I

Ху Гогуан, преисполненный надежд, возвращался домой. На душе у него было радостно. Он так был занят мыслями о своей карьере, что даже не чувствовал, как на кончике носа, покрасневшего от северного ветра, повисла прозрачная капля.

Когда Ху Гогуан вошел в ворота, он услышал, как в одной из комнат что-то зазвенело. Вероятно, разбилась фарфоровая вещь. Видимо, опять ссорились его жена и Цзинь Фэнцзе.

Быстрыми шагами он направился внутрь дома, миновал две пустующие комнаты, как вдруг из гостиной до него донесся крик:

— Не дашь? Ладно! Вы оба — тухао и лешэнь[1]. Старик, может быть, завтра сядет в тюрьму, имущество обобществят! Тогда я должен остаться без своей доли?

Слова «тухао» и «лешэнь» глубоко поразили Ху Гогуана. Он вздрогнул и замедлил шаги.

«Все же пришли описывать», — чуть не высказал он вслух мысль, которая давно не давала ему покоя. Он был так взволнован, что не узнал голоса кричавшего. Большая надежда, внушенная ему всего полчаса назад Чжан Тецзуем, сразу рухнула.

Он инстинктивно остановился и повернул было обратно, но за спиной его раздался пронзительный крик:

— Господин! Господин!

На этот раз Ху Гогуан узнал голос Цзинь Фэнцзе и с опаской оглянулся. Цзинь Фэнцзе уже подходила к нему. Как всегда, лицо ее было покрыто белоснежной пудрой, а губы ярко накрашены. Она, как обычно, кокетливо играла глазами и изгибала стан. Вид у нее был легкомысленный: ни капли смущения или замешательства.

— В чем дело? — взяв себя в руки, спросил Ху Гогуан. Тут в комнату робко вошла девочка-служанка Иньэр.

— Молодой господин опять поругался с госпожой. Он разбил чайник, топает ногами и кричит уже целых полдня.

— И меня прибил, — вставила Иньэр, прижимая ко рту покрасневшие от холода руки и старательно согревая их дыханием.

Ху Гогуан уже совсем успокоился и облегченно вздохнул.

— А ты не болтай! — гневно прикрикнул он на Иньэр. — Убирайся отсюда!

Затем большими шагами пересек внутренний дворик и вошел в гостиную.

Ху Гогуан прежде был уездным шэньши[2]. Еще два месяца назад, сидя в чайной «Цинфэнгэ» на улице Сяньцяньцзе, он рассуждал о заслугах милитаристов У и Лю[3], хотя тогда над уездной управой уже был вывешен флаг с изображением белого солнца на голубом небе[4].

Еще в 1911 году, когда в провинции восстали войска, захватили арсенал Чувантай и изгнали Жуй Чэна[5] эта старая лиса Ху Гогуан первый срезал косу[6]. В то время ему было всего тридцать четыре года. Отец его, служивший директором сиротского дома, был еще жив. Цзинь Фэнцзе еще не была куплена, а сыну Ху Гогуана исполнилось только три года. Прикрываясь посеребренным значком какой-то партии, Ху Гогуан благополучно зажил здесь как шэньши. До последних дней провинциальные власти менялись в среднем каждые два года, а уездные — раз в полгода, но положение Ху Гогуана оставалось прочным. Он считал, что, поскольку существуют уездные начальники, нужны и шэньши и уездным властям не обойтись без них. «Уж мою-то чашку для риса не разобьешь», — думал он. Поэтому, когда над уездной управой взвился флаг с изображением белого солнца на голубом небе, а в храмах бога — хранителя города появились бумажные полоски с надписью: «Долой тухао и лешэнь», — он сохранял обычное спокойствие и, восседая на почетном месте в «Цинфэнгэ», разглагольствовал о маршалах У и Лю.

Однако в последние полмесяца Ху Гогуан начал испытывать тревогу. Новый начальник уезда совсем не обращал на него внимания, некоторые шэньши, служившие много лет, тайком скрылись, а призывы «Долой тухао и лешэнь» не только появились на стенах, но и слышались повсюду. Друзья из провинции сообщили Ху Гогуану, что в провинциальном правительстве произошли большие изменения и что те, кто поумнее, в целях самосохранения переезжают в другие места.

Ху Гогуан плохо понимал, какие же перемены произошли в провинции, но чувствовал, что все идет не так, как раньше. Слухи день ото дня становились все более зловещими.

Ху Гогуан стал советоваться с женой, как поступить. Госпожа Ху считала, что прежде всего необходимо попросить Чжан Тецзуя погадать, а затем уж принимать решение.

И вот сегодня спозаранку Ху Гогуан направился к предсказателю, но тот не только не советовал скрываться, а уверял, что, как показывают гадательные знаки, Ху Гогуана ожидает удача и он будет избран «членом комитета». Возвращаясь от Чжан Тецзуя, Ху Гогуан пришел в приятное расположение духа: скандал, устроенный сыном, явился для него неожиданностью и заставил пережить напрасный испуг.

Когда Ху Гогуан вошел в гостиную, его заметила жена и тут же принялась жаловаться на непочтительность сына. Квадратный стол, стоявший посреди гостиной, был опрокинут. На полу белели осколки чайника, напоминая о ссоре; только крышка чайника уцелела и лежала на уголке чайного столика.

