"Купец" прилетел!"
"Купец" прилетел!"
Аэродром подсох, зазеленел. Установилась летная погода. На аэродроме образцовый порядок. Красные и белые флажки легко колышутся ровными рядами, разграничивая посадочную, нейтральную и взлетную полосы, посадочные полотнища выложены в створе строго против ветра. Пять самолетов СУ-2 стоят крыло к крылу колесами у линии флажков. Стартовый наряд — дежурный по полетам, стартер, финишер и хронометражист с красными нарукавными повязками, у каждого в руках красный и белый флажки для сигнализации. В положенном месте стоит дежурная полуторка — без нее летать запрещено. Должна быть еще и санитарная машина, но таковой, к сожалению, нет.
А в общем — все в точности так, как изображено на схеме в "Наставлении по производству полетов".
Скоро начнутся учебно-тренировочные полеты. Командир эскадрильи майор Афанасьев стоял перед шеренгой летчиков, среди которых был и Михаил Ворожбиев. Комэска давал последние указания, напоминая известные всем правила полетов, так положено. Одет он строго по форме. Темно-синий комбинезон с выпущенными поверх сапог штанами подпоясан широким ремнем; у колена — спущенный на длинном ремешке через плечо планшет с картой, ну и на голове, естественно, шлем с очками.
Комэска говорит тихо, чуточку картавя, не спеша — время в запасе есть. Первый самолет взлетит минута в минуту по времени, как указано в плановой таблице полетов. Афанасьев — отличный летчик, спокойный, пунктуальный. Хотел пойти в боевую часть — не вышло. Теперь он, как говорится, на своем месте. А место это — УТЦ — учебно-тренировочный центр Южного фронта. Здесь переучивают и тренируют летчиков перед отправкой на фронт. Только переучивать приходится долго: мало самолетов, горючим ограничивают, не хватает запасных частей…
Мише Ворожбиеву надоело быть в этом УТЦ. После Кировограда он оказался под Днепропетровском. На аэродроме появился серебристый двухмоторный самолет СБ. По старой памяти (образец 1933 года) именовался он скоростным бомбардировщиком. Все-таки боевая машина! Ворожбиеву, как и другим инструкторам аэроклубов, дали всего лишь по десятку провозных полетов и выпустили в рекордно короткий срок самостоятельно. Но и этот единственный самолет куда-то забрали.
Зимовать пришлось в Котельникове — под Сталинградом. Там Ворожбиеву пришлось изредка летать то на СБ, то на СУ-2. К весне УТЦ перебрался в Миллерово. Овладевшие самолетом летчики числились в резерве Южного фронта.
Хоть и известные истины повторял комэска, а слушать его надо очень внимательно. Вдруг последует контрольный вопрос — отвечать невпопад неудобно.
Но в этот погожий день и с той самой минуты, о которой сейчас шел рассказ, на Миллеровском аэродроме начали развертываться с неимоверной быстротой неожиданные события.
Комэска еще говорил, а один из летчиков шепнул что-то соседу, тот толкнул локтем следующего, и сигнал этот волной прошелся по шеренге. Все, как один, перестали слушать комэску, отвернув от него головы в одну сторону.
А там, куда все пялили глаза, над самой крышей сарая бесшумно несся к аэродрому темный остроносый самолет. Обогнув сарай, он еще ниже прижался к земле над летным полем да так "пробрил" над "Т", что финишер, втянув голову в плечи, с перепугу упал. Летчик резко "переломил" самолет, он с ревом круто пошел вверх — посадочные полотнища сдуло струёй от винта. Штурмовик завалился в крен и, сделав круг над аэродромом, эффектно приземлился в положенном месте на три точки.
Такое вторжение было дерзким вызовом порядку на аэродроме УТЦ. Во-первых, самолет прилетел неожиданно, без предварительной заявки, — не положено. А во-вторых, сколько недозволенных "номеров" выкинул летчик в воздухе за считанные минуты! Даже на стоянку рулил не со скоростью быстро идущего человека, как положено, а несся, словно автомобиль. У самолетов СУ-2 штурмовик резко затормозил, крутанул хвостом на месте, обдав стоявших в строю летчиков пылью, и стал в рядок с другими машинами, ничуть не нарушив симметрии…
Неизвестный летчик покорил всех лихостью и точным расчетом. Афанасьев заметно побледнел. "Интересно, как комэска будет снимать "тонкую стружку" с незваного гостя?" — подумали летчики.
