Друзья-однополчане

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Друзья-однополчане

«Цыганы шумною толпой по Бессарабии кочуют…» Это и о нас. Только не по Бессарабии, а от Сталинграда — в Донбасс, потом на Украину, с Украины — в Крым. Летом 44-го нас перебросили с 4-го Украинского фронта на 3-й Белорусский фронт, в Белоруссию. Из Белоруссии — в Литву, из Литвы — в Восточную Пруссию.

Так что наша жизнь — постоянные переезды.

Мы так привыкли к перебазировкам, что если вдруг приходилось стоять в каком-либо населенном пункте больше 2–3 недель, то не терпелось поскорее опять трястись пусть по изрытой дороге, мерзнуть, мокнуть под дождем, уставать, но знать, что мы движемся вперед. А значит — к Победе. Сидеть и ждать — это не для нас.

Часто шутили: «Вот кончится война, как жить-то будем на одном месте?» «Уйду к цыганам», — находил кто-то выход. «А тебя они не примут — рыжие и курносые им не нужны».

У нас в роте связи был один цыган. Рапота Николай. Жгуче-черные глаза — озорные, хитрые, умные! Кудрявые густые волосы, быстрая походка, легкие, свободные движения — все это выдавало в нем человека вольного как ветер.

Он очень хорошо знал свое дело. Обрыв связи в любой точке находил быстро и безошибочно. Посылали его в самые опасные места, и он всегда возвращался жив и здоров. Ходил он обычно с напарником. У того была очень смешная фамилия — предлог для всяческих шуток — Бут. Маленький, сухонький, и, когда они шли радом, это выгодно подчеркивало красоту одного и незаметность другого. Но Рапота именно Бута всегда брал своим помощником.

Рапота одно время был личным шофером командира полка. Случилось так, что довольно долгое время связистам не удавалось восстановить повреждение на линии. Командир полка, взбешенный, вышел из штаба, сел в машину и крикнул: «Гони скорей!» Естественно, шофер спросил: «Куда?» «В бардак», — был приказ. Рапота не осмелился переспросить и молча погнал машину. Через некоторое время остановился. «Приехали, товарищ полковник!» — доложил Рапота. «Куда приехали?» — «В роту связи, товарищ полковник!» — отрапортовал Рапота. «Молодец! — засмеялся полковник. — Благодарность тебе за сообразительность!»

Вскоре Рапота погиб при артобстреле. Мы не видели, как это произошло, потому что он был откомандирован в один из авиабатальонов. Очевидцы рассказывали, что Рапота сгорел в машине, которая взорвалась от снаряда.

Накануне нам всем объявили благодарность командующего 3-м Белорусским фронтом за успешное проведение операции. Конечно, мы в этой операции непосредственного участия не принимали. Мы «осуществляли бесперебойную связь» — так было отмечено в приказе. А связь на фронте играла далеко не последнюю роль.

1944 год. Идет наступление на всех фронтах. Настроение прекрасное, так сказать, победное. Мы уже на подступах к Восточной Пруссии. Днем и ночью слышна канонада, взрывы. На горизонте — зарево.

В армии в распорядке дня есть так называемый «свободный час». На фронте, конечно, распорядок часто нарушался. Можно сказать, что его вообще не существовало. Ну а если выпадал такой, то мы старались его использовать как можно интереснее. Быстро переделав свои «домашние» дела, бежим на спевку. Находим удобное местечко: летом — на траве под деревьями, зимой — тоже нет проблем. К бытовым удобствам мы непривычны, главное — общение. Усаживаемся в кружочек. Откуда-то появляются ящики, доски, с успехом заменяющие кресла и стулья. Со смехом и шутками стараемся занять местечко поудобнее. И начинаются байки, подшучивания, анекдоты, интересные случаи, а потом — обязательно песни! И патриотические, и строевые, и лирические, и народные — все вперемежку со смехом, перебивая друг друга, искажая и текст, и мелодию.

Радуемся, что удалось собраться вместе, и очень ценим этот коротенький отдых, будто он — последний.

На наших сходках мы избегали говорить о грустном. И если как-то непроизвольно разговор переходил на тему печальных или трагических событий, то говорилось это легко, с юмором, с шутками. Трудно было поверить, что эти бойцы попадали в такие ситуации, из которых, казалось, не было выхода.

Помню грустно-веселый рассказ об одном далеко не веселом случае, который едва не стоил жизни рассказчикам.

