17 Июня.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

17 Июня.

Один солдатик раненый сказывал, что где-то в атаку ходил с Ефимом, а после атаки Ефима с ними не было, но и в раненых и в убитых не было. И тоже если бы в плен попал, то почти за три года из плена прислал бы письмо. По всему выходит, нет его в живых. Но Таня, жена его, молодая, бездетная, даже на улице не гуляет. Вот наступает время революции, кругом все говорят, что скоро мир, все бабы радуются, Таня говорит:

— А хоть бы и не надо мира.

Одна Таня в деревне стоит за войну «до полной победы», оттого, что Таня, пока идет война, все надеется, вернется Ефим после войны: кончится и все кончится. И надеяться будет не на что. Бездетная, молодая, а скромница —в праздник не выйдет на улицу. И все тупит в землю глаза.

Революция своим чередом, а Таня живет своим чередом: земли ей не нужно, и воли не нужно, и какого-то женского «равноправия» тоже не нужно. Время идет, леса одеваются, зацветают сады, и вот уже Троица. Отсеялись, а комитет ходит на собрания, чинно беседуют о земле, что вся земля после войны и Большого Собрания будет мужицкая, только бы война кончилась. И живут мужички без царя и без начальства хорошо, шалят с самогоном немного, но это что за беда.

В Троицу случилось, за обедней, во время великого входа батюшка помянул «Благочестивейшего самодержавнейшего»,

-447-

и сейчас же... «ах! «державу Российскую!». Старики, да и все наши поняли, что батюшка «отцикнулся», а какой-то новый солдат, какой-то чей-то товарищ стал шуметь, за ним все шуметь. Едва-едва без греха удалось батюшке обедню закончить. После обедни на выгоне выкинул этот солдат красный флаг и говорит:

— Мы большевики...

Что такое он говорит, трудно понять, кружит, говорит, и все к этому: мы большевики.

Такое что-то новое, ни на что не похожее говорит, и чтобы вот сейчас сию минуту как-то сразу нужно по-новому всем, а там все пойдет так. В следующее воскресение назначили батюшке поверочный молебен на лугу, приносят хоругви, приносят со всех деревень красные знамена. Запугали батюшку, ни жив, ни мертв служит, а под конец самый, видно, справился, и вдруг: «Победы Благоверному императору... ах! «державе Российской!» Опять на поверочном молебне батюшка отцикнулся.

И началось, и началось! Кипит, горит Митинг на выгоне, с каждым днем, как пожар, разгорается.

И так оно похоже на этом митинге, будто все бегут куда- то во весь дух, впереди бежит тот самый большевик, он гол и ничего не боится и во весь дух кричит: «За мной, товарищи, земля, земля за мной, бабы, мир, мир!» Ближе всех к нему бегут бабы, за бабами малоземельные, за малоземельными однолошадные, за однолошадными двухкоровные, и, делая вид, что тоже бегут, совсем трусят двухлошадные.

Говорит оратор, будто во весь дух бежит, час, два говорит, сядет на землю и все говорит, уморится, подождет чуть-чуть — передохнет и опять говорит час и два. Потом скажет: «Не расходитесь, я сейчас»,— сходит в сторонку, и опять до темноты говорит.

Таня не ходит на митинги, бабенки, однако, ей рассказывают:

— Видели самого Митинга, выходит черный, лохматый, голос грубый и говорит: «Пощупаем барские сундуки».

Не стоит ходить: Митинг страшный.

-448-

Павел, Фиона, Васька, Ванюха — семья рабочего, семья барина. Снимают рабочих. Господа берутся сами работать и повторяют то, что осуждено в семье Павла.

Имение — рай. Большевики зовут в рай, мужики идут грабить. Там в саду пожар.

В раю разгром. Изобразить всю смуту. Сирень.