IX

Прошло десять дней. За это время единственным крупным мероприятием уездного комитета партии было освобождение около двадцати служанок, наложниц, вдов и монахинь. Все они были моложе тридцати лет. Учредили также Дом освобожденных женщин, заняв помещение сиротского приюта. Заведующей назначили честнейшую Лю из женского союза. Цянь Сучжэнь стала управляющей этим домом. Непосредственная ответственность за все легла на нее.

Сейчас в уездном городке было тихо, словно он вымер. Члены комитета партии сидели без дела.

Фан Лолань был удручен, потому что госпожа Фан за последнее время снова изменилась. Она казалась опечаленной и постоянно молчала, точно на душе у нее лежала тяжесть. Перед мужем она, как обычно, улыбалась, но каждый раз при виде этой улыбки Фан Лолань испытывал странное стеснение в сердце. Он чувствовал, что жена улыбается искусственно, через силу.

Фан Лолань не раз пытался выяснить, в чем причина грусти Мэйли. Но чем настойчивее он расспрашивал, тем труднее было жене сохранить ласковую улыбку на лице.

Наконец Фан Лоланю стало нестерпимо видеть ее холодность, и он не решался больше приставать к ней с вопросами.

Между ними возникла отчужденность, и причина ее, вероятно, была прекрасно известна госпоже Фан. Она считала, что муж также все знает и только делает вид, что ничего не понимает. Поэтому на все его вопросы она отвечала упорным молчанием.

Фан Лолань же был убежден, что в последнее время он относился к жене хорошо и даже с бо?льшей любовью и участием, чем обычно, и совсем не мог чем-нибудь ее огорчить. А ответом ему было холодное безразличие. Перед ним стояло замкнутое, грустное лицо жены.

Он обнимал ее, но она вела себя словно актриса, исполняющая надоевшую роль. Она напоминала покорную кошку, терпеливо сносящую приставания людей. Безвольно опустив руки и закрыв глаза, она принимала ласки Фан Лоланя, как школьница, не понимающая, за что ее наказывают. Об ответном чувстве не было и речи.

Увы! Она изменилась. Но почему? Этого Фан Лолань не знал и не мог найти причину. Он подумал, что, быть может, их любовь прошла, но тотчас решительно отбросил подобную мысль. Он знал, что жена не имеет любовника и даже нет человека, на которого могло бы пасть подозрение. Мэйли не имела друзей среди мужчин. Что же касается лично его, то он был уверен в себе. У него действительно не было никаких любовных интрижек, и, кроме жены, он никогда не знал других женщин.

Возможно, все происходило из-за Сунь Уян. Но чем больше размышлял Фан Лолань, тем яснее он чувствовал необоснованность этого предположения. Он мог честно признаться, что Сунь Уян мила и ему нравится бывать с ней. Они часто беседовали, но у него никогда не возникало мысли отказаться от жены ради Сунь Уян.

Поскольку в его отношении к Сунь Уян не было ничего постыдного, низменного, ему трудно было объяснить холодность жены. Ведь в прошлый раз жена плакала из-за какого-то платка и стремилась все разузнать. Если и сейчас у нее были подозрения, почему она о них молчит?

Когда он пытался выяснить причину, проявляя к жене необычайную нежность, она упорно молчала.

После того объяснения жена все поняла. Но разве со времени той небольшой размолвки их длительная совместная жизнь, постепенно становившаяся скучной, не осветилась огнем новой страсти? Вдобавок Сунь Уян приходила к ним познакомиться с госпожой Фан. Они беседовали очень дружески, и жена сказала Фан Лоланю, что Сунь Уян очень хорошая. Тогда у нее не возникло ни капли подозрения и она не была настроена так холодно, как сейчас.

Фан Лолань вспомнил, что жена стала проявлять равнодушие всего лишь дней пять назад. Однако за эти пять дней, вернее за десять дней, Фан Лолань ни разу не произнес в присутствии Мэйли имени Уян.

Внезапная перемена уже достаточно удручала Фан Лоланя, а тут еще до него дошли неприятные слухи. Они касались Сунь Уян. Говорили, что с одним она встречается, другого любит и чем больше у нее мужчин, тем она довольнее. Обо всем этом рассказывали с отвратительными подробностями.

Фан Лолань совсем не верил этим сплетням. В его глазах Сунь Уян не была такой. Поэтому эти мерзкие разговоры возбудили в нем гнев.

Разумеется, ничего удивительного не было в том, что Фан Лолань в последнее время ходил расстроенным.

Одним апрельским вечером, за неделю до 1 мая, Фан Лолань вышел из уездного комитета партии и направился в женский союз. Он был озабочен. Теперь он часто заходил в женский союз, но сегодня у него действительно было дело. Только что бюро комитета партии обсудило порядок празднования 1 мая, и он хотел рассказать Сунь Уян о принятых решениях.

Сунь Уян что-то писала. Увидев Фан Лоланя, она приветливо улыбнулась и убрала написанное. Но, заметив, что с его губ готовы сорваться слова и в глазах затаился вопрос, она тотчас отдала ему листок бумаги. Это были стихи:

Тяжело без любви,

Но любить еще труднее.

Самое страшное в любви —

Потерять любовь.

— Тебе нравятся стихи? — спросила Сунь Уян. — Догадайся, кто их написал!

Она стояла за плечом Фан Лоланя, и дыхание ее касалось его шеи. Оно было едва ощутимым, но Фан Лоланю казалось сильным, словно ветер. Сердце его учащенно забилось.

— Сочинила их ты. Хорошие стихи! — ответил Фан Лолань, не осмеливаясь оглянуться назад.

— Ха-ха-ха… мне так не написать. Ты подумай, эти слова есть в сердце у каждого, но люди не умеют их высказать. Мне они нравятся, и ради удовольствия я переписываю их.

— Чудесные стихи! Но если их сочинила ты, они еще лучше! — проговорил Фан Лолань, по привычке усаживаясь на стул у окна.

В комнате было только одно небольшое окно, выходящее в огороженный со всех сторон садик, размер которого не превышал квадратного чжана[27]. За окном возвышался забор в пять-шесть чи, увитый цветами вьющейся розы. Поэтому лишь треть узкой длинной комнаты была освещена.

Сидя спиной к свету, Фан Лолань смотрел на стоявшую в полумраке Сунь Уян. Одетая в светлое платье, неподвижная, воздушная, словно фея, явившаяся во сне, она опьяняла своей красотой.