Однажды троим связистам пришлось пробираться через болота — немцы прорвали оборону, а наши попали в окружение. Машина их подорвалась на мине, двое погибли, а трое скрылись в лесу. Казалось, что ж тут веселого-то? А они так хохотали, подшучивали друг над другом! И я поняла, что именно это им и придавало силы! Вера в себя, поддержка и полное игнорирование страха.

Запомнился и другой случай, рассказанный самими участниками происшедшего.

Двое связистов — наш «медведь» Саша и маленький, тщедушный Бут пошли исправлять повреждение на линии. Дело было слякотной осенью. Линия связи проходила, как правило, в низинах, зарослях, кустарниках. Связистам приходилось не один километр чавкать по колено в грязи, с тяжелым деревянным ящиком, наполненным аппаратами и кабелем. Ящик больно бил по спине, ногам и бокам.

И вот эти двое, уже найдя порыв и исправив линию связи, возвращались назад. И вдруг нос к носу столкнулись с четырьмя немецкими солдатами. Фронт проходил сравнительно далеко, и было непонятно, как они оказались здесь. Возможно, попали в окружение, но, как бы то ни было, подобная встреча явилась неожиданной для обеих сторон. После секундного замешательства началась потасовка. И хотя и у тех и у других имелось оружие, но воспользоваться им они забыли именно из-за неожиданности.

Наш «медведь» Саша со знанием дела сразу схватил двоих, стукнул их друг о друга лбами так, что они, отключившись, упали поодаль. Осталось немцев двое. Но к этому времени нашего заморыша Бута первым ударом нокаутировал один из четверых немцев, значит, Саша остался один против двоих. И если ему повезло с первой парой, то с этими пришлось изрядно повозиться. Ему удалось зажать одного между ног, а с другим действовать руками. К тому же надо учесть, что этот другой был под стать силачу Саше. Но нет таких силачей на свете (мы были уверены в этом), кого не смог бы победить наш.

Саша своей ручищей, как клешней, сдавил горло уже пытавшемуся вытащить оружие фашисту, а потом очень легко справился и с последним, что мешал ему между ногами. Все произошло без единого выстрела. Но этим не закончилось. Самое тяжелое было впереди.

Один из поверженных, чуть придя в себя, ползком-ползком скрылся с места схватки. Следовательно, мог вызвать подкрепление. Саша, изрядно помятый, подхватил, подбросил на плечо своего друга и поспешил убраться подальше как можно скорее. Но легко сказать — поспешил. С ящиком на спине и с раненым дружком, хотя и малюсеньким, по канавам, вязкой глине да через заросли не побежишь.

А тут дружок своими стонами и просьбами бросить его спокойно умирать и спасаться самому действовал на нервы так, что и впрямь хотелось бросить «этого дурня».

«Мне больно, ты меня трясешь! — возмущался Бут. — Ты делаешь это нарочно, брось меня!» «Будешь злить, так действительно брошу, вот только найду кустарник поколючее, чтобы тебе, паразиту, там подохнуть побыстрее», — угрожал Саша. Казалось, это не два друга, один из которых спасал от смерти другого, а два врага, один их которых тащит другого на заклание.

Возвратились ночью. Как выяснилось, наш «медведь» шел без передышки часов пять. Маленький Бут своей жизнью был обязан другу. У него оказались сломанными рука и нога, а на голове кровоточила рана.

После госпиталя Бут вернулся опять к нам и стал тенью своего спасителя. Тот же относился к нему как к приблудному щенку. Но всегда брал в напарники только Бута. «Легче тащить в случае чего», — шутил он.

Да, чуть не забыла. Наш Саша за спасение друга был награжден медалью «За отвагу». Хотя, по нашему мнению, он вполне заслуживал ордена. Но кто в те годы задумывался или обижался! Все выполняли свой долг. И приказы.

По этому поводу вспоминается коротенький, но яркий эпизод из нашей жизни.

Появился у нас лейтенантик, который был о себе высокого мнения. И мстил он всем, кому не глянулся. Этот лейтенант просто возненавидел одного нашего радиста — сержанта Андрея, который, видимо, дал лейтенанту понять, кто есть кто. Андрей спокойно сносил его выходки, исполнял даже глупые приказы, был вежлив, подчеркнуто корректен. Но и его терпению пришел конец.

Приблудилась к нам собака. Овчарка. Все ее любили, но больше всего привязалась она к Андрею. Ни на шаг не отставала от него и спала около его машины-рации.

