Сыну Хайнеру

Сыну Хайнеру

[декабрь 1943]

Дорогой Хайнер!

Вчера я чувствовал себя так хорошо, правда, всего один час. Чтобы я выдержал поездку, мне сделали утром укол, и встреча с вами и друзьями в Цюрихе, особенно с Сильвером, была для меня чистой, глубокой радостью. Что при этом заходила речь и о Хумме, я уже в следующую минуту забыл. Но ничего даром не дается. Потом, вместо того чтобы вспоминать этот прекрасный час, мне пришлось выслушивать рассказ Нинон о ваших разговорах, а сейчас, хотя я вот-вот свалюсь от переутомления и передо мной десятки еще не прочитанных писем, мне приходится объясняться с тобой из-за Хумма. При этом ты ведь не читал его рецензии в «Вельтвохе», да и самой книги еще не читал, и можешь ли ты, или может ли Хумм лучше моего судить о том, что я под конец жизни, как некую ее квинтэссенцию, писал в течение двенадцати лет, это вопрос.

Дорогой Хайнер, жизнь подходит к концу, дыхания мне уже ни на что не хватает, а адская боль в глазах держит меня уже с девяти часов утра, после всего получаса работы, словно в тисках. Могу тебе только сказать: Хумм мне по-прежнему симпатичен, и я всячески силюсь быть справедливым к нему, но его отзыв о моей книге, этак сверху вниз и с указанием, что ждешь, собственно, совсем не того, что у меня получилось, отзыв этот разочаровал меня и причинил мне боль, а то, что он разгласил некоторые мои интимные обстоятельства, – это, на мой взгляд, грубая бестактность. Дай мне спокойно как-то покончить с этим. Признаю и за тобой, и за Хуммом право на любое мнение, но я не стал бы всякое мнение и всякое замечание о друге выбалтывать в светском листке.

Папа