и русские от пули не были застрахованы, подтверждения чему имелись.

Египетская артиллерия ударила мощно и точно через несколько дней после этой рекогносцировки, и над Синаем полыхнули взрывы и пожары Наблюдатели египетских пехотных дивизий на «передке» рассказывали потом, что израильские офицеры были вынуждены расстреливать бегущих в тыл солдат, не выдержавших египетского огня. Доставалось и египетской стороне, в одной из таких дуэлей был убит на переднем крае начальник генштаба генерал-лейтенант Абдель Монейм Рияд. Мне довелось в те дни побывать на небольшом клочке Синайского полуострова, оставшемся в руках египтян, в районе г. Порт-Фуада. Здесь бой шел за единственную дорогу, ведущую из Порт-Фуада в Эль-Кантару. Сейчас с бывшим переводчиком этого сектора Левой Голубенковым из Москвы мы часто вспоминаем слова нашего фронтового поэта Евгения Грачева: «Вернусь домой, возьму гитару, и под негромкий перезвон я вспомню улицы Кантары и свой пехотный батальон».

В том же августе произошло еще одно событие, больше отразившееся на внутренней жизни советской колонии в Египте, чем на положении на фронте. Однажды, вернувшись с трехдневных учений, голодные и холодные, мы были посажены в автобус и отправлены в Каир.

По дороге наш автобус обгоняли легковые автомобили, из окон которых какие-то люди на русском языке кричали: «Красная Армия — домой». Только приехав в армейский культурный центр в Гелиополисе, мы узнали, что войска Варшавского договора вошли в Чехословакию. Правда, советников больше интересовало, что будет с пивными заводами, построенными этими чехами в Каире, выпускавшими их излюбленные сорта — «Стелла» и «Марцен бир» (кстати, единственными на весь Египет). А пока голодные переводчики открыли чей-то холодильник и под сурдинку беспардонно съели арбуз, оказавшийся собственностью жены какого-то политработника. Она вышла на шум в домашнем халате, и началось «такое», после чего все забыли про Чехословакию, а вспомнили коммунальную кухню где-нибудь в глухом советском гарнизоне.

Вообще-то был другой советский культурный центр на острове Замалик в центре Каира с русской кухней, но нас туда не пускали после ссоры с советским консулом, увидевшим наше «обычное» поведение во время увольнения.

Не оставались незамеченными египтянами и наши собственные беды. Помню, с каким ехидством в голосе, водитель Али большой спрашивал меня, почему в холодильнике у «мистера» Виталия (так египтяне называли лысоватого В.И.Поляничко — переводчика в штабе ВВС в Каире) много деликатесных продуктов, присланных к 23 февраля — Дню Советской Армии, а в дивизии делят только водку и вафли. Я ему шутливо ответил: об этом надо спросить В.И.Чапаева, который, как известно, был уверен, что все снабжение пропадает в штабах.

Самыми доходными для гешефта товарами были дешевое египетское золото и «Советское шампанское». Бутылка его, стоившая в Союзе несколько «деревянных» рублей, продавалась в ночных клубах Каира за три и более египетских фунтов, и запасы его попадали туда неведомыми путями. В магазинах его не было, и трудно было поверить, что существовали избирательные экспортные поставки прямиком в казино. Не зря существует русская поговорка: «Для кого война, а для кого — мать родна». Ушлые интенданты были, есть и будут в любой армии, в любые времена, независимо от политико-экономического строя, идеологии и т. д. Афганистан и Чечня — лишнее тому подтверждение. Видно, слаб человек!!!

