В СОВЕТСКИЙ СОЮЗ

5 декабря 1946 года в три часа пополудни «Смольный» медленно отошел от причала. Я стоял на верхней палубе корабля и не без грусти провожал взглядом проплывавший мимо шанхайский пейзаж.

«Смольный» главным образом предназначался для перевозки грузов. В то же время он мог брать на борт и некоторое количество пассажиров, которые размещались в каютах первого и второго класса. Корабль был невелик, около 5500 тонн водоизмещением, тем не менее пассажирская палуба была обставлена просто великолепно: здесь была отличная комната для отдыха, курительная, столовая, библиотека и демонстрационный зал. Мы с Дэчжи заняли двухместную каюту первого класса. Рядом с нами поселился третий секретарь посольства СССР в КНР, прекрасно говоривший по-китайски и любезно согласившийся сопровождать нас до самой Москвы. Кроме нас на корабле ехали дипломатические работники и военные советники из Советского Союза, а также несколько семей из Чехословакии и Югославии, возвращающиеся на родину через СССР.

В первые двое суток море казалось спокойным, а потом не на шутку разыгралось. Целую ночь напролет раздавался вой ветра, корабль бросало вверх и вниз, волны что есть силы били в стекло, а стулья в каюте прыгали, как резвые лошадки. Всю ночь мы не сомкнули глаз. А утром лишь вышли на палубу, глядь — весь корпус «Смольного» покрылся толстым слоем льда! Мы впервые ощутили русскую зиму — и как раз на советском пароходе «Смольный».

10-го числа в половине второго пополудни прибыли во Владивосток. Таможенный досмотр был очень строг, особенно для советских людей. Мы же являлись гостями СССР, поэтому пользовались особыми привилегиями, и наши вещи совсем не досматривались. Тем не менее в первый день нам так и не удалось сойти на берег. Сказали, что городские гостиницы заполнены туристами. На следующий день утром багаж нашего добровольного помощника все еще не был досмотрен. «Сегодня вечером, — сообщил он, — в Москву отправляется международный экспресс. Не хотите ли отправиться этим поездом? Если поедете, то можно не останавливаться в гостинице, а ехать прямо на вокзал». «Мне все равно, — ответил я, — боюсь лишь, что к тому времени ваши вещи так и не будут готовы к отправке». «Успеем», — уверенно сказал собеседник. Вечером на корабль прибыл представитель советского МИД. После приветствий он сказал, что билеты на поезд уже куплены, а так как до его отправления остается еще несколько часов, то он хочет предложить нам экскурсию по городу. Итак, мы в его сопровождении сделали на машине большой круг по улицам Владивостока.

В тот день так и не уехали. Мы с женой первыми прибыли на вокзал, а вот грузовик, перевозивший вещи нашего советского друга, был задержан по дороге и опоздал к поезду. Без него нам, паре «немых», пришлось бы очень трудно десять дней в поезде. Мы пропустили этот, заказав билеты на другой, следовавший через день. Представитель МИД и девушка из Интуриста отвезли нас в самую большую гостиницу города — «Челюскин». Старое здание, просторные комнаты, тишина — по всей видимости, здание было построено еще до революции.

Вынужденная остановка во Владивостоке позволила мне заполнить свои дневники и написать два коротеньких рассказа: «Смольный» и «Владивостокские впечатления». Это делалось в соответствии с обещанием, данным газете «Шидай жибао» («Эпоха») и Е Ицюню[161], — написать и отправить на родину произведение в форме путевых заметок и дневников об увиденном и услышанном по дороге в Советский Союз. Тема эта была утверждена заранее. Через день мне удалось передать мои статьи на «Смольный», возвращавшийся обратно в Шанхай.