Ее обнаженная белоснежная шея и волнующаяся грудь были несколько соблазнительны, но все остальное в ней было так целомудренно, что заставляло отбросить всякие грязные мысли.

Фан Лолань вспомнил сплетни и окончательно убедился, что в них нет ни доли правды.

День ото дня он все больше восхищался Сунь Уян и решительно отвергал иные мнения. Чем лучше он узнавал эту женщину, тем обнаруживал в ней больше достоинств. Ему нравились ее живость и непосредственность. Нередко она на мгновение притихала, словно не в силах побороть печаль, и это совсем пленило Фан Лоланя. Разговаривая с Сунь Уян, он всегда испытывал в душе волнение, хотя и умел подавлять его.

Сознание своего долга перед семьей не позволяло ему сделать дальнейший шаг по пути сближения с этой женщиной. Поэтому он был убежден, что недовольство жены отнюдь не могло быть направлено против Сунь Уян.

Наталкиваясь на холодность жены и расстраиваясь, Фан Лолань невольно стремился найти утешение у Сунь Уян. Можно было подумать, что эта женщина стала самым близким ему человеком, но подобная мысль никогда у него не возникала. Он поступал так инстинктивно.

И если бы Фан Лолань сегодня остался в комнате Сунь Уян даже на целый час, то лишь для того, чтобы приятно поболтать.

Фан Лолань действительно задержался в гостях чересчур долго, и, когда он вышел от Сунь Уян, он почувствовал на себе подозрительные взгляды. Присутствующие в союзе были в большинстве мелкие служащие и обслуживающий персонал. Но зато следовало считаться с тем, что здесь находилась известная своей высоконравственностью Лю.

Фан Лолань мрачно возвратился домой и провел беспокойную ночь.

На следующий день он отправился в комитет партии, забыв о посещении Сунь Уян. Неожиданно с ним захотела поговорить Чжан и повела его в приемную. Он полагал, что потребовалось наедине обсудить дела женского отдела или какую-нибудь крутую общественную проблему, но первая же фраза Чжан, произнесенная, как только закрылась дверь, повергла его в изумление.

— Товарищ Фан, ты, вероятно, не слышал сплетню о себе?

Чжан увидела, как Фан Лолань изменился в лице, хотя и покачал головой.

— Этому слуху не стоит, конечно, придавать значения, — продолжала она. — В общем… о тебе и о Сунь Уян. Об этом говорят уже давно, но сегодня прибавилось нечто новое и очень неприятное. Утверждают, будто вчера днем ты с ней в ее комнате в женском союзе…

Чжан покраснела и замолчала, но твердо глядела на Фан Лоланя.

— Вчера после полудня в женском союзе я разговаривал с Сунь Уян о делах, и не произошло ничего недозволенного, — прямо и откровенно ответил Фан Лолань.

— Я тоже думаю, что вы просто беседовали, но слух есть слух, и ты, конечно, сам понимаешь, что сплетня может превратить ваш разговор в бог знает что. Я тоже не верю этому. Твои достоинства всем известны, товарищ Фан, и если бы клевета касалась только тебя, никто бы ей не поверил. Однако репутация Сунь Уян слишком запятнана, и поэтому слух приобретает видимость правды. Я знаю, что часто, когда на человека клевещут, он и не подозревает об этом. Поскольку клевещут на тебя, я передала тебе эту новость, чтобы ты был в курсе дела.

Фан Лолань в душе был благодарен Чжан за добрые побуждения, но в то же время не мог простить ей ее презрения к Сунь Уян. Из ее слов: «Однако репутация Сунь Уян слишком запятнана…» — следовало, что и она считает Сунь Уян бесстыдной женщиной. Фан Лолань рассердился и не выдержал, чтобы не заступиться за Сунь Уян.

— Сплетни о Сунь Уян доходили и до меня, но я им не верю. Я утверждаю, что люди, порочащие Сунь Уян, сами не отличаются добродетелями. У них не вышло то, чего они добивались, и они затаили злобу. Поэтому они клевещут на нее, чтобы испортить ей репутацию.

Это было сказано с таким возмущением, что Чжан даже испугалась, но затем понимающе рассмеялась, не сказав ничего.

Фан Лолань не заметил, что его слова произвели на собеседницу противоположное впечатление, и гневно продолжал:

— Я непременно должен найти источник клеветы! Ради Сунь Уян, а также ради самого себя.

— И ради Мэйли, — не удержавшись, добавила Чжан, — причина ее подавленности тоже в этом.

Так вот, оказывается, откуда дул ветер! Фан Лолань неожиданно повеселел: раскрылась причина мрачности жены. Но тут ему пришло в голову, что жена так была холодна с ним и не отвечала на неоднократные расспросы, а с Чжан и другими подругами, вероятно, уже не раз обо всем делилась. Такое пренебрежение и недоверие к нему, полное принижение его роли как мужа были абсолютно недопустимы. При этой мысли Фан Лолань разозлился. О, если бы можно было немедленно объясниться с женой!

Выйдя из приемной вместе с Чжан, Фан Лолань с трудом просмотрел несколько официальных бумаг и пошел домой. Он спешил поговорить с женой, разъяснить ей легковесность ее подозрений, или, вернее, заставить жену понять, как она ошибалась, пренебрегая мужем и не доверяя ему. Точнее говоря, Фан Лолань шел домой не просить прощения у жены, а обвинять ее.

Такие чувства владели Фан Лоланем, когда, придя домой, он встретился с женой. Госпожа Фан играла с сынишкой. Увидав мужа, возвратившегося неожиданно рано, и его хмурое лицо, она решила, что в партийном комитете опять возникли какие-то затруднения.

Только хотела она задать вопрос, как Фан Лолань резко приказал служанке увести ребенка и, взяв жену за руку, повел ее в спальню.

— Мэйли, пойдем, мне нужно серьезно поговорить с тобой.

Госпожа Фан недоуменно следовала за ним.

Войдя в спальню, Фан Лолань опустился в качалку, посадил жену на колени и, обняв ее за шею, спросил:

— Ты непременно должна сказать мне, Мэйли, почему в последнее время ты опять изменилась и стала холодна со мной?

— Нет, я такая же, как всегда, — ответила госпожа Фан, пытаясь вырваться из объятий мужа.