20 июля 1969 г. израильские ВВС попытались захватить господство в воздухе, предприняв беспрецедентный после июня 1967 г. воздушный налет. В пять заходов «Миражи» и «Скайхоки» обрушились на египетские войска, имевшие устаревшую систему ПВО. Во время этих налетов в Телль эль-Кебире погиб полковник Коль-ченко из Казахстана и несколько советников и переводчиков были ранены. Было много убитых и раненых в зенитных дивизионах, и только тогда в воздух поднялась египетская авиация. Находясь в то время на двусторонних учениях с 3-й полевой армией в пустыне и наблюдая эту схватку в голубом африканском небе, мы настроили приемники на волну летчиков. К нашему удивлению, был слышен только русский мат и англоязычный сленг с другой стороны. Стало понятно, что к чему. Ведь зачастую сами египетские «ассы», столь щеголеватые на земле, в подобных обстоятельствах предпочитали сразу включать форсаж двигателя и потом катапультироваться в связи с полным израсходованием топлива.

Как всегда в случае больших потерь, «по кругу» была пущена шапка (египетская каска). Советник клал по египетскому фунту, переводчик — по полфунта. «Как за египетские фунты мы буйны головы кладем» (вышеупомянутый поэт Е.Грачев). После чего следовала тризна. Хотя египетские греки и копты продавали в любое время дня и ночи спиртные напитки — бренди, вино и т. д., советские предпочитали спирт, разведенный кока-колой или пепси-колой. Этот оригинальный напиток назывался «хамасташар», т. е. пятнадцать по-арабски, ибо стоила бутылочка прохладительного напитка пятнадцать филсов. При всей возможной пагубности этот состав играл роль универсального лекарства. Мы не получали хинин от малярии, советники — заядлые рыбаки — ловили рыбу, зараженную бильгар-циозом и шистозоматозом, многие купались в воде каналов, на берегах которых процветала крайняя антисанитария. Сам я на всю оставшуюся жизнь получил последствия амебной дизентерии, камни в почках и двойной перелом правой руки, правда, в последнем случае микробы и вирусы не были виноваты.

Между тем наземная война развивалась по своей собственной логике. 8 марта 1969 г. израильские войска начали ежедневные обстрелы зоны Суэцкого канала. Теперь артиллерийские перестрелки и бои шли часто по двадцать четыре часа в сутки, и египтяне не уступали.

8 июля 1969 г. недалеко от Исмаилии рота египетских десантников впервые успешно форсировала канал. Если раньше этим занималась только войсковая разведка, укомплектованная палестинцами, то теперь египтяне поняли, что врага можно бить. Рота прорвала линию Барлева, уничтожила взводный опорный пункт израильтян, подбила несколько танков. Другая рота, форсировав канал, уничтожила ракетную позицию, применявшуюся для обстрела Исмаилии. После ночной артиллерийской дуэли израильтяне попытались высадить десант на двух катерах, один из которых был подбит. Был подбит и вертолет, вызванный для спасения экипажа потопленного катера. Моральный дух «низов» египетской армии был действительно восстановлен после таких получивших в армии огласку событий.

Весной 1969 г. 18-я механизированная бригада 21-й танковой дивизии была выведена на один из западнонильских каналов для обучения форсированию крупных водных преград. Бригада следовала в Ливийскую пустыню без боеприпасов и заправки горючим по окружной железной дороге, минуя Каир. Очевидно, президент Насер и его окружение хорошо усвоили уроки собственной истории 1952 г. и не собирались рисковать лишний раз. Зато нам приходилось теперь мотаться через весь Египет, поддерживая связь с оставшимися двумя бригадами дивизии. Мне как арабисту, эти поездки дали очень много, потому что проходили через провинциальный Египет, до тех пор малознакомый.

В очередной приезд в Телль эль-Кебир попал на совещание, которое проводил генерал армии Лащенко — главный военный советник («наш Монтгомери», как его иронически называли переводчики). Вместо анализа обстановки по существу, т. е. признания того факта, что израильская авиация, получившая к тому времени самолеты «Фантомы» и ракеты «Шрайк» для борьбы против РЛС ПВО захватила господство в воздухе, мы услышали очередной разнос. Почему переводчик в первом ряду чистит ногти? На канал его!!! А бедняга только неделю назад перевелся с самого «передка». Сколько противопехотных и противотанковых мин поставить саперам, спрашивает начинж 2-й армии, а ему в ответ — про плотность минирования на Курской дуге и далее в том же духе. В общем, наслушались по самое некуда. Израильские самолеты преодолевают звуковой барьер над Каиром и вышибают стекла в президентском дворце, а мы про плотность войск и количество отхожих мест. Бегаешь от самолетов как заяц, а на учениях исключительно «дубовая роща справа», а какая в Египте дубрава?