Дальше события развивались еще быстрее, так что наблюдавшие еле успевали следить за происходившим.
Как только винт на штурмовике сделал последний оборот и встал, из фюзеляжного лючка позади кабины летчика проворно выскочил чумазый механик в промасленном комбинезоне. Самолет одноместный, а прилетело двое — тоже нарушение! Механик сразу начал копошиться у мотора. Из кабины на крыло быстро выбрался летчик. Маленький ростом, щуплый, уже немолодой. Сбросил с себя парашют, сдернул с головы шлем, швырнул небрежно на парашют. Сунул руку за пазуху гимнастерки, извлек оттуда пилотку и туго напялил ее на седеющую шевелюру, почти на самые уши. Разогнал под ремнем складки, одернул сзади гимнастерку, сделал пушистый "хвост".
На груди у летчика орден Ленина, большой парашютный значок мастера с подвеской, а в петлицах — две "шпалы". Звание, как и у нашего комэски, — силы, значит, равные…
Афанасьев стоял выжидающе, не сходя с прежнего места. В руке у него красный и белый флажки — символ власти руководителя полетов, которому на данном аэродроме должны подчиняться все без исключения.
Летчик соскочил с крыла, быстро зашагал к Афанасьеву.
— Кто здесь старший? — строго спросил он еще на ходу.
— Руководитель полетов майор Афанасьев, — ответил комэска, приложив руку к головному убору. Майор с орденом Ленина козырять не стал, сунул Афанасьеву руку, тряхнул за кисть. Комэска сделал вид, что не заметил этой фамильярности.
— Разрешите узнать: откуда, кто и по какому делу? — официально спросил он.
— С фронта. Холоба-а-ев! — растянул гость. — А о деле я буду разговаривать в вашем штабе с начальником УТЦ. — И, не дав Афанасьеву рта раскрыть, требовательно сказал: — Мне машину, в город, срочно…
— Машина только дежурная, а у нас сейчас начнутся полеты…
— Давайте дежурную, я быстро отпущу… — И, не дожидаясь согласия, властно махнул рукой водителю. Заскрежетал стартер, машина подкатила, майор вскочил в кабину, хрястнул дверцей, и полуторка запылила в город. Словно вихрь пронесся на наших глазах: только был человек — и нет его. И "стружки" никакой не получилось: ни тонкой, ни толстой.
Полеты не начинали до возвращения дежурной машины, а летчики тем временем обступили штурмовик. Механик Кожин охотно отвечал на всевозможные вопросы.
— Этот самолет воевал?
— А как же! О нем даже в "Правде" статья была. Читали?
— Нет… А по какому это случаю писали? — заинтересовались окружившие.
— Так это же единственный у нас в полку самолет, который на боевой работе ресурс двигателя выработал полностью.
— А разве другие не вырабатывают?
— Не успевают… И этот много раз с дырками возвращался, Подлатаем — снова полетел. И номер его в той статейке называли: No 0422.
Номер Кожин произнес, как фамилию знаменитости, а о самолете рассказывал, будто о разумном существе.
— Это вот зениткой крыло повредило, — показал он на большую дюралевую заплату, — а вмятина на капоте — осколком угодило… А вон то, на хвосте, "мессеры" клевали…
— А кто на нем летал?
— Разные летали летчики, а я у него один. Отсюда в мастерские погоним мотор менять, греется, начинает стружку гнать…
…Боевой самолет со следами многих ранений… Не один летчик сидел в его кабине, нажимал пальцами на гашетки… Так сколько же он фрицев уничтожил, сколько сжег танков и машин? Над какими местами проносилась эта, прозванная фашистами "черная смерть"?