— И все-таки это так! Ты холодна. Но почему? Что причиняет тебе грусть? Ты не должна скрывать от меня.

— Ладно, считай, что я стала равнодушной, но я этого не замечаю. Напротив, мне кажется, что ты переменился.

— Э, перестань притворяться, — рассмеялся Фан Лолань, — я знаю, что все это из-за Сунь Уян. Не так ли?

Госпожа Фан оттолкнула руку Фан Лоланя, лежащую у нее на груди.

Чувствуя, как смех мужа режет ее сердце, она лишь сказала:

— Раз ты сам знаешь, зачем спрашиваешь меня?

— Тем не менее ты разговариваешь об этом с Чжан и с другими подругами. За моей спиной осуждаешь мое поведение.

Госпожа Фан высвободилась из объятий мужа и ничего не ответила.

— Ты не можешь не доверять мне и полагаться во всем на Чжан. Если уличные сплетни и порочат меня, ты не должна меня унижать. Ты ведь знаешь, что за человек Сунь Уян. Разве тебе не известно мое поведение? В прошлый раз мы полностью выяснили мое отношение к Сунь Уян, а ты все еще сомневаешься. Можешь не верить мне, но зачем молчать, когда тебя спрашивают? Твое отношение ко мне как к мужу, Мэйли, совершенно недопустимо! Ты пренебрегаешь мною, не доверяешь мне, унижаешь меня, и все это без причины и оснований. Ты признаешь, что совершила ошибку?

Красивые глаза госпожи Фан дрогнули. Во взоре ее можно было прочесть недовольство, но она опять опустила голову и ничего не сказала.

— Ревность твоя совсем безосновательна. По-твоему, мне следует целыми днями сидеть дома, не видеть ни одной женщины и все время быть у тебя на глазах! Но разве это верно? Если ты не изменишь своих взглядов и не освободишься от предрассудков, твоя болезненная подозрительность принесет тебе немало горя! До сегодняшнего дня я терпел эту черту твоего характера, но теперь, Мэйли, нужно от нее отказаться. Послушай меня, ты должна верить мне. Не надо больше этих подозрительных взглядов, не надо расстраивать себя без нужды.

Неожиданно госпожа Фан стремительно встала. Каждая фраза Фан Лоланя западала ей в душу, приобретая обратный смысл. Она поняла, что всю ответственность муж возложил на нее, не признавая за собой никакой вины. Ей казалось, что он не только не понимает ее, но и обманывает.

К тому же она не услышала от него ни слова, порицающего Сунь Уян. Почему он так мало говорил о Сунь Уян? Чем старательнее умалчивал Фан Лолань об этой женщине, тем сильней возрастали подозрения госпожи Фан. Только человек с нечистой совестью мог бояться говорить о своих делах.

Фан Лолань всей душой хотел разъяснить все жене и старался избегать слов, которые могли бы вызвать у нее подозрения. Однако результат оказался плачевным. Если бы Фан Лолань смело, но просто и подробно рассказал жене о своих взаимоотношениях с Сунь Уян, то она, может быть, и смогла бы все понять. Однако Фая Лолань старался не произносить имени Сунь Уян, словно ее и не существовало на свете.

Не удивительно, что госпожа Фан подозревала, будто за умалчиванием скрывается то, о чем трудно говорить.

Вот почему чем больше думала об этом госпожа Фан в последние десять дней, тем сильнее подозревала она мужа и укреплялась в мысли, что права она.

Сейчас, когда Фан Лолань завел серьезный разговор на эту тему, госпожа Фан, признаться по чести, предполагала, что муж либо раскается, либо чистосердечно признается в своей любви к Сунь Уян. Самым радостным для госпожи Фан было бы раскаяние мужа. Пусть даже он покаялся бы в том, что вступил в связь с Сунь Уян, и тогда госпожа Фан не стала бы гневаться. Даже признание в любви было бы чистосердечней, чем постоянный обман. Но ничего подобного не произошло. Госпожа Фан по-прежнему видела лишь фальшь и увертки. Как же она могла не прийти в возмущение? Она была мягкой по природе, но, как женщина из знатной семьи, обладала чувством собственного достоинства.

Уверенная, что ей лгут, она не могла больше молчать и сказала:

— Если все это моя ошибка, ты можешь быть совершенно спокоен. К чему тратить время и произносить такое множество слов? У меня, конечно, ограниченные взгляды и отсталые представления, я глупая, и со мной разговаривать неинтересно. Ладно. Член комитета Фан, заведующий отделом Фан, поспешите заняться общественными делами! А обо мне прошу не беспокоиться! Если даже я тоскую, пусть я терзаюсь одна. Я ведь не устраиваю вам скандалов и все еще исполняю в вашем доме обязанности матери и жены!

От нахлынувших горьких чувств госпожа Фан чуть не разрыдалась. Но в тот же момент гордость взяла над ней верх. Она понимала, что слезы сделают ее жалкой, и тогда, с усилием сдержавшись, она отошла и села на ближайший стул.

— Ты опять рассердилась, Мэйли. Я никогда не считал, что у тебя ограниченные взгляды и отсталые представления! Я лишь сказал, что, поступая так, ты только доставляешь себе неприятности. — Фан Лолань все еще холодно возражал жене, не желая уступить.

Он подошел к Мэйли и взял ее руку. Госпожа Фан сидела неподвижно и безмолвно. «Ты еще не помышляешь оставить меня, — думала она про себя. — Сейчас ты только притворяешься и играешь со мной, как с маленьким ребенком».

Фан Лолань чувствовал, что с женой нужно быть поласковее, иначе, вероятно, он не добьется примирения. Он подхватил жену со стула и поцеловал. Но прикоснувшись к ее холодным, бесчувственным губам, он ощутил необычайную тяжесть на сердце, еще более страшную, чем в те моменты, когда с этих губ слетали злые слова.

Он удрученно высвободил руки и возвратился в свою качалку. Воцарилось молчание.

Фан Лолань понял, что не только потерпел полное поражение, но и подвергся унижению. Его уныние превратилось в гнев.

Внезапно госпожа Фан спросила:

— В конце концов, ты любишь эту Сунь Уян?

— Я тебе говорил не раз, что у меня с ней ничего нет.

— А можешь ли ты в нее влюбиться?

— Прошу тебя не упоминать больше ее имени и никогда о ней не думать. Ладно?