Не помню, когда израильское командование установило телевизионный ретранслятор для передачи «Голоса Израиля» своим войскам в зоне канала, а заодно и нам. До этого мы узнавали свои последние оперативные новости от диктора радио, теперь добавилось телевидение. Хорошо помню трансляцию военного парада в новой столице Израиля — Иерусалиме, который открыла тройка трофейных МИГ-ов во главе с заслуженным летчиком-испытателем СССР, Героем Советского Союза (фамилию не помню). Затем проследовал батальон трофейных танков Т-54 и Т-55, захваченных с полным боекомплектом и заправкой горючим на Синае. На трибуне толпились ветераны армии обороны Израиля, увешанные советскими, американскими, английскими и, Бог весть, какими еще правительственными наградами.

Вспомнились слова моего учителя в Университете, бывшего танкиста в годы Великой Отечественной войны А.М.Голдобина о том, как в 1948 г. евреев-военных уговаривали, т. е. приказывали ехать в Израиль, чтобы сражаться против британского империализма и арабских реакционных режимов. А чего стоят воспоминания тогда еще майора Насера, окруженного под Фаллуджей в 1948 г. танками Т-34 со звездами Давида вместо красной звезды на башнях.

Многое приходит на память, далеко не все забылось, ведь впечатления были яркими и сочными, хотя тогда казалось, что рутина задушит. За чередой событий незаметно настало время отъезда. И пошел прощаться. В отделе кадров в Каире задали два вопроса: как почки, чтобы не отвечать за профзаболевание, и помнишь ли, сколько сертификатов накопил. Ответил, не помню. Посоветовали сходить в банк «Америкэн экспресс» и поменять валюту на доллары или фунты стерлингов, чтобы купить автомобиль в СССР. Египтяне прощались более эмоционально. Комбриг-1 Фуад ас-Самаа совал личный пистолет «Беретта» в подарок, штаб преподнес чеканное бронзовое блюдо и значок дивизии (к сожалению, потерянный). Получил полный комплект обмундирования, который дотлевает на даче. Бессменным водителям Али большому подарил часы марки «Слава», а Али маленькому один фунт (у него в деревне сдохла корова), в общем — каждой сестре по серьге. Обменялись адресами. С советниками и переводчиками 21-й танковой дивизии выпили «хамастадшара» и спели песню: «Брала русская пехота галицийские поля, и достались мне в награду два деревянных костыля»… Судя по единственному сохранившему документу — комсомольскому билету, в графе «уплата членских взносов», я был уволен из служащих СА и ВМФ в сентябре 1969 г. Во всех остальных документах, включая военный билет, стоит прочерк, а десятое управление Генштаба в ответ на недавний запрос в 1998 г. о моем пребывании в Египте и участии в боевых действиях коротко ответило, что в «списках архива не значится».

Обратный рейс на Москву выполняла египетская авиакомпания, и я имел возможность сделать остановки в Александрии и Бейруте, еще не разрушенном гражданской войной 1975 г., оставившим приятное впечатление ухоженностью и спокойным бытом, от которого успел отвыкнуть за свое пребывание в египетских пределах.

Этим и хочу завершить свои воспоминания в буквальном смысле «пропавший без вести на неизвестной той войне», ныне кандидат исторических наук и старший научный сотрудник Института востоковедения РАН В.П.Климентов.

P.S. И все же о Египте и службе в армии остались хорошие воспоминания. Была молодость, были вокруг хорошие ребята, чувство дружбы и единения, уверенность, что хорошо ли, плохо ли, но делали нужное дело, в котором есть и частичка моей жизни. Вот и сейчас описываемое видится и переживается так, будто было все это только вчера.