С. М. Шапиро Встречи на Моховой

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

С. М. Шапиро

Встречи на Моховой

Впервые я увидела Андрея Сахарова (иначе я его называть не могу) в сентябре 1938 г. в длинном коридоре старого университетского здания на Моховой, вблизи Ленинской аудитории. Здесь мы, студенты первого курса физфака МГУ, слушали лекции по трем математическим курсам. Физики еще не было, она была впереди. В аудиториях, выходящих в коридор, мы решали задачи под руководством ассистентов. Это называлось, кажется, упражнениями. Мы с Андреем оказались в одной группе № 13. В эту же группу попал и Е. И. Забабахин, пришедший с завода. Основная масса студентов была со школьной скамьи.

Андрей, ему было тогда 17 лет, остался у меня в памяти долговязым, худым парнем со слегка запрокинутой головой, ясными глазами и очень сосредоточенным взглядом. Он мало общался с однокурсниками, обычно он вышагивал по коридору один, иногда с И. Добровольским, который позже погиб на фронте, иногда с А. и И. Ягломами. Я не знаю, каковы были его интересы, помимо математики. В одном я твердо уверена, девочки его не интересовали вовсе. Он не ходил на клубные вечера отдыха, которые устраивались обычно для физиков и химиков или для физиков и биологов, так как на физфаке девочек было мало. И, конечно, он не танцевал.

Я была девочкой из провинции, из Ростова-на-Дону. И хотя в своей ростовской школе была сверхотличницей, в университете на первом курсе, да и вообще в Москве, чувствовала себя очень неуверенно. Многие студенты-москвичи в разговорах блистали эрудицией, приобретенной в московских физических кружках, а некоторые и в семьях. У нас на курсе учился сын В. Мухиной — В. Замков, только что вернувшийся из Парижа, дочь крупного патологоанатома, дети физиков, врачей и т. п.

Андрей, хотя именно он был сыном известного физика, держался очень просто, ему чужда была спесь, тщеславие, хотя очень скоро выяснилось, что он с легкостью решает трудные задачи и хорошо понимает теоретические построения. И обращаться к нему за помощью было легко и просто. На вопросы он отвечал обстоятельно, предварительно спросив: «Ты каким учебником пользуешься?» Если это «Грэнвиль и Лузин», то объяснение было попроще, если «Гурса», то соответственно посложнее.

К сожалению, мы нормально проучились только три года. Когда мы закончили третий курс, успев сдать весеннюю сессию, началась Отечественная война, которая прервала наши занятия и разбросала нас по всей стране. Все здоровые мужчины пошли в армию, в том числе в ополчение, или были мобилизованы в ВВИА им. Н. Е. Жуковского. Женщины поехали на оборонные и сельхозработы и только одна по комсомольской путевке попала в формировавшийся женский авиаполк М. Расковой. Это И. В. Ракобольская. Впоследствии она стала начальником штаба полка и прошла с ним весь путь до Берлина. В московское ополчение ушли А. С. Боровик-Романов, Ю. Иордан и Ю. Шартнер (погиб). В истребительном батальоне погибло несколько наших студентов. Отчетливо помню способного студента Васильева-Дворецкого.

Андрея я в течение лета и осени 1941 г. не видела и ничего о нем не знала. Увидела его уже в 1942 г. в Ашхабаде, где обосновался университет и куда он приехал с эшелоном студентов. Там мы вместе закончили физический факультет по специальности «оборонное материаловедение» (была еще одна специальность «оборонная радиотехника»). Я мало сталкивалась с Андреем в Ашхабаде. Помню только, что он тяжело болел дизентерией (так как питались мы отвратительно), и наш собственный «доктор» (дочь врача), Леночка Талалаева, его лечила, и все, слава Богу, обошлось. Нас «распределяли» на работу летом 1942 г. в Ашхабаде: меня в распоряжение Министерства цветметзолота. Андрея — в Ковров, на завод.

Я вернулась в Москву в августе 1942 г., Андрея не встречала и ничего о нем не знала до своего замужества. В 1945 г. я вышла замуж за аспиранта ФИАНа Ф. Л. Шапиро и узнала, что Андрей аспирант, а потом сотрудник И. Е. Тамма. Знала, что он женат и что у него есть дочь.

Прошло много лет, в течение которых мы не общались, хотя я и мой муж знали о всех перипетиях его жизни. Уже после «отлучения» и возвращения в Москву Андрей однажды вечером пришел к нам домой на улицу Вавилова. Боюсь ошибиться, мне кажется, это был 1969 г. Я открыла ему дверь, он снял галоши и между нами произошел смешной разговор: «Здравствуй, а ты что здесь делаешь?» Пришлось мне ответить, что я жена своего мужа, к которому он пришел. Он то ли не знал, то ли забыл об этом. У него тогда были какие-то идеи, имеющие отношение к нейтронной физике и он хотел поговорить с мужем.

Мы знали, что для Андрея наступили тяжелые времена. Он очень изменился, стал более общительным, с ним произошел тот перелом, который превратил его из кабинетного ученого в крупную общественную и политическую фигуру. Мы иногда виделись от случая к случаю то в поликлинике Академии наук, то на улице. Он познакомил меня с женой Е. Г. Боннэр (Люсей). Он знал о моих несчастьях — смерти мужа и сына. Потом был Горький.

Новый пик общения наступил в 1988 г., когда мы (И. В. Ракобольская, Р. Л. Ривкес и я) организовали вечер встречи нашего курса: «Год поступления 1938». Всем разослали письма. Андрей позвонил мне и спросил, можно ли прийти с женой, я с радостью сказала — конечно. Они заехали за мной, и мы все провели счастливый, ничем не затуманенный вечер воспоминаний в университетской столовой на Ленинских горах. Всего пришли и приехали около 60 человек. Мы все были горды тем, что учились когда-то вместе с ним, что можем видеть его и разговаривать с ним. Андрей был в центре внимания. Он не без юмора рассказывал о своей Горьковской эпопее. Потом Андрей и Люся проводили меня домой. Я несколько раз разговаривала с ними по телефону. Я стеснялась часто звонить, ведь он был так загружен, так уставал.

И вдруг неожиданно наступил конец.

Я не решалась начинать эти записки, но Елена Георгиевна просила, и для меня также это важно. Кроме того, может быть, крохи моих воспоминаний будут капелькой в той скульптуре, которую вылепит Книга воспоминаний об Андрее Дмитриевиче Сахарове.