1 Августа.

1 Августа.

[Петербург]

Приехал Шестов и подтвердил все мои соображения и предчувствия: немцы уверены, что мы причиною войны, русские совершенно так же, как мы: немцы. И о «зверствах», что никаких особенных зверств нет, просто тяжелое путешествие в военное время. Вильгельма погубил старый план похода на Париж — за 30 миллиардов контрибуции. Так и считается, что он уже погиб и погубил Германию.

-85-

Петр Струве издал манифест и тем обнаружил существование интеллигенции старой — враждебной патриотизму Струве. Полузакрыв глаза, милый Д. А. стал пророчествовать за ужином: я вижу время, когда останутся только одна великая держава — варварская Россия и во всей Европе раздробленные мелкие республики — остатки великих держав Европы, потом эти все раздробленные государства соединятся, разобьют Россию и тогда будет республика. Конец его мечтаний — республика.

Когда не будет республик, а будет общество.

Народ стал умен!

Получает телеграмму, надеется, что о муже там что-нибудь и, неграмотная, дает мне почитать, повторяя «слава тебе, Господи!»

Победа! первый раз шевельнулось во мне чувство природы, я вижу, как в воздухе табунятся под облаками грачи, как они строятся в ряд, кругами (Глеб: Покров и шабаш!). И потом этот сад с роскошными цветами и озимь по чернозему. А ведь убитых было еще больше, чем при нашем поражении.

Когда скажешь: «Победим!», неизменно отвечают: «Бог знает!»

Разговор в дороге с молодым студентом о тех его чувствах, когда он идет «за линией»: мост — воля, аэроплан — стрела, портит подобие птицы, мертвая птица. Чаяние личности, объединяющей правду летящего аэроплана и молебна святителю Николе.

В пастушечье время, когда жили по солнцу, по месяцу, по звездам, до того эти неизменные в своем беге светила обживал человек, что солнце, звезды, месяц были ему как родные, и чувство он к ним имел личное, такое далекое от нас чувство, из которого рождались слова: «Солнце, остановись».

Теперь то же происходит и с государствами: появилась какая-то ненавистная Германия, лично близкая, «родная

-86-

по крови» Сербия, «Англичанка помогает», дружественная Франция — несуществующие... названия государств — знаки мировых человеческих отношений, неподвластных человеку, как течение небесных светил, эти государства очеловечивают, им приписываются сознательные человеческие действия, они... повальное безумие охватывает людей, и вот они начинают петь: «Немцы, немцы больше всех!» Хоровод вокруг нечеловеческого светила поет с кружкой пива и сигарой в зубах: немцы, немцы больше всех! В хороводе люди получают новое крещение и становятся государственными людьми, т. е. существами безличными, примкнувшими к общему ходу бездумных светил.

Мы ели третье блюдо: вишневый кисель с молоком. Случайно вышло на моей тарелке так, что кисель в молоке принял очертанья европейского материка, я кое-что подделал ложкой, и вышла настоящая Франция, Бельгия, Германия, Австрия, Россия и все воюющие между собой державы. Я стал рассказывать об этом детям; с любопытством смотрела на это прислуга, спрашивая время от времени: а где же Сербия, а где Германия? Я объяснял, как отрезана Германия от всего мира, пришлось взять другую тарелку, изобразить нижнюю половину земли — Америку, весь мир у меня был в двух тарелках.

Продавали на Невском Успенского вместо рубля за десять копеек, и тут же я увидел карту Европы — театр военных действий... горькое чувство.

Начиналось затмение 8-го Августа, я говорю Крючкову, что вот сейчас офицеры с солдатами смотрят на солнце и офицер объясняет, что бояться нечего.

— Чего же бояться! — сказал Крючков, — луна заслонила солнце и все, это с человеком не связано, и все известно из календаря.

— А как же в Библии сказано, что солнце остановись, и солнце остановилось.

— Мало ли что сказано в Библии: природа неизменна. Сказано у Экклезиаста. Животное питается, и я питаюсь, животное

-87-

живет, и я живу, животное умирает, и я умираю. Так... Душа одна у людей и у животных. Мужчина с женщиной рождают дитя, и оно тоже живет, тем же духом: значит, душа одна. Душа формы не имеет, душа есть дух и формы, как говорят, у овец и козлищ, не имеет. А разум имеет форму, вот он и указывает нам, что природа неизменная и остановить солнце невозможно.

...гром и молнии, ночью в ливень прискакал человек и закричал: «старосту, старосту!» Все спали и не спали, слышали и не слышали. Пахарю снилось, красная тучка растет и растет, а утром, когда сказали война, он рассказал о красной тучке, и это подхватили, и потом все говорили, что перед войной на небе была красная тучка.