— А я, наоборот, хочу называть ее имя: Сунь Уян, Сунь Уян, Сунь Уян…

Фан Лолань решил, что это просто злая шутка. Он шел к жене с открытым сердцем, с намерением объясниться и избавить ее от страданий, а в результате встретил холодность и издевательства.

Охваченный гневом, он быстро поднялся, собираясь уйти. Загородив дверь, госпожа Фан неожиданно улыбнулась:

— Не уходи. Ты хочешь, чтобы я забыла это имя, а я буду его помнить: Сунь Уян, Сунь Уян!

В глазах Фан Лоланя запылал огонь. Он громко крикнул:

— Что это значит, Мэйли? Хватит издеваться надо мной!

Никогда еще никто так грубо не кричал на госпожу Фан, а тут муж повысил на нее голос из-за какой-то женщины. Она не могла больше справиться с давно сдерживаемыми слезами. Она вся ослабла и, прислонившись к спинке кровати, заплакала. Но это были слезы гнева, а не печали: ярость тотчас высушила их.

Госпожа Фан выпрямилась и бросила испуганному Фан Лоланю:

— Ладно, скажу тебе прямо. Только тогда мои подозрения рассеются, когда Сунь Уян умрет или выйдет замуж. Почему ты не хочешь, чтобы она вышла замуж?

Фан Лолань чувствовал, что жена без всякого повода затевает скандал. Он никогда не видел ее такой злой. Она совсем переменилась. Что он мог еще сказать? Если это были не просто слова, сорвавшиеся с уст в минуту гнева, то разве между ними не все кончено?!

Фан Лолань молча возвратился в качалку: он был очень расстроен.

Госпожа Фан подошла к Фан Лоланю и взглянула ему в лицо. Фан Лолань склонил голову и опустил глаза.

Госпожа Фан пыталась поднять голову мужа, чтобы он посмотрел на нее.

— Ты только что был так любезен со мной, а сейчас не хочешь смотреть на меня! Я хочу, чтобы ты смотрел на меня.

Фан Лолань с силой отбросил руки жены, быстро вскочил и, оттолкнув ее, выбежал из комнаты.

Госпожа Фан упала в качалку. Она больше не испытывала скорби и гнева; теперь она плакала горячими слезами. Она не могла больше думать, да и боялась думать. Она лежала в полуобморочном состоянии, давая волю слезам.

Фан Лолань возвратился домой ночью и, рассерженный, лег спать в своем кабинете.

На следующий день он встал в девять часов и ушел, не повидав жену и не спросив о ней.

Вернулся он снова вечером.

Госпожа Фан одиноко сидела в гостиной, словно ожидая его.

— Лолань, сейчас я хочу с тобой говорить, — очень спокойно произнесла госпожа Фан.

Ее заплаканные глаза горели твердой решимостью. Фан Лолань бесстрастно кивнул головой.

— Не будем говорить о случившемся. Не обязательно также выяснять, кто прав, кто виноват. Любишь ли ты Сунь Уян, ты знаешь сам, и я не буду этого касаться. Но наши отношения не могут дальше так продолжаться. Я, конечно, человек отсталых взглядов и не верю во всякие модные теории. Полученное мною воспитание тоже не было современным. Но меня учили не терпеть издевательств и обмана. И еще внушали не вставать на пути других. Нельзя вредить другому и самому быть несчастным. Я все поняла. Я попала в такое положение, когда «и другому вред причиняю, и сама несчастна». Зачем мне страдать? Лучше поскорей разрубить узел.

Ясно, что это было требование о разводе.

Фан Лолань оказался в затруднении. Он действительно давно почувствовал, что отчужденность между ним и женой не может пройти без следа, но у него никогда не возникало мысли о разводе. Не было такого желания и сейчас. Это не объяснялось тем, что он еще не признался Сунь Уян в своей любви, а та не сказала ему о своих чувствах. Просто по своему характеру Фан Лолань всегда стремился к сохранению существующего положения и не обладал непреклонной решимостью.

— Мэйли, ты все-таки не смогла понять меня, — туманно выразил свое неодобрение Фан Лолань.

— Может быть, я действительно не смогла понять тебя. Но я хорошо поняла себя. Я попала в такое положение, когда «и другому врежу?, и сама несчастна». Я не хочу этого. Меня каждый день обманывают, а я, словно в спектакле, постоянно исполняю супружеские и материнские обязанности. Ты сам все знаешь, Лолань! Можешь ли ты опровергнуть мои слова?

— Я никогда не лгу тебе, Мэйли! Это плод твоего воображения и расстройства нервов.

— Разве я не права? Сейчас ты снова лжешь. Я прекрасно знаю, где ты бываешь каждый день и что делаешь. Но ты не желаешь об этом рассказывать, а когда я спрашиваю, молчишь. Ты тоже «вредишь другому и сам несчастен». Лолань, разве ты не страдаешь?

— Я вижусь с Сунь Уян по делам. В наших встречах нет ничего предосудительного, — ответил Фан Лолань, снова возмущаясь недоверием жены.

— Ладно, не будем толковать об этом. Я уже говорила, что это твое дело, ты сам все понимаешь, и я не буду вмешиваться. Хочу сказать тебе лишь одно: любви у нас нет, и лучше нам честно разойтись.

В голосе госпожи Фан слышалась решимость, но она с трудом подавляла рвущуюся из сердца печаль. Чувство собственного достоинства, не позволяющее ей терпеть обман, владело ею и придавало такое мужество.

— Из-за того, что ты не понимаешь и заблуждаешься, я не могу с тобой разойтись, — тоже решительно заявил Фан Лолань.

К сожалению, он не знал, что его слова лишь усугубят «непонимание» и усилят «заблуждение». Как достоинством, так и недостатком госпожи Фан была ее чрезмерная гордость. Поэтому чем настойчивее говорил Фан Лолань о ее непонимании, чем упорнее не признавал собственную вину, тем менее хотела госпожа Фан пойти на уступки. Она лишь холодно усмехалась и молчала.

— Мэйли, мы с тобой женаты уже много лет, достигли почти среднего возраста, ребенку уже четыре года, и услышать о разводе мне очень горько! Если ты вспомнишь о наших счастливых днях, которые были еще совсем недавно, разве ты сможешь так спокойно говорить о разрыве со мной?!

