ВАШЕ ЖЕЛАНИЕ - ИМ НЕ УКАЗ
ВАШЕ ЖЕЛАНИЕ - ИМ НЕ УКАЗ
Жена учительствовала, и в дни, когда рано уходила из дому, отводить в детский сад младшую, четырехлетнюю доченьку Софочку должен был я. К каким ухищрениям приходилось порой прибегать, чтобы с минимальной жестокостью преодолеть нежелание еще не продравшего глазки ребенка отправляться в чужой дом, к чужой тете, знал не понаслышке.
... И в один из таких походов я решил применить заранее продуманный прием, надеясь, что удастся заморочить девочку и спокойно преодолеть десяти минутную дорогу до детсада.
— Ты знаешь, доченька, — спросил я, когда мы спускались по лестнице, — что садик твой на Трубной площади?
Желая захватить ее внимание, я начал, не ожидая ответа, декламировать с максимально доступной мне артистичностью:
/И в кафе на Трубной/ /золотые трубы, — / /только мы входили, -/ /обращались к нам:/ / «Здравствуйте, пожалуйста,/ /заходите, Люба!/ /Оставайтесь с нами,/ /Любка Фейгельман!»/...
Что думали оборачивающиеся прохожие, нетрудно догадаться. Но зато эффект от стихов превзошел все мои ожидания. Ошарашенная дочка смотрела на меня, ничего не понимая, и после некоторой паузы сказала:
— А у нас в садике тоже есть Люба! Потом подумала и спросила:
— Папа, а золотые трубы, это что?
На мои ответы следовали ее новые вопросы, и мы оба не заметили, как оказались в детском саду.
После этого каждый раз, когда мы отправлялись в поход, дочка просила:
— Пожалуйста, почитай еще про золотые трубы!...
Много лет спустя, в первое же наше совместное посещение Новодевичьего, я подвел мою взрослую дочь к могиле, где покоится Смеляков Ярослав Васильевич (1913-1972), и спросил:
— Помнишь!?
И тут же в ответ услышал:
— Золотые трубы? Еще бы!
Посмотрела она на надгробие — огромную из белого металла звезду с неравными лучами — лукаво улыбнулась и сказала:
— А я ведь стихи Смелякова полюбила, правда, лет через двадцать. Хочешь докажу?
И прочла:
Если я заболею,
к врачам обращаться не стану.
Обращаюсь к друзьям
(не сочтите, что это в бреду):
постелите мне степь,
занавесьте мне окна туманом,
в изголовье поставьте
упавшую с неба звезду.
Да, звезду в изголовье «поставили». Но ведь не здесь ее место. А там, где поэт хотел оказаться после смерти. И это место назвал, причем письменно, в стихотворении «Попытка завещания»:
Когда умру, мои останки,
с печалью сдержанной, без слез,
похорони на полустанке
под сенью слабою берез.
И даже объяснил почему:
Мне это так необходимо,
чтоб поздним вечером, тогда,
не останавливаясь, мимо
шли с ровным стуком поезда,
Ведь там лежать в земле глубокой
и одиноко и темно.
Лети, светясь неподалеку,
вагона дальнего окно.
Пусть этот отблеск жизни милой,
пускай щемящий проблеск тот
пройдет, мерцая, над могилой
и где-то дальше пропадет...
Дорогой Ярослав Васильевич! Увы, не посчиталась власть с вашим желанием покоиться на Переделкинском погосте. Ей наплевать, что она в неоплатном долгу перед вами за неправедно отнятые у вас годы жизни — дважды сажали, отправляли в тюрьму, лагеря, в ссылку, а ведь была еще и война, плен.
Но поймите и вы Её. Вы ведь поэт знаменитый и Ей надо «предъявлять» вас народу, посещающему престижное Новодевичье. А утешением вам пусть будет тот факт, что не одного вас похоронили здесь против воли. Фадеева, например, помните? Так с ним поступили также (новелла «Святой просьбе вопреки»).
(7-21-2)