Боевой самолет… А рядом с ним стояли чистенькие, без царапинки, пузатые, тупоносые СУ-2, которые именовались то ближними бомбардировщиками, то штурмовиками. Какие из них штурмовики? Брони нет, горят, как спички, четыре пулеметика…
В этот день Михаил Ворожбиев со своим штурманом летал на этом самолете бомбардировать цементными бомбами. Штурман что-то напугал с прицелом, и задымили разрывы далеко за мишенью — белым кругом с крестом посредине. Мазанули…
Летчики УТЦ жили на частных квартирах. После полетов обычно все разбегались по домам. А в этот день многие летчики допоздна околачивались возле штаба. Откуда-то пошел слух: "Купец" прилетел!" "Купцами" тогда называли тех, кто прибывал из действующих частей отбирать летчиков.
Непохоже на то, что майор Холобаев явился за этим: штурмовиков в УТЦ не было, никто на них летать не умел… Но вскоре "разведка" доложила точно: майор сидит у кадровика и листает личные дела.
Время было позднее.
Наконец с крылечка сбежал Холобаев — и прямо к летчикам:
— Тут, случайно, нет Ворожбиева и Артемова? — Пока летчики переглядывались в темноте, он снова: — А Зангиева?
— Только что ушли, — ответил кто-то.
— А твоя фамилия?
— Младший лейтенант Бойко.
— Ага, ты-то мне и нужен. Где живешь?
— На квартире, товарищ майор.
— Местечко переночевать гвардейцу найдется? Хозяюшку не стесним? С начальством вашим поцапался, просить не хочу…
— Найдется, товарищ майор…
Ивану Бойко стало неловко. Заслуженный командир прилетел с фронта и ищет, где бы ему приткнуться.
…Иван Бойко сидел с Холобаевым за столом в чистенькой комнатке, заставленной фикусами да геранями. Набожная хозяйка Александра Ивановна к выставленной банке консервов добавила большую миску квашеной капусты с яблоками, чтобы получше угостить дорогого гостя.
— А под капусту в этом доме не водится? — спросил Холобаев, лукаво скосив на Бойко синие глаза.
И тот подумал: "Ишь ты, хитер… Проверить хочет склонность к употреблению". И потому ответил неопределенно:
— Вообще-то бывает, товарищ майор…
— За столом — я тебе Костя, а ты мне не младший лейтенант… Если есть, так выставляй!
Пришлось-таки Ивану Бойко извлечь из-под кровати маленький запас.
— Так бы и сразу! Устраиваете здесь из этого подпольщину, — недовольно ворчал Холобаев, набрасываясь на редкостную закуску.
Потом Александра Ивановна одному разобрала кровать, другому постелила на полу, принося извинения. Холобаев с нескрываемой завистью взглянул на пышную перину, высоко взбитую белоснежную подушку и заявил категорическим тоном:
— Старший по званию ляжет на кровати, а подчиненный на полу. Надоело на прелой соломе в землянках… — И тут же уснул.
А Бойко еще долго размышлял над последней фразой: "подчиненный"? Что бы это значило? Почему он тогда, около штаба, назвал несколько фамилий? Может быть, уже отобрал? А не плохо бы в подчиненные к такому попасть. Простой человек, славой не кичится.
Утром в шесть ноль-ноль отобранные Холобаевым летчики были у штурмовика. Майор сказал:
— Каждого из вас я пока знаю только по личному делу. Меня интересовали те, у кого большой налет. Среди вас осоавиахимовские инструкторы, опытные летчики. Но душу человека по бумажкам не узнаешь. Предупреждаю: перин на фронте не будет, ордена достаются нелегко. Кто не хочет воевать на штурмовике — скажите честно, обижаться не буду. Работа у нас адова, не все так гладко, как о нас пишут.
Мог бы о перинах не предупреждать и насчет наград тоже. Летчики на его орден смотрели с величайшим уважением, понимали, что он ему достался не за синие глаза. А что касается души, то тут он прав. Но ни Бойко с Артемовым, ни Зангиев с Ворожбиевым не кривили душой, когда подумали: "Да неужели же нам такое счастье подвалило — воевать на штурмовиках?"