Лейтенанту взбрело в голову развлечься. Однажды вечером, после ужина, он, бросив кость, скомандовал: «Сержант, наперегонки с Бобом бегом марш за костью!» Стоявшие рядом ребята знали о причудах этого офицера, но сразу поняли, что сейчас что-то произойдет. Однако увидели, что подчиненный боец, не задумываясь, поспешил выполнять приказ.

И вдруг на финише прозвучала другая команда: «Боб, ату! Взять его!» Боб, как ошпаренный, кинулся прямо, но не на Андрея, а на лейтенанта, сбил его с ног и впился ему в руку. Крики, визги лейтенанта — все смешалось. Боб вполне мог нанести серьезное ранение, но Андрей бросился к разъяренному псу и увел его от перепуганного любителя шуток.

Сержанту грозило серьезное наказание. Но у нас было умное начальство. И все обошлось, правда, не без нашего участия и помощи в оценке всего происходящего.

Не могу не рассказать о том, как складывались отношения с этим офицером у нас, девушек. Он был послан в нашу роту уже после окончания войны, чтобы проводить с нами занятия по уставам и строевой подготовке. Нашей строевой подготовкой до него занимался старшина. А с появлением этого лейтенанта произошли существенные изменения.

Он изощрялся в придумывании разных спортивных упражнений, как-то: прыжки и бег с препятствиями, ползание по-пластунски и др.

Более того, он стал намекать то одной, то другой на интимные встречи. Заранее уверенный в победе, позволял себе вольности. Но, естественно, каждый раз получал резкий отказ. Он не понял и оскорбился. Придирки к нам участились, незаслуженные наказания следовали одно за другим.

Как-то на занятиях по уставам он стал нас оскорблять, называя тупицами, даже проститутками. И вот наша Оля, самая отчаянная среди нас, молча встала и медленно подошла к нему. Засунув руки за ремень, вразвалочку подошла к нему близко-близко и, глядя ему в глаза, медленно, тихо-тихо зловеще прошептала: «А ну-ка повтори, гад, что ты сказал? Что ты сейчас, тыловая крыса, пропищал? Повтори!» Он сначала растерялся, а потом свое привычное: «Встать! Смирно!» Но никто не услышал его команды. Оля, а вслед за ней все мы выдали такое, что ему, уверена, никогда еще не приходилось слышать в его тыловой благоустроенной жизни.

Это «бабий бунт», спровоцированный им же, испугал его. Ничего подобного от нас он не ожидал.

Мы же, в свою очередь, сами от себя такого не ожидали. Может, потому, что на фронте уставы не были законом общения и нормой поведения. На фронте существовал другой, человеческий закон, основанный на высокой себестоимости человеческих чувств, на уважении, что и являлось залогом соблюдения всех уставных отношений. Потому, видимо, на фронте не было «внеуставных» отношений. Все очень хорошо знали цену человеческой жизни.

А наши друзья-ребята по-настоящему любили и глубоко уважали нас.

А этому? Откуда ему знать, какой ценой достается жизнь, любовь, счастье и потери?

Война — это проверка человека на ВСЕ.

Несколько слов о нашем весельчаке-балагуре. Звали его Вася-трепач. Это имя он воспринимал как почетный титул. Без него не обходилась ни одна сходка. Он вносил заряд веселья и бодрости даже своим присутствием. Аура у него, видимо, была такая положительная для окружающих. Стоило только взглянуть на него — невольно улыбнешься.

Смешная такая внешность. Очень маленький, веснушчатый, носик-пуговка, глаза-искорки. Вертелся, крутился, как юла. Ни минуты не мог стоять или посидеть спокойно.

Наряды вне очереди дождем сыпались на него почти каждый день. У него их было столько, что, можно считать, он постоянно был в «наряде вне очереди».

Трудно сказать, какую же основную нагрузку он нес в нашей роте. Его всегда видели колющим дрова, чистящим котел, таскающим мешки на кухне. Постоянный работник при Филиппе.

Взыскания он получал за свои бесконечные шуточки. Вот, допустим, стоим мы все в строю по стойке «смирно». Вася обязательно что-нибудь выкинет. То чихнет так, что все вздрогнут, то рожу состроит, то толкнет «невзначай», то повернется не по команде.

Любили его за искрометную радость, а еще за выдумки, побасенки и бесконечное хвастовство. Его послушать, так он был первым парнем на деревне по красоте и силе: «Все девки бегали за мной!»