Фан Лолань сильно разволновался. Он не лицемерил, он говорил искренне. Он и вправду не имел желания сменить жену на Сунь Уян.

Госпожа Фан, по-видимому, была растрогана. Но она не принадлежала к тем, кто поддается первому порыву. Предложение о разводе явилось результатом ее глубоких размышлений. Поэтому воспоминания о счастливом прошлом не могли изменить ее твердого решения.

— То, что произошло, постоянно тревожит мою душу, — сказала она. — Я вспоминаю наши былые радостные дни, и они стоят перед моими глазами, словно это было вчера. Но прошлое ушло, и это так же верно, как то, что мне сейчас двадцать восемь лет и невозможно возвратить то незабываемое время, когда мне было всего восемнадцать. Я постоянно думаю, что мир изменяется слишком стремительно и непостижимо. Я уже не могу приспосабливаться к нему и не в силах понимать его. Однако я вижу, что, хотя мир меняется чересчур быстро и противоречиво, представления разыгрываются старые и на сцене развертываются знакомые события. Но повторяется плохое, а не хорошее. Поэтому я и думаю: прошлое может еще раз прийти, но возвратится лишь неприятное и печальное. Радостное ушло навсегда. Наши былые радости мы уже тоже не сможем испытывать, а прежние печали, наоборот, будут непрестанно оживать. Между нами все кончено, и если мы все же восстановим согласие, оно принесет нам в будущем только страдания. Прошлое ушло, и незачем жалеть о нем.

Фан Лоланя охватил страх, и некоторое время он молчал. Жена говорила так спокойно и с таким налетом пессимизма, что он понял: это не сказано в минуту гнева, а глубоко обдумано. Он не видел путей к примирению. Итак, развод? Но на это он не мог решиться. У него не находилось возражений, он лишь не мог свыкнуться с этой мыслью.

Фан Лолань, расстроенный, встал, сделал несколько шагов по комнате и подошел к жене. Глядя в ее бледное, но спокойное лицо, он спросил:

— Мэйли, ты разлюбила меня, да?

— Ты делаешь все, чтобы я разлюбила тебя.

— Ну и ну! Разве я настолько плох? — опять огорчился Фан Лолань. — Когда-нибудь ты поймешь, что глубоко заблуждалась, и горько раскаешься. Мэйли, я не могу и не хочу, чтобы ты потом страдала.

— Я никогда не буду раскаиваться и страдать. Прошу тебя не беспокоиться.

— А что ты намерена делать после развода?

— Я могу зарабатывать на жизнь преподаванием, могу возвратиться домой помогать матери.

— Ты бессердечно бросишь Фанхуа? — Голос Фан Лоланя задрожал.

— Пока ты занимаешься революцией и не можешь думать о доме, я возьму его с собой. Но, если ты этого не хочешь, я не буду настаивать.

Фан Лолань совершенно потерял надежду. Он встретился с непреодолимым упрямством, в основе которого лежало недоверие, пренебрежение к нему. Он был мужем, но оказался в роли подозреваемого в измене, и, если даже он умолял бы о прощении, все равно он получил бы решительный отказ.

Фан Лолань чувствовал, что больше уступать не может. Он был убежден в своей правоте, да и сейчас вел себя с большой чуткостью. Но жена упорствовала, и он знал, что это является отличительной чертой ее характера — женщины из аристократической семьи.

— Мэйли, я люблю тебя по-прежнему, — воскликнул он. — Я уважаю твое мнение, но у меня есть одна просьба: в качестве подруги, нет, сестры оставайся здесь. Я убежден, что мое последующее поведение сможет доказать мою чистоту. Хотя между нами и легла отчужденность, я не питаю к тебе злых чувств. Ты тоже не должна считать меня своим врагом, Мэйли!

Фан Лолань спокойно скрестил руки на груди, ожидая ответа жены. Госпожа Фан подумала мгновение, затем кивнула головой.

С этого вечера Фан Лолань окончательно превратил свой кабинет в спальню. Временно он не считал Лу Мэйли своей женой. Но по обоюдному согласию они пока не объявляли о своем разводе.

Говорят, что сердце мужчины не может обойтись без женщины. Вполне естественно, что после размолвки Фан Лолань стал чаще навещать Сунь Уян. Однако учащение этих визитов происходило непроизвольно: точно так же тело, начавшее двигаться, как известно из физики, увеличивает скорость.

Фан Лолань все еще не решался сменить Лу Мэйли на Сунь Уян. И только однажды подобная мысль мелькнула у него, по-видимому, вопреки его воле. Это случилось после митинга, организованного по случаю 7 мая[28].

Май — это месяц, на который в Китае приходится наибольшее количество памятных дней. Здесь и 1 мая, и 4, и 5, и 7, и 9-е[29]. Эти годовщины, идущие подряд, необычайно взбудоражили уездный городок, который после обобществления служанок и наложниц притих, словно вымер.

Множество горячих слов было произнесено на торжественных митингах. Конечно, выступления Ху Гогуана явились самыми резкими и решительными. Месяц назад он был всего лишь новоявленным революционером, а сейчас стал испытанным деятелем, и никто не мог к его имени приставить ярлык вроде «контрреволюционер», «нереволюционер» или «лешэнь». Годовщины в мае, полные хлопот, еще больше возвысили Ху Гогуана. Он стал крупным представителем радикально настроенной группы, важным лицом в уезде.

Фан Лолань и раньше имел слабость выступать на собраниях с критикой, теперь же эта слабость проявлялась с особенной силой. Убедиться в этом можно было, прослушав хотя бы его речь на собрании, посвященном 7 мая. После окончания речи Фан Лолань под гром аплодисментов очень довольный сошел с трибуны.

Вытирая пот и проталкиваясь сквозь толпу, он заметил Сунь Уян, стоявшую среди группы школьников. Прикрываясь от солнца небольшим бумажным флажком, на котором был написан лозунг, девушка пристально глядела в сторону трибуны. Короткий рукав ее шелковой блузки пополз с руки на плечо, обнажая подмышку.

Фан Лолань подошел к женщине, но она не заметила его.

— Уян, ты будешь выступать? — спросил он, стоя с ней рядом и обмахиваясь соломенной шляпой, как веером.

Погода была действительно очень жаркая. Лоб Сунь Уян покрылся потом, а щеки необычайно мило раскраснелись. Она быстро оглянулась и, увидев Фан Лоланя, засмеялась.