Вечером 13-го числа мы благополучно сели в поезд. Провожающие нас принесли на станцию два бумажных свертка в дорогу. Оказалось, что в них съестное — сливочное масло, хлеб, икра, различные консервы, фрукты в сахаре. Они боялись, что в поезде будет плохое питание, а по дороге купить почти нечего. За двенадцать дней, что мы ехали по Сибири, нам пришлось убедиться, что жизнь народа пока очень тяжела. Советский Союз еще не полностью залечил все раны войны. В поездном купе нас разместилось двое, обстановка была отличная, по соседству находилась умывальная комната с кранами горячей воды. Но фактически в пути воды не хватало — кроме питья можно было умыться лишь раз в день.

За всю свою жизнь я впервые двенадцать дней провел в поезде. Но путешествие дало мне возможность насладиться бесконечными пейзажами равнин и лесов Сибири, накинувших серебристые одежды зимы.

Утром 25-го числа наконец приехали в Москву. Попрощавшись с нашим спутником, мы отправились в гостиницу в сопровождении начальника Восточного отдела Всесоюзного общества по культурным связям с заграницей Ерофеева. Гостиница находилась в центре столицы, недалеко от Красной площади, Большого театра, Малого театра. Она была построена французами еще до революции, а потому носила французское аристократическое имя — «Савой». Гостиница не отличалась большими размерами, но была весьма колоритна, с французской кухней и массой иностранцев. Ерофеев, как выяснилось, неплохо владел английским и китайским. Он пожелал нам хорошего отдыха, обещая зайти вечером.

Я с удовольствием принял горячую ванну, немного передохнул. В два часа мы пообедали. Перед входом в ресторан висела табличка на трех языках — русском, английском и французском: «С 10 до 12 часов — завтрак, с 14 до 17 — обед, а с 22 до 2 — ужин». Начиная с этого времени наша жизнь потекла соответственно расписанию нашего ресторана. Почему же время завтрака уступало продолжительности обеда и ужина? Только позже мне стало ясно, что завтрак представлял из себя простую трапезу, а обед и ужин — проходили в сопровождении музыкального ансамбля, под который можно было и потанцевать.

Вечером Ерофеев показал нам город. Мы дошли до Красной площади, посмотрели предновогоднюю торговлю недалеко от центра Москвы. В тот день как раз было Рождество. Советский народ, хотя и не отмечает этот праздник, а встречает лишь Новый год, тем не менее сохранил множество традиций. На временном предновогоднем рынке у входа красовался в полный рост огромный Санта-Клаус (позже я узнал, что здесь у него другое имя: Дед Мороз), а внутри повсюду можно было видеть нарядные елки, во все стороны разбрасывающие разноцветные огоньки мигающих гирлянд. Вокруг было много народу, покупающего новогодние подарки, а то и просто праздношатающегося. Шел второй послевоенный год, экономика страны постепенно налаживалась, на новогодней ярмарке появились вещи, которые еще недавно было просто не достать. Люди, казалось, забыли про раны войны, окунувшись с головой в эту праздничную обстановку.

Встреча с председателем ВОКС Кеменовым, запланированная на следующее утро, была перенесена на вечернее время, и мы решили посетить «Выставку боевых трофеев Красной Армии», развернутую в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького. Экспонаты расположились под открытым небом, а Дэчжи, не зная этого заранее, одела под кожаное пальто только одну шерстяную сорочку и в итоге простудилась.

Во второй половине дня мы встретились с Кеменовым, передали ему дружеские приветствия деятелей культуры Китая. Он поинтересовался, что бы мы хотели посмотреть во время пребывания в Москве. Я сказал, что очень бы хотел ознакомиться с работой организаций культуры, а также давно мечтал о встрече с советскими писателями. Кеменов обещал помочь нам в реализации этих планов. Я передал ему книги, подарки, письма от друзей и книжных издательств, которые привез с собой. Перед самым отъездом издательства «Каймин шудянь» и «Чжунхуа шуцзюй» передали мне валютные средства: первое хотело приобрести все учебники для малышей и средней школы, а второе — любые книги по древней литературе. Передав просьбы своих друзей, я получил всяческие заверения в содействии со стороны собеседника.