Староста ночью получил бумагу, требовали от него расписаться в получении, а он неграмотный, разбудил Павлову девочку двенадцати лет, она подписала, а он снял с лампы стекло и закоптил печать и приложил.

Покатила телега смерти.

Ратники.

Старшина забыл прислать главную бумагу о ратниках: каких годов, как, какого разряда, по какому билету, а прислал только добавление печатное и на нем был зачеркнуто «запасные» и написано «ратники» красным карандашом. Староста посмотрел и решил: всех ратников. Собрались ратники всех годов с билетами зелеными, синими и белыми. «Всех, всех!» — отвечал им староста.

Похороны по последнему разряду.

Как известно в последнем разряде покойник сам идет за телегой и кнутиком постегивает лошадку. Так и Раков наш шел за телегой сам, а за ним шли жена и дети и потом вся деревня, все плакали ревом.

Доброволец Раков пошел на войну, чтобы лошадь выручить: думал, что, если сам пойдет, лошадь вернут, и еще слышал, что добровольцу возле обоза можно поживиться, и пошел. Его оплакали, а он вернулся.

Упрямая акушерка.

Ехал со старой акушеркой:

-88-

— Сосна всегда на песке! — и больше не хочет разговаривать. Остановилась лошадь, захрапела, и потом опять остановилась.

— Все лошади останавливаются, война!

— Заметили, что ворон нету?

— Нет, не заметили.

— А вы посмотрите и не увидите. Ворон не было.

— Куда ж они делись?

— Не догадываетесь? вот чудно-то: когда война, ворон никогда не бывает.

— Куда же они деваются?

— Неужели не догадываетесь? — Возница догадался, продолжал:

— Там собирается их видимо-невидимо.

— Где?

— Да на войне...

Генерал и сестра милосердия.

— Все-таки война эта ваша — ужас!

— Жить хотят!

— И нужно бить людей!

— Такая жизнь...

— А как же святые-то жили.

— Блаженные? что же вы хотите, все чтобы стали блаженными. Человек — животное кровожадное.

— Человеком еще и не пахнет тут!..

У нас!

Французик ехал из Германии и ломаным русским языком рассказывал, как в Берлине:

— Подумайте фунт соли стоит марку!

— А у нас 1/2 копейки! — сказал купчик.

— Мясо стоит марку.

— А у нас мясо градоначальник объяснил: 25 коп. фунт.

— Яйца пятак.

— Яйца у нас тоже объяснили: 30 копеек.

— Молоко 20 коп... денег на пропитание.

— А у нас, сколько хочешь и т. д.

-89-

Все радуются кругом, что казенки закрыли, даже пьяницы.

Россия вздулась пузырем — вообще стала в войну как пузырь, надувается и вот-вот лопнет.

Когда Фрося превратилась, по-видимому, окончательно в злейшую Ксантиппу, то теперь только и вырисовалось то милое существо, которое я так любил: сарафан, платочек, весла на реке, лес, грибы и такая со всеми ласковость и простые слова. А теперь это вечно надутое ворчливое существо, всех отталкивающее от моего дома, с глупыми требованиями. Но спасение возможно только на месте, а не где-нибудь на стороне. Корень жизни человека на месте — вот где происхождение «отечества». Человек может быть очаровательным в отношениях, вполне искренним, но есть такая точка испытания, место оседлости, где он совершенно другой, поэтому нужно вглядываться в человека как он извне.

На луне: ходят ли трамваи? с узелком на рельсах возле остановки. У всех одна мысль. Какой-то рассеянный человек шел и сказал вслух: «внешняя оборона» и другой сейчас же подхватил ее и стал развивать, и они пошли рядом, обсуждая средства внешней обороны.

Знамения — и вспомнили только на другой день, что все так и знали: на небе облачко было красное. Знамения идейные: Ницше и проч.

Ясно, что должно родиться что-то новое: последняя война...

По первому поводу русский забывает обиду, злобу и, отмахнувшись рукой от этого, как от комаров, начинает жить по-новому и хорошо, и Пуришкевич просит у евреев прощения, и в верхах думают, что вот и слава Богу, и нет комаров.

Трудно русскому держаться на злобе и недоверии, утомительно.

-90-

Вечернее время: приличная дама продает вчерашний номер по копеечке на номере.

«Самое важное чувство у всех то, что эта война — огромной важности мировое событие, размеры которого еще трудно поддаются учету во всем объеме. После войны новый мир, новая Европа, новая Россия, новые люди, новая психология и новое искусство (речь 26 июля ст. в Таврическом дворце; а м.б., июня).