— Я видела, как ты спустился с трибуны, но в толпе тебя потеряла. А ты неожиданно оказался рядом… Сегодня от нас речь будет произносить Лю, я же выступать не буду. Проклятое солнце так печет. Погляди, я вся в поту.

Вытащив платок и вытирая с лица пот, Фан Лолань сказал:

— Здесь людей много, поэтому жара так нестерпима. Пойдем к храму предков семьи Чжан. Это недалеко. И место уединенное. Там мы посидим в холодке.

Оглянувшись по сторонам, Сунь Уян кивнула головой.

Они шли минут десять. От быстрой ходьбы Сунь Уян стало еще жарче. Подойдя к храму, они сели на берегу маленького пруда.

Сунь Уян, вытирая пот, восхищалась местом. Огромный кипарис скрывал от лучей солнца, а легкий ветерок приносил прохладу. Яркий цвет ароматных гвоздик и роз, щебетанье птиц оживляли заброшенный, полуразвалившийся храм. Пруд уже обмелел, но зеленая ряска и тонкие водоросли по-прежнему покрывали его поверхность.

Сунь Уян сидела, прислонясь спиной к кипарису, обвеваемая порывами прохладного ветерка, и болтала с Фан Лоланем о делах.

— Ты знаешь, что собой представляет управляющая Домом освобожденных женщин Цянь Сучжэнь? — неожиданно спросила Сунь Уян, когда они заговорили о женском движении в уезде.

— Понятия не имею. Помню, что ее рекомендовали вы.

— Верно. В то время, когда Чжу Миньшэн назвал ее имя, у нас не было подходящей кандидатуры, и потому мы выдвинули ее. Теперь стало известно, что она любовница Лу Мую. По словам Лю, эта Цянь Сучжэнь совершенно неграмотна.

— Почему же Чжу Миньшэн рекомендовал ее?

— Вероятно, по просьбе Лу Мую. Ведь Чжу Миньшэн глуп, как червяк! Удивительно, как у Лу Мую может быть такая любовница. Говорят, это началось совсем недавно!

— По существу, любовь трудно понять.

Сунь Уян засмеялась. Заложив руки за голову и слегка откинувшись назад, она, улыбаясь, заметила:

— Хотя так говорят, но, когда люди разные, любовь между ними невозможна. Бывают лишь порывы страсти.

Фан Лолань пристально смотрел на нее и молчал. Соблазнительная поза Сунь Уян и этот интимный разговор взволновали его. Сердце у него забилось сильней.

— Я знаю, что многие считают, будто я близка с Чжу Миньшэном. Правда, за последнее время сплетен стало меньше. Как увидят, что женщина сдружилась с мужчиной, тотчас готовы сказать, что здесь любовная связь. Подумай, как это отвратительно.

Сунь Уян неожиданно заговорила о себе. Она смотрела в лицо Фан Лоланя, словно спрашивая: «Не намекал ли ты на это, когда сказал, что любовь трудно понять?»

Услышав такое полупризнание, полунамек, Фан Лолань был совершенно очарован. Но, подумав, что Сунь Уян под этим предлогом хочет объяснить свое поведение, он немного огорчился. Однако он покачал головой:

— Я никогда не верил этим слухам.

Сунь Уян понимающе засмеялась, но ничего не сказала.

Листья деревьев перестали шелестеть, и птицы прекратили пение. Хотя расстояние между ними было более двух чи, Фан Лоланю казалось, будто он слышит биение сердца Сунь Уян. Он видел, как медленно заливает ее лицо румянец. Его щеки тоже пылали.

Оба хотели сказать многое, но каждый ждал, что заговорит другой.

Сунь Уян внезапно рассмеялась, поднялась и, оправив юбку, подошла к Фан Лоланю. Ее живой взор, в котором сквозила печаль, проникал в глаза и в самое сердце Фан Лоланя. Она мягко спросила:

— Лолань, у тебя с женой все еще размолвка?

Фан Лолань встревожился и с горькой улыбкой покачал головой.

— Не надо скрывать. Вы снова поссорились и даже хотели развестись. Я все знаю.

Фан Лолань изменился в лице.

Сунь Уян засмеялась, положила руку ему на плечо и тихо спросила:

— А ну, угадай: обрадовалась я или рассердилась, когда узнала об этом?

Этот многозначительный вопрос и интимный тон еще больше смутили Фан Лоланя. А от запаха губной помады его сердце тревожно забилось.

Сунь Уян, по-видимому, догадалась, что творится в душе у Фан Лоланя, и сдержанно засмеялась. Но затем она прогнала с лица улыбку, слегка ударила его по плечу и очень серьезно проговорила:

— Я не обрадовалась и не рассердилась. Твоя жена, Лолань, замечательная женщина, и ты не должен доставлять ей огорчения…

Фан Лолань, вздохнув, открыл рот, намереваясь возразить, но Сунь Уян не позволила ему заговорить.

— Слушай меня! Я знаю, что ты не нарочно расстраиваешь ее. Может быть, она сама ошибается, но ты должен найти способ рассеять ее сомнения. На тебе лежит ответственность за ее спокойствие.

— Эх, — вздохнул Фан Лолань и снова хотел что-то сказать, но Сунь Уян опять остановила его:

— Ради меня ты тоже должен развеять ее печаль.

Тон этих слов был такой искренний, а смысл настолько доброжелательный и проникновенный, что Фан Лолань потерял над собой власть.

Он обнял Сунь Уян за тонкую талию, и с уст его готово было сорваться страстное признание. Однако Сунь Уян с неуловимой улыбкой взглянула на него и, легонько оттолкнув, произнесла, словно старшая сестра, наставляющая братишку:

— Вы не можете развестись. Я не одобряю ваш развод. Ты можешь уважать меня, пожалуй, быть моим другом. За это я, конечно, буду тебе благодарна. Но… — Сунь Уян засмеялась, закусив губку, — но я не могу любить тебя!

Фан Лолань побледнел, машинально отступил на шаг, пристально глядя на Сунь Уян. В его взоре были и боль, и разочарование, и доля недоверия.

