Л. В. Келдыш Слово об Андрее Сахарове

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Л. В. Келдыш

Слово об Андрее Сахарове

Речь на открытии I Международного конгресса памяти А. Д. Сахарова «Мир, прогресс, права человека» 21 мая 1991 г.

Глубокоуважаемые дамы и господа!

Андрей Дмитриевич был не только выдающийся гражданин и общественный деятель, но и выдающийся физик. Более того, сам он неоднократно и совершенно определенно говорил, что призванием своим считает именно исследовательскую работу, что именно участие в процессе научного познания доставляет ему, по его собственным словам, «глубокую внутреннюю радость». Поэтому невозможно сколько-нибудь полно представить его, не сказав об этой стороне его жизни. О той роли, которую он сыграл и продолжает играть в развитии физики второй половины XX века, о том, каким его видели коллеги.

Андрей Дмитриевич был поразительно одаренным человеком, и к тому же очень разносторонне одаренным. Эти слова не преувеличение. Их произносят все, кто когда-либо с ним сталкивался. Но чтобы реализовать в полной мере все свои таланты, ему понадобилось бы много жизней, а она у него оказалась одна и не очень длинная, да и к тому же еще и с купюрами. Поэтому свой удивительный талант физика он реализовал далеко не полностью. По существу, он принес его в жертву тому, что считал своим общественным долгом. И приходится поражаться тому, насколько велик вклад его в современную физику, несмотря на эту жертву.

Я понимаю, что большинство присутствующих в этом зале далеки от физики. Поэтому постараюсь лишь очень коротко и в самых общих чертах охарактеризовать основные его научные идеи и результаты, их место в нашем сегодняшнем взгляде на природу физического мира. Зато мне хотелось бы сказать и о самом Андрее Дмитриевиче как о творческой личности, о стиле его работы и мышления, также весьма необычных. Тем более, что Андрей Дмитриевич был удивительно целостным человеком, и многие наиболее характерные черты его научной и общественной деятельности имеют, как мне кажется, одни и те же глубинные корни.

Для тех же, кого научное наследство Андрея Дмитриевича интересует более профессионально, хочу сообщить, что на следующей неделе в понедельник (27 мая 1991) в Физическом институте им. П. Н. Лебедева, где он работал, начинается международная конференция, посвященная современному состоянию тех областей физики, в создание или развитие которых он внес решающий вклад.

Андрей Дмитриевич всегда возмущался мифотворчеством вокруг его собственного имени. Я постараюсь поэтому по возможности избегать мифов. Однако должен сказать, что это действительно не просто. Потому что его имя было окутано легендами с самого начала его научной деятельности. Слово «легенда» в том или ином контексте присутствует в большинстве опубликованных о нем воспоминаний. И это не удивительно — настолько необычны и сама личность Андрея Дмитриевича, и его судьба. Поначалу это были легенды о совершенно поразительном сочетании таланта физика-теоретика и изобретателя. Дело в том, что вопреки распространенному мнению талант исследователя, особенно теоретика, и талант инженера или конструктора совершенно различны. Каждый крупный талант — большая редкость, а сочетание в одном лице двух различных крупных талантов — редкость исключительная. Андрей Дмитриевич был, конечно, в первую очередь физиком-теоретиком. Характерным для него было, однако, и то, что нередко, выдвинув какую-нибудь физическую идею, он тут же начинал рисовать эскизы экспериментальных или даже промышленных установок для ее реализации и делать количественные оценки возможных результатов. Мышление Андрея Дмитриевича было конкретным и образным, даже в самых абстрактных вопросах теоретической физики. Недаром, наверное, он имел обыкновение, размышляя, рисовать какие-то не всегда понятные образы. В то же время сам ход его мысли был крайне необычен, а зачастую и просто непонятен. Именно это служило основой множества легенд. Еще собираясь поступать в аспирантуру, Андрей Дмитриевич послал несколько своих работ своему будущему руководителю — И. Е. Тамму. Игорь Евгеньевич любил потом с гордостью рассказывать: «Я ничего не понял. Понял только, что это тот человек, который нужен». А Игорь Евгеньевич тоже был острый человек. И это вполне типичный случай. Примерно то же произошло на кандидатском экзамене. И школьные и университетские друзья свидетельствуют, что обычно он быстро давал правильный ответ задачи, но объяснения его нередко были непонятны. Впоследствии, когда никто уже не сомневался в его высочайшей квалификации и способностях, также бывали случаи, когда крайне трудно оказывалось проследить за ходом его мыслей и логикой рассуждений.

Когда-то давно я слышал, что наши сны не протекают во времени, как нам кажется, а возникают, как единая мгновенная картина. Я не физиолог и не знаю, насколько это верно. Кажется, эта гипотеза уже оставлена. Но доклады Андрея Дмитриевича иногда производили впечатление, что он, в отличие от большинства из нас, не строит цепь последовательных рассуждений шаг за шагом, а в голове его каким-то образом сразу возникает законченная картина явления или даже совокупности явлений, и он не всегда сразу может объяснить, почему она именно такая. Но она его редко подводила. Хотя, конечно, случались и сбои. В подтверждение приведу еще раз слова того же Игоря Евгеньевича, который его хорошо знал и любил (из отзыва на докторскую диссертацию Андрея Дмитриевича): «…весь стиль его творчества свидетельствует о том, что физические законы и связи явлений для него непосредственно зримы и ощутимы во всей своей внутренней простоте». Иными словами, он понимал язык природы.