Вечером мы смотрели в Малом театре четырехактную пьесу Горького «Мещане». От столь напряженного расписания я ужасно устал и долго не мог уснуть ночью. В час встал с кровати, в четыре проснулся опять. Поняв, что больше не засну, при свете лампы стал писать статью, заказанную мне «Литературной газетой» по случаю новогоднего праздника. Со статьей «С Новым годом!» я передал издательству поздравительное письмо правления союза писателей КНР всем литераторам СССР, надеясь, что «Литературная газета» сможет опубликовать его.

Утром 27 декабря мы посетили Музей Ленина и Музей Красной Армии. В три часа возвратились в гостиницу, где нам передали, что нас ожидает какая-то китаянка. Оказалось, это секретарша посольства Ху Цзибан, о которой я слышал от Го Можо. Она принесла приглашение посла Китая Фу Бинчана на праздничный прием в посольстве, который должен был состояться вечером 3 января. Девушка надеялась, что я поговорю с Ерофеевым и мы отложим всякие мероприятия на этот вечер. Я сообщил Ерофееву о приеме, прибавив, что мне прежде стоит самому нанести визит послу. Ерофеев согласился и даже снял все запланированные на завтрашнее утро мероприятия, предоставив возможность нам отправиться в посольство.

На другой день Ху Цзибан приехала за нами на машине. Посол был очень внимателен ко мне, мы проговорили более часа. Он казался очень обеспокоенным гражданской войной в Китае, усиливающейся день ото дня. Фу Бинчан недавно получил телеграмму, в которой сообщалось о ранении Чэнь И[162] в районе провинции Шаньдун. Я рассмеялся: сведения о ранении Чэнь И приходили уже далеко не в первый раз, на деле все они оказывались ложными. По дороге в гостиницу Ху Цзибан сказала, что советская сторона очень заинтересована во мне: в день нашего приезда по московскому радио было сообщение, на другой день повторенное в газете «Правда». Кроме того, именно Ерофеев как высокое должностное лицо был послан сопровождать нас. Я решил, что, видно, это и была причина нашего приглашения в посольство на вечер.

Дэчжи не смогла пойти со мной в редакцию газеты «Правда» — после того как простудилась на выставке, она чувствовала себя очень скверно и решила лечь спать раньше обычного. Вернувшись поздно ночью, я обнаружил, что жена вся в жару. Я дал ей аспирину, но к утру жар так и не спал. Пришлось вызывать доктора. Он установил, что это тяжелая форма гриппа, сделал Дэчжи укол и рекомендовал оставаться в постели несколько дней. В этот день Дэчжи, естественно, не смогла пойти в театр, как было запланировано ранее. На третьи сутки жар спал, но она еще не вставала. Я один отправился в редакции журналов «Огонек» и «Крокодил». Во время краткой встречи в редакции «Крокодила» я сказал: «Искусство карикатуры в современном Китае развивается быстрыми темпами, карикатуристы имеют свою собственную организацию — Союз карикатуристов. Союз поручил мне передать письмо советским коллегам, которое я уже передал через ВОКС. К сожалению, я не захватил с собой произведений карикатуристов Китая». Вечером был запланирован отдых. Я подготовил статью для журнала «Огонек», озаглавленную «Новый этап развития народного искусства Китая». В этой статье рассказывалось о частушках, народных песнях, танцах в освобожденных районах Китая.

Ерофеев устроил нам и встречи с советскими писателями и поэтами. Мне это представлялось одной из главных целей визита в СССР.

25 февраля были у В. Катаева. Писатель жил в обычной городской квартире из четырех-пяти комнат небольших размеров. Его семья состояла из четырех человек: он сам, жена, сын и дочь, поэтому жилище не выглядело очень просторным. Я вручил Катаеву китайское издание его повести «Сын полка»[163], с которой мы, собственно, и начали разговор. Он рассказал о подготовке к работе над произведением: что-то прочел в газетах, что-то услышал, расспросил очевидцев, даже съездил туда, где все происходило, — так в голове художника зрел план будущей повести. Все это было мне очень близко. Катаев вспомнил и о Мэй Ланьфане[164], расспросил меня о пекинской опере. Удивительно, до чего большое внимание уделяют советские литераторы изучению форм национального искусства.