— Я не могу любить тебя! — повторила Сунь Уян, делая ударение на слове «могу». Она смотрела на Фан Лоланя с безграничным чувством, а затем необычайно нежно, как бы утешая, добавила: — Ты не огорчайся! Я не могу полюбить тебя, но это не значит, что у меня есть возлюбленный. Я лишь с некоторыми поддерживаю любовные отношения. Я не боюсь вступать с ними в связь. Я ведь тоже человек из плоти и крови, и мне свойственны инстинктивные влечения. Иногда я подпадаю под их власть. Но эти порывы страсти не овладевают мной целиком. Поэтому я никого не люблю, а только забавляюсь.

Сейчас лицо Фан Лоланя стало еще более жалким. Он растерянно смотрел на Сунь Уян, губы его дрожали. Однако Сунь Уян чистосердечно продолжала:

— Лолань, ты думаешь, что я страшная? Что я очень плохая? Может быть, я такая, а может быть, и нет. Об этом я не задумываюсь. Но я никогда не соглашусь стать причиной чужого горя. Особенно не хочу, чтобы из-за меня мучилась женщина. Пожалуй, есть мужчины, которым я доставляю огорчения. Но когда страдает не уважающий меня человек, я не могу жалеть его. Это мое мировоззрение, моя философия жизни.

Фан Лолань хмурил брови, горько улыбался и наконец опустил голову. В душе у него было необычайное смятение: то у него возникало стремление уйти, то появлялось желание обнять эту милую и страшную девушку.

Сунь Уян словно догадалась о противоречиях, раздирающих сердце Фан Лоланя. Она кокетливо засмеялась, сделала несколько плавных шагов, и, взяв его руку, покрытую холодным потом, почти вплотную приблизилась к лицу Фан Лоланя. Она заговорила с ним тоном, каким уговаривают ребенка. В ее голосе чувствовалась задушевность, но в то же время она как бы насмехалась над Фан Лоланем, у которого не хватало смелости.

— Лолань, — тихо сказала она, — я глубоко верю тебе. Но я не могу любить тебя. Ты слишком хороший, и я не хочу, чтобы из-за любви ко мне ты навлек на себя горе. Вдобавок это заставит терзаться и твою жену. Отбрось мысль о разводе и приходи по-дружески вместе с Мэйли ко мне. Иначе я буду пренебрегать тобою. Я вижу, что ты влюбился в меня, и я доставлю тебе маленькую радость.

Она обняла Фан Лоланя, покрывшегося испариной. Прикрытая лишь тонким шелком, ее теплая грудь прижалась к его груди, где бешено колотилось сердце, а горячие губы прикоснулись к его онемевшим губам. Затем женщина опустила руки и быстро ушла, оставив Фан Лоланя обалдело стоять одного.

Через десять минут Фан Лолань подавленный шел домой. В его голове одна за другой всплывали фразы, произнесенные Сунь Уян. Он пытался заново тщательно взвесить все ее поступки и рассуждения, которые он когда-либо наблюдал и слышал. Но он был чересчур взволнован и не мог собрать воедино и привести в систему свои мысли. Лишь отдельные фразы Сунь Уян беспрерывно кружились в его голове.

Он уже потерял способность обдумывать и размышлять, охваченный горячими невыразимыми чувствами. Они были горьки, но имелась в них и доля сладости, когда он вспоминал, как Сунь Уян говорила о своем доверии к нему, утешала и обнимала его.

Вечером в голове Фан Лоланя, по-видимому, стало яснее, и он вновь задумался над этим вопросом. Образ прелестной Сунь Уян опять всплыл перед его взором, и на душе его сделалось тепло, словно он обнимал ее нежное тело.

И все же он решил последовать ее совету. Но как быть, если жена не хочет ничего понимать? Ведь по существу, стремился к разводу не Фан Лолань, а она. Сунь Уян явно не видела этого затруднения.

Жена прямо заявила, что ее подозрения смогут рассеяться лишь в том случае, если Сунь Уян умрет или выйдет замуж. Но легко было сказать: «умрет». Совсем не похоже было на то, что Сунь Уян может скончаться: она, конечно, не захочет добровольно отказаться от жизни, а в городе нет никакой эпидемии. Собственно говоря, можно было бы рассчитывать на замужество, но теперь было ясно, что это безнадежно. Она никогда не выйдет замуж.

Сперва Фан Лолань полагал, что слова жены брошены в минуту запальчивости. Но за последние дни он убедился, что она всерьез приняла это необоснованное решение. Поэтому добрые пожелания Сунь Уян невозможно было осуществить, разве только она согласилась бы покончить жизнь самоубийством!

От размышлений Фан Лолань совсем расстроился и не только возненавидел жену, но и поведение Сунь Уян стало казаться ему очень странным. Похоже было на то, что она намеренно дурачит его и, сговорившись с женой, издевается над ним. Он почти принял решение: официально порвать с женой и в то же время больше не встречаться с Сунь Уян. Но из-за своего слабоволия не мог укрепиться в этом решении. Наконец он додумался до смехотворного выхода: попросить Сунь Уян самой решить вопрос о его семейных делах.

После этого Фан Лолань, словно сняв со своих плеч тяжесть всех забот, спокойно проспал ночь.

Утром следующего дня Фан Лолань пришел в женский союз. Сунь Уян только что встала. Фан Лолань, словно школьник, отвечающий урок, подробно рассказал ей о своей ссоре с женой. Сейчас он считал Сунь Уян как бы частичкой самого себя и был с ней совершенно откровенен. Он даже тщательно описал холодность, с которой жена встречала его объятия.

В заключение он сказал:

— У меня уже нет возможности уладить дело. Я прошу тебя заняться этим!

— Но каким образом? Мне пойти объясняться с твоей женой? От этого дело только ухудшится.

— В таком случае прошу тебя больше не касаться вопроса о разводе. Пусть между нами троими продолжают сохраняться существующие отношения.

Сунь Уян поглядела на Фан Лоланя и ничего не ответила.

Ночной халат обнажал ее ноги. Аромат ее тела волновал сильнее, чем обычно. Любой мужчина мог потерять голову. Но у Фан Лоланя не было далеко идущих желаний. После вчерашнего разговора его чувства к этой женщине бесконечно менялись. То он любил ее, то ненавидел, то боялся. Сейчас он не осмеливался приблизиться к ней, страшась ее презрения. Поэтому, если бы даже Сунь Уян смотрела на него так нежно, как обычно, Фан Лолань казалось бы, что этот взгляд его давит. Он считал ее смелой, свободной, сверхчеловеком, а себя трусливым, ограниченным, колеблющимся, ничтожным обывателем.