Другая, важнейшая черта Андрея Дмитриевича — абсолютная раскрепощенность мышления, отсутствие для него каких-либо незыблемых авторитетов, каких-либо незыблемых догм, кроме догм нравственных. Тот же Игорь Евгеньевич говорил: «Сахаров рассматривает любую проблему так, как если бы перед ним был чистый лист бумаги, и потому делает удивительные открытия». И это не имело ничего общего с нигилизмом или высокомерием. Андрей Дмитриевич умел слушать и уважать мнение собеседников. Но выслушав всех, изучив все, что было известно, и переработав в своем мозгу всю полученную информацию, он не попадал под чье-либо влияние, а выносил свое собственное суждение, которое и было для него решающим. Именно этим определяется его поразительная способность уклоняться от исхоженных троп и для каждой задачи находить свой наиболее адекватный подход и путь решения.

И еще одна характерная черта Андрея Дмитриевича — абсолютно точное соответствие слов и мысли. Многие обращали внимание на то, что он говорит, как бы с трудом подбирая слова. В каком-то смысле так оно и было: он действительно тщательно подбирал слова, чтобы они максимально точно соответствовали тому, что он думал и хотел сказать. Несомненно это было взаимосвязано и с четкостью самого мышления. А с другой стороны, я думаю, глубоко присущее Андрею Дмитриевичу чувство собственного достоинства, так же как и уважение к слушателям, не позволяло ему жонглировать словами, делать непродуманные высказывания, говорить что-то, когда сказать нечего, а тем более словами прикрывать или приспосабливать к собеседнику свои мысли. Он всегда говорил правду и только правду, а иначе, по-видимому, просто не умел. И еще. Мне кажется, что Андрей Дмитриевич совершенно четко представлял себе и свои возможности, и свое значение как в науке, так и в обществе. Но в сочетании с его незыблемыми этическими нормами это осознание давало ему не чувство превосходства над окружающими, проявлений которого у него никто и никогда не видел, а, наоборот, воспринималось им как некий возложенный на него долг, а иногда и крест.

«…Для меня представляются главными принципы, которые владели Игорем Евгеньевичем — абсолютная интеллектуальная честность и смелость, готовность пересмотреть свои взгляды ради истины, активная бескомпромиссная позиция — дела, а не фрондирование в узком кругу». Это уже слова самого Андрея Дмитриевича об Игоре Евгеньевиче. Но с не меньшим основанием они могут быть отнесены к нему самому. И несомненно также, что с этими чертами — раскрепощенностью мышления, осознанием своей значимости и глубочайшей внутренней порядочностью — неразрывно связана и та несгибаемая, несокрушимая сила духа, которая так поражала всех в этом мягком, предельно деликатном человеке.

Диапазон его научных интересов очень широк. Однако бросается в глаза одна общая черта всего, что он делал: он неизменно ставит перед собой только наиболее крупные цели, хотя на пути к их осуществлению решает и множество конкретных задач. В целом же это либо проблемы общечеловеческой значимости, либо наиболее принципиальные вопросы основ мироздания. Перечислю лишь некоторые примеры. Общеизвестна его роль как создателя водородной бомбы. Нравственный аспект этой проблемы он сам обсуждал неоднократно, и я не буду на этом останавливаться. Но значительно меньше известно неспециалистам, что в те же самые годы он предложил и детально разработал идею использования управляемого термоядерного синтеза, как наиболее радикального пути решения стоящих перед человечеством энергетических, а частично и экологических проблем. Уже в самые последние годы жизни он предложил программу кардинального решения проблемы безопасности ядерной энергетики, а также указал возможность предотвращения массовой гибели людей при наиболее разрушительных землетрясениях.

Не менее впечатляющи масштабы и оригинальность его результатов в области фундаментальной науки. Достаточно упомянуть работу по так называемой «индуцированной гравитации», представляющую собой, по существу, попытку увязать воедино силы всемирного тяготения, управляющие поведением материи в космических масштабах, включая всю Вселенную в целом, и силы, действующие на микроскопическом уровне, определяющие свойства атомов, атомных ядер, да и самих элементарных частиц.

Другой не менее яркий пример — предсказание возможной нестабильности протона, простейшего строительного «кирпичика» любого атомного ядра, а, следовательно, и всего окружающего нас материального мира. Эта идея о взаимопревращении протона и других элементарных частиц позволила впервые понять, каким образом в процессе эволюции возник и развился именно тот конкретный «протонно-электронный» мир, в котором мы живем и продуктом которого сами являемся.

Как и некоторые другие идеи Андрея Дмитриевича, эти две работы были поначалу восприняты снисходительно, как некая форма чудачества, которую может себе позволить великий человек. И потребовалось свыше 10 лет, чтобы они стали входить в науку, как нечто само собой разумеющееся. Сегодня это самый передний край современной физики, и хотя многое еще неясно, конкретные варианты теорий меняются и еще будут меняться, но принципиальная значимость всего этого направления, так же как и пионерская роль Андрея Дмитриевича в постановке этих вопросов не подлежит переоценке.

Я не буду больше говорить о других конкретных работах Андрея Дмитриевича, среди которых есть как знаменитые, уже состоявшиеся, так и пока еще загадочные. Многое из того, что он сделал, уже прочно вошло в науку и в жизнь. Некоторые его идеи породили целые направления современной физики и техники. Другие еще ждут своего часа, оставаясь как бы его завещанием современной физике и вызовом нынешнему и последующим поколениям физиков и инженеров.

Благодарю вас за внимание.