26 февраля поехали к детскому писателю С. Маршаку. Маршаку шел седьмой десяток, у него уже были внуки. Сыновья не жили вместе со стариками. Гостиная поразила своими размерами — заставленная книжными полками, пианино, с круглым столом посередине. Когда в январе я впервые встретился с Маршаком, он обнаружил огромный интерес к народным сказам, песням, легендам, современным китайским стихам и детским сказкам. В этот раз я решил преподнести ему «Песни Ма Фаньто»[165], ничего другого я не нашел. В ответ он подарил свою пьесу «Двенадцать месяцев». Маршак сказал, что все его произведения написаны для самых маленьких читателей, большей частью в форме стихов или ритмизированные. Он заметил, что в Китае хотя и есть литераторы, пишущие для детей, но еще нет таких, которые бы занимались исключительно детской литературой. «Песни Ма Фаньто» написаны на сюжет южнокитайских сказаний, но это не литература для детей, а политическая сатира.

27 февраля отправились к К. Симонову. Он только что вернулся с юга, собираясь принять участие в работе сессии Верховного Совета СССР. Симонову тогда исполнился лишь 31 год, тем не менее он уже четырежды удостаивался Сталинской премии в области литературы и искусства. Жене писателя, актрисе, пришлось немного задержаться с нами, хотя вечером она должна была играть в новой пьесе мужа «Русский вопрос». После ее ухода тема нашего разговора вполне естественно шла вокруг этого произведения. Симонов оказался очень открытым, интересным собеседником. «Во время войны, — рассказал он, — мы писали для фронта, для победы, сейчас же творим во имя завершения нового пятилетнего плана. Конечно, еще не так много действительно хороших произведений — совсем не просто перейти с производства танков на производство тракторов, так вот и я». Я засмеялся: «Ваш «Русский вопрос» — совсем неплохой трактор!»

29 февраля навестили Н. Тихонова. Старики вдвоем нянчили трехлетнюю девочку — так и жили. Они очень обрадовались нашему визиту. Сначала мы долго рассматривали фотографии осажденного Ленинграда, хозяин много рассказывал о героизме и лишениях ленинградцев. Оказалось, все это писатель испытал сам — в то время он был в осажденном городе. А девочка, которую они удочерили, — сирота из героического Ленинграда. Затем супруги пригласили нас на чай со сластями. «Сластями» оказались холодные закуски, пирожные и вино, заполнившие весь стол. Конечно, все было приготовлено женой писателя. Супруги были уже немолоды, но в душе сохранили порывы юности. Мы очень приятно побеседовали с ними.

Рано утром 17-го апреля возвратились во Владивосток, где на перроне нас уже встречали наши знакомые — представитель МИД и девушка из Интуриста; девушка была одета по-весеннему, и ее было не так просто узнать через четыре месяца. Нас, как и прежде, поселили в «Челюскине». 20-го утром мы уже поднялись на палубу «Смольного», встретились с капитаном, поздоровались, вспомнили нашу предыдущую встречу. Официанты в ресторане и обслуга кают первого класса осталась прежней, при встрече мы обменивались приветливыми взглядами.

Мы распрощались с провожавшими нас, корабль медленно отошел от пристани. Я стоял на корме и смотрел на удалявшийся Владивосток, смотрел до тех пор, пока он совсем не исчез из виду.

За пять дней путешествия море было спокойным. 25-го числа в два часа пополудни корабль вошел в устье Уцзяна, а в пять часов уже стал у таможенного причала. Я взглянул на берег — вдалеке большая группа наших друзей приготовилась к встрече. Я взволнованно вздохнул, было и радостно, и грустно. Я вернулся, я опять вернулся!

Перевод Б. Валентинова.