Фан Лолань вздохнул. Он чувствовал, что слова, только что произнесенные им, неудачны и со всей полнотой показывают его слабость, нерешительность и желание любой ценой обеспечить свой покой. Кроме того, сохранять существующее положение было мучительно. Если еще Сунь Уян перестанет обращать на него внимание, будет совсем горько.

— Однако так оставить дело тоже нельзя. Нужно его скорей решить, — вновь заговорил Фан Лолань. — Пожалуй, Мэйли будет торопить меня с официальным разводом. Если она все-таки не откажется от своего намерения, ты сможешь извинить меня?

Сунь Уян глядела, словно не понимая его.

— Мое мнение таково: я всеми силами стремился объясниться с Мэйли, но она упорствует. Значит, единственно возможной развязкой является развод. — Фан Лолань счел нужным пояснить: — Я уже исчерпал все возможности уладить этот вопрос. Просил тебя, но ты говоришь, что из этого ничего не получится. Остается лишь попросить Чжан. Пусть попробует она.

— Чжан не подходит. Она одобряет ваш развод. Лучше попросить Лю. Но почему ты только надеешься на других и забываешь о себе самом? Вовсе нельзя заставлять твою жену первой просить о примирении… Ну ладно, у меня есть и другие заботы. Надеюсь, ты пойдешь к ней и будешь быстро действовать.

Сунь Уян надела чулки и стала переодеваться, напевая песенку. Она, казалось, не замечала, что Фан Лолань все еще опечаленный сидит в комнате.

Когда обнажилась ее молочного цвета грудь, Фан Лолань внезапно встал, легонько обнял ее сзади за плечи и дрожащим голосом проговорил:

— Я решил развестись. Я люблю тебя. Я хочу пожертвовать всем ради любви к тебе!

Сунь Уян, просовывая руку в рукав, невозмутимо ответила:

— Не надо жертвовать всем, Лолань. Вчера я уже высказала свое отношение к тебе. Немедленно отправляйся заниматься своими делами.

Успев натянуть темно-серую рубашку лишь на плечи, она повернулась к Фан Лоланю и, взяв его за руку, тихонько вытолкнула за дверь.

Никогда у Фан Лоланя не было такого горестного дня. Трудно подсчитать, сколько раз менялись у него решения. Он мучился над тем, как восстановить мир с женой, и одновременно колебался, следует ли возвращаться к прежней жизни.

Поведение Сунь Уян тоже представлялось ему в ином свете. Ему казалось, что она проверяет, готов ли он развестись. Разве она уже не обнимала его? Не обнажала перед ним своего пленительного тела? Она, несомненно, считает его своим возлюбленным. Но удивительно, что она толкает его в объятия другой.

Нечего скрывать, у Фан Лоланя был очень небольшой опыт в отношении женщин. Он и не представлял себе, что на свете, помимо женщин типа его жены, есть еще такие, как Сунь Уян. Он терзался страхом и сомнениями. Хоть Сунь Уян советовала ему обратиться за помощью к Лю, он не мог решиться на это. К тому же он не верил, что высоконравственная, малоразговорчивая Лю сможет убедить его жену. Но, дотянув до шести часов вечера, Фан Лолань все-таки нашел Лю и обратился к ней с просьбой. Лю согласилась и сказала, что уже говорила с госпожой Фан и завтра постарается побеседовать с ней подольше.

Повидав Лю, Фан Лолань возвратился домой. На сердце у него стало легко. Это объяснялось тем, что теперь он всю ответственность переложил на Лю. И пусть даже она потерпит неудачу — у него будет оправдание перед Сунь Уян.

— Только что приходил господин Чэнь Чжун. Он передал вот это, — сообщила ему госпожа Фан, занятая подготовкой ужина, и отдала какую-то бумажку. Это было извещение о том, что уездный комитет партии созывает экстренное совещание для обсуждения просьбы крестьянского союза об отмене жестоких поборов и разнообразных повинностей.

Фан Лолань уже слышал, что в последнее время крестьяне окрестных деревень выступали против налогов. Когда сборщики приходили в деревню, жители бесцеремонно прогоняли их, заявляя: «Разве не отменены налоги и повинности?! Что же вы все еще приходите?»

Теперь крестьянский союз обратился с официальной просьбой, полагая, что возмущение в деревнях может еще больше возрасти.

Внезапно Фан Лоланю стало стыдно. За последнее время из-за этой странной любви он невольно забросил важные партийные и государственные дела. Власть в уездном комитете партии захватил Ху Гогуан, которому никогда нельзя было доверять.

Подумав об этом, Фан Лолань искренне захотел поскорей уладить размолвку с женой и со спокойной душой начать добросовестно трудиться на пользу государства.

— Господин Чэнь прождал тебя очень долго, он хотел с тобой о чем-то поговорить. Дело, видимо, важное, — сказала госпожа Фан, глядя в задумчивое лицо мужа.

— Вероятно, он собирался предварительно обменяться со мной мнениями. Однако, Мэйли, ты все хлопочешь. Взгляни на свои руки, они так испачканы. — Он с нежностью взял ее руку.

С тех пор как произошел разлад, он не прикасался к жене, уважая ее желание и чувствуя себя неловко. Госпожа Фан позволила полминуты подержать свою руку, затем, словно очнувшись, вырвала ее. Отойдя от него, она бросила:

— Благодарю тебя за доброту, но прошу, не вмешивайся в мои дела.

Внезапно на душе Фан Лоланя стало невыразимо радостно. В словах жены за раздражением скрывалась обида, а в ее действиях за сопротивлением таилась любовь. Ни один мужчина не оставался бы бесчувственным, и Фан Лолань не был исключением. Охваченный трепетом, он сидел за ужином, лихорадочно подыскивая слова для примирения.

Услышав, как жена отдала служанке распоряжения на завтра и ушла в спальню, он окончательно отбросил колебания. В нем родилось мужество.

Фан Лолань быстро вбежал в спальню, где не был уже больше десяти дней, прижал жену к груди и, гася ее гнев бесчисленными горячими поцелуями, торопливо заговорил:

— Мэйли, Мэйли, прости меня! Я невыносимо страдаю.

Госпожа Фан не выдержала, разрыдалась и прильнула к груди Фан Лоланя, словно желала вложить в нее свое бешено колотящееся сердце.