«Если ты был первым, то представляем, кто у вас там, в деревне, был последним. Наверняка леший или кикимора лесная», — хохотали ребята.

Он не только не обижался, а, наоборот, это его еще больше подзадоривало, подталкивало. Травил, что ходил один на медведя, укрощал взглядом волков, а однажды оседлал огромного лося. Надо было видеть его при этом. Для убедительности Вася-трепач руками дополнял картину происходящего. Руки его что-то давят, бросают на землю или подбрасывают в небо, глаза горят, чуть не выпрыгивают из орбит, сверкают, изображая то ненависть, то испуг, то торжество победы!

Мы же от нечего делать притворялись, что верим в эти байки, чем еще более вдохновляли его.

Когда его взяли в штаб писарем, мы сразу догадались, что наши командиры решили заиметь своего штабного шута. Видимо, позавидовали нам — в штабе ведь скука. Но мы не унывали, днем он «работал» там, при штабе, а вечерами — опять при нас.

А изо всех наших ребят самым любимым был наш Иванушка. Волосы у него светлые-светлые, глаза голубые-голубые, чистое лицо и белое, как у девушки. Вылитый Иван-царевич. И очень добрый. Ну, полное соответствие формы и содержания. Мы его страшно ревновали друг к другу, хвастались его вниманием, а любил он нас всех одинаково, как родных сестер.

Бывало, приедем в какое-нибудь село, отведут нам домик для ночлега. Иванушка тут как тут. Тащит нам ящики, доски, ведра. Сразу соорудит нары. Зимой притащит откуда-то дрова, даже если кругом чистое поле. Он все делал как что-то само собой разумеющееся. А уж если нам что-нибудь нужно, стоит только сказать, Иван из-под земли достанет. «Счастливая будет с ним жена», — говорили мы. Но не сбылось…

Как-то в очередной раз собрались мы на крылечке. Помню, был необыкновенно спокойный вечер. Будто все куда-то отодвинулось, заполнилось тишиной — непривычной, оттого и тревожной. Чистое небо все в звездах, сумерки, прохлада, пьянящий запах сена. Такая вокруг благодать.

Сидим напротив друг друга. Всегда шумные, а в тот вечер притихшие от таинственности и очарования окружающего покоя.

Но покой ох как обманчив, особенно на фронте! Мы это хорошо усвоили. А тогда мы тихо напевали: «Ты ждешь, Лизавета, от друга привета…» и потом «На солнечной поляночке…», «Кто сказал, что надо бросить песню на войне…». Тут кто-то со смехом вносит свое: «…водку на войне…» И еще любимая и сердечная: «Темная ночь. Только пули свистят по степи…» И вдруг…

Вдруг что-то прошелестело, просвистело, послышался звук, не знакомый ранее — как удар по дереву или камню.

Сначала никто ничего не понял. Но через миг все вскочили, закричали, побежали, ужаснулись. Это была шальная пуля. Сказать, неизвестно откуда взявшаяся — глупо, ибо эти «шальные» оттого так и прозваны, что прилетают неизвестно откуда и неизвестно для кого. На этот раз она попала в голову нашему Иванушке.

Страх пришел ко мне тогда, когда опасность уже миновала. Страх не потому, что на моих глазах произошло все это, а потому, что я об этом ЗНАЛА! Я предчувствовала!

Иванушка сидел чуть левее меня и напротив. Я случайно взглянула на него, и меня просто прожег, пронзил какой-то испуг, причину которого я не могла осознать. Меня поразили его глаза. Они были мертвы: глубокие, темные и будто глядели откуда-то «оттуда». И лицо — чужое, неживое. Помню, мелькнуло: «Что это?» — и стало как-то не по себе. Я отвела взгляд, но помимо воли опять мельком взглянула на него. Он был, но его будто и не было. Его уже не было среди нас. И все это произошло за несколько мгновений до трагедии.

Мы все были в шоке. Безумно жалея его, мы были в шоке и оттого, что эта пуля могла убить любого из нас. Много смертей видели, но такая — ни с чем не сравнимая.

Меня же угнетало, что я ЭТО знала заранее. О своих ужасных подозрениях и предчувствиях я позже рассказала девчатам. Они хоть и внимательно слушали, но, я думаю, не поверили мне.

Уже по истечении многих лет я где-то прочла о таких явлениях. Да. Такое бывает. Человек умирает раньше, предчувствуя свою насильственную смерть. Неожиданную смерть.

И мне, к сожалению, пришлось увидеть это.