Из «Биржевки»: «пограничные жандармы заметили, в каком виде пришли русские, были поражены, и со многими сделалась истерика».

Вот уже почти неделю в Петербурге и начинаю привыкать: город — военный лагерь, живется при военном положении много свободней, куда-то исчезли хулиганы, нищие, исчезло разнообразие, цветы жизни, все неожиданности, у всех одно лицо, все стали друг на друга похожи, и Петербург прямая ули­ца, как большая дорога проезжая на войну. Теперь не говорят «мы расшибем», хотя столько данных, а втайне опасение, как бы нас не разбили, если разобьют, то революция ужасающая.

У государя, по словам Коли, при выходе лицо было бледное, глаза стали живыми, прекрасными, и речь свою он говорил, сдерживая рыдания, — очень был хорош — начало воплощения героя-царя.

В кофейне подошла ко мне самая бедная проститутка и сказала:

— Пирожных нет! Я посмотрел на нее.

— Дрожжи дороги, — сказала она.

— Очень дороги?

— Дороги, угостите пирожными!

Я дал ей пятиалтынный, и она действительно съела три пирожных: совсем голодная бледная.

Итак, ничего, ничего не известно впереди, и мысль все возвращается к герою нашей истории Вильгельму, что это за человек, где ключ к его безумию?

-91-

А Сологуб говорит, что все известно, и все герои на полочках.

— Вот бы тут пожить! — сказала она.

— Как же пожить, ведь те не очень преданы этому делу.

— И довольно! — воскликнула монашка, — нужно только капельку желания, остальное сделаем мы.

Вот так и с солдатами: из капельки создают патриотизм, из капельки инстинкта к бродяжничеству создается милитаризм: на эти мысли наводит мгновенное превращение пахаря в солдата.

Куда-то исчезли все нищие и хулиганы, двух нищенок я встретил все-таки, они разговаривали:

— Теперь на людей нечего рассчитывать, теперь все собой заняты.

А нам кажется наоборот, что теперь именно люди не так собой заняты. Нищие правы: теперь собой больше заняты, но это свое стало не причудой, не блажью...

Настоятель Казанского собора 28 сего Июня был осчастливлен телеграммой его Императорского Высочества великого князя Николая Николаевича Верховного главнокомандующего русской армии: «Тронут. Сердечно благодарю. Твердо верую, что при заступничестве Казанской Божьей Матери одоление врага обеспечено».

Война была объявлена Германией: 14-го Июля на совещании Государь высказался против войны, Сазонов тогда сказал, что война необходима. Обратились к военному министру, и тот ответил вроде следующего: никогда русская армия не стояла на такой высоте подготовки.

Большая широкая дорога Невский, едут, едут по ней, сверкают штыки, так сосредоточены в себе и так скупы на все окружающее солдаты. Кажется, все с ними идет в одну сторону к открытым воротам города и там будет солнце и тоже бесконечная цепь штыков навстречу солнцу.

-92-

В пустой квартире через форточку чудится где-то сражение. Мы ничего не знаем о нем, на бабьем положении, живем и все читаем, все стали идейные. Соколова, безумно влюбленная в своего мужа, выхлопотала ему пребывание возле Петербурга и говорит мне простодушно: «Нам везет, мы счастливы». А Лапина, показывая великолепные рубашки, сшитые для мужа-доктора, говорила: «Никогда я не думала, что люблю его так!» А жили чуть не по 15 лет вместе. Этот С. был марксистом, а теперь хлопочет об устройстве возле семьи, прибавку получил.

Счастье показывается на один момент, и, чтобы взять его, нужно как можно меньше воображения, как можно скорее нужно поцеловать что-нибудь, поласкать, обняться, забыть себя...

Недостижимое веками устроится в один миг, и когда все устроится, то хватятся: Россия ценности свои накопила в рабстве, в прошлом.

Ремизовы приехали. Так я и знал, что зверства немцев — вздор. Русские заграницей постарались для русских.

Друзьям прогресса теперь придется выдержать большое испытание. Я предвижу теперь, если для России все окончится благополучно (с двух сторон), как быстро зашагает она по пути внешнего устройства. То что...

Болтовня Сологуба в «Сирине» (как это ни странно, Сологуб всегда болтает), о войне, об анархистах, социалистах ерунду, но тема все-таки была интересная: последняя война и социалисты.

Пишу, а в окно одновременно врываются звуки граммофона, плач женщин и отдаленное солдатское пенье.

Так вот, почему же никто из социалистов не поднял голос против войны и пошел под расстрел?

П. Н. Лапин чуть глаза мне не выдрал, когда я попытался сказать против войны, а когда-то мы вместе сидели...