Холобаев, собрав всех около себя в кружок, объяснил порядок работы. Он говорил, а летчики украдкой обменивались недоумевающими взглядами. За один день предстояло изучить кабину, овладеть запуском мотора и сдать зачет. А что такое сдать зачет? Для этого надо знать на память расположение всех кранов, переключателей, рычагов, приборов, их нормальные показания…
По очереди садились в кабину. Одному объяснял Кожин, остальные стояли рядом на крыле и слушали. Усвоение шло довольно быстро…
Вечером, когда спала жара, началась тренировка в запуске и пробе двигателя. Холобаев стоял на центроплане, ухватившись за борт кабины, каким-то чудом его не сдувало ураганной струёй воздуха от винта. Оглушительно ревел двигатель, а Холобаев наклонялся в кабину и кричал на ухо: "Давай форсаж!" Куда еще форсаж?! И без этого казалось, что около двух тысяч лошадиных сил, бушующих в моторе, вот-вот разнесут его вдребезги… После каждой такой пробы вода в моторе закипала, ему давали остыть.
День промелькнул незаметно. Летчики радовались, что за такое короткое время изучили новую машину. Правда, Холобаев не требовал запоминания практически ненужных цифр, к примеру, таких, как размах крыла, высота киля. А когда Бойко из простого любопытства поинтересовался, какая длина средней аэродинамической хорды крыла, Холобаев сам спросил:
— А ты видел на каком-нибудь самолете эту самую хорду?
— Нет…
— Ну и выбрось эту чепуху из головы! Вечером он объявил:
— Завтра полеты. С рассветом быть здесь, чтобы успеть по холодку. — А что успеть — не сказал.
…Утром Холобаев подозвал Ворожбиева и приказал:
— Надевай парашют, пристегнись к сиденью и выруливай на старт. Я буду там.
— Есть! — сказал летчик, а сам думает: "Вырулю, а потом он всем расскажет о тонкостях полета на штурмовике. А что парашют велел надеть да пристегнуться — так это для порядка".
Подрулил на линию старта и собирался выключить мотор, но Холобаев сказал:
— Зажмешь тормоза, сунешь газку побольше, чтобы свечи прожечь, а потом отпускай — и на взлет. Перед, отрывом сбрось газ, притормози до полной остановки и зарулишь обратно. Не взлетать! Понял?
— Понял… — отвечает Ворожбиев, а сам еще переваривает то, что услышал.
Проделал он все, что было велено, зарулил обратно и хотел освободить кабину для Ивана Бойко, ожидавшего своей очереди, но Холобаев опять вспорхнул на крыло:
— А теперь сделай полет по кругу. Думай, что летишь на СУ-2, получится еще лучше! Вот увидишь… Выруливай!
Ворожбиев полет по кругу сделал, как во сне. Вспомнил, что сидит на ИЛе лишь после точной посадки у "Т".
Зарулил. Холобаев руки скрестил над головой: выключи мотор!
— Закипел, — пояснил летчикам подоспевший Кожин…
Ворожбиев лежал на зеленой травке. Уже возился с парашютом Иван Бойко. Ворожбиева окружили летчики из УТЦ:
— Ну как?
— Нормально… — ответил он с напускным безразличием. А в голове у старого инструктора Осоавиахима мысли о двух системах обучения: Холобаева и той, что здесь, в УТЦ.
За неделю были переучены пять летчиков, отобранных Холобаевым. Переучены на выработавшем ресурс мотора штурмовике, у которого после одного полета по кругу закипала вода. Прошли программу боевого применения: бомбили не цементными, а боевыми бомбами, по мишеням пускали "эрэсы", стреляли из пушек и пулеметов. Впервые летчиков не ограничивали в расходе боеприпасов. Наверное, поэтому все мишени, долго служившие УТЦ, были разбиты вдребезги. Белый круг, в который недавно не попали Ворожбиев со штурманом, изрядно побурел.
Настал день, и майор Холобаев сказал:
— Теперь вы будете зачислены в седьмой гвардейский.
— Такие бы "купцы" почаще наведывались! — говорили летчики из УТЦ.
В ту пору фронт требовал не только самолеты, но и летчиков. До войны их готовили военные авиационные училища, аэроклубы. Теперь организовывались еще запасные авиационные бригады и учебно-тренировочные центры при ВВС фронтов. Подготовкой летных кадров занимались и сами части.