Сын с потемневшим лицом сидел справа на стуле. Увидев отца, он, по-видимому, испугался, но сделал вид, что не замечает его.

— Он только вчера взял два дяо[7], а сегодня ему опять нужны деньги, — тяжело дыша, проговорила госпожа Ху. — Во что бы то ни стало требует пять дяо. Я не дала, тогда он поднял крик, побил Иньэр да еще стал бросать вещи. Я рассердилась и сказала ему что-то наперекор. Тут он вскочил и наговорил мне целую кучу мерзостей. Да лучше спроси его сам!

Госпожа Ху подняла край халата на меху, чтобы вытереть глаза: вероятно, ей казалось, что у нее льются слезы.

Ху Гогуан только хмыкнул. Заложив руки за спину, он сделал несколько шагов. Маленькие выпуклые глазки его быстро оглядели комнату. Мелкие черты лица, всегда таившие в себе коварство, сейчас стали еще более отвратительными.

В гостиной слышались только шаги Ху Гогуана. Его сын Ху Бин, надув щеки, сидел выпрямившись и, подняв глаза, рассматривал потолок. Госпожа вопрошающим взглядом молча следила за мужем.

В комнату, расхрабрившись, медленно вошла пятнистая кошка. Раньше она сидела на столе. Но когда началась ссора, ругань и со стола со звоном полетела посуда, она потихоньку спряталась за порог, прижав к голове уши, словно чувствуя себя виноватой. Она смиренно улеглась там, точно желая показать, что не вмешивается в дела хозяев.

Сейчас она остановилась у ног хозяйки и, подняв голову, стала сосредоточенно смотреть на нее.

Ху Гогуан прошелся в последний раз и внезапно остановился:

— Хм, ты тоже ругаешь меня лешэнем? А ведь я скоро буду членом комитета.

— Твои дела меня не касаются, — зло ответил Ху Бин. — Мне нужны только деньги. А не дашь — тоже не беда. У меня есть способ раздобыть деньги. А твои деньги… Да разве они твои?

Некоторые приятели сына внушали Ху Гогуану подозрение. Обычно он их не боялся, но сейчас следовало быть очень осторожным. Притом эта компания могла ему пригодиться — стало быть, не стоило портить с ними отношения. Он взглядом остановил жену, собиравшуюся заговорить, вытащил юань[8] и бросил его на стол со словами:

— Возьми и больше не шуми!

Затем он несколько раз окликнул Иньэр.

Вбежавшая Иньэр столкнулась в дверях с Ху Бином. Ударив ее ногой, тот с независимым видом вышел.

Госпожа Ху только вздыхала, глядя, как расхаживает муж, словно обуреваемый заботами.

— Что же сказал Чжан Тецзуй? — с беспокойством спросила она.

— Все в порядке. Теперь нечего беспокоиться. Мой удел — быть членом комитета.

— Чего, чего?

— Комитета. Раньше преуспевающими были «их превосходительства», «господа», а теперь — члены комитета. Понимаешь?

— Это значит снова стать чиновником? Опять тратить серебро на приобретение места, — проговорила госпожа Ху, внезапно поняв суть дела. — Не прослужишь трех дней, придут солдаты — и потеряешь все. Не старайся понапрасну!

Ху Гогуан, слегка улыбнувшись, покачал головой. Он знал, что жена не может понять происходящих вокруг изменений. В душе он по-прежнему напряженно обдумывал различные планы.

Иньэр уже подмела в гостиной осколки. Жена Ху поставила на место стол, как вдруг заметила, что солнце заглядывает в окна, — стало быть, скоро полдень. Позвав Иньэр, она вышла, оставив Ху Гогуана расхаживать вокруг стола в одиночестве.

Неожиданно из соседней комнаты донеслись хихиканье и звуки шагов, словно кто-то кого-то преследовал. Сквозь смех прорвались слова: «Как ты смеешь?» Голос был резкий и в то же время красивый. Этот голос принадлежал Цзинь Фэнцзе.

Ху Гогуан не мог понять, что случилось. Охваченный подозрением, он поспешил покинуть гостиную. Когда он вышел во дворик, лицом к лицу столкнулся с мужчиной.

— Брат Чжэнцин[9], ты, оказывается, дома? — воскликнул тот.

Это был Ван Жунчан, двоюродный брат Ху Гогуана, владелец лавки «Вантайцзи», торгующей столичными товарами.

Ху Гогуан поздоровался и хотел было пригласить брата в гостиную, но тут появилась Цзинь Фэнцзе. Волосы ее растрепались, покрытое пудрой лицо покраснело, а сатиновая безрукавка была измята на груди. Женщина стояла, низко опустив голову и тяжело дыша.

— А, так это была ты? С кем ты хихикала? — в упор спросил Ху Гогуан.

— С кем? Хихикала? Спросите господина Вана, — надув губы, непочтительно ответила Цзинь Фэнцзе и, не глядя на Ху Гогуана, ушла.

Ху Гогуан вопросительно посмотрел на брата. Входя в гостиную, лавочник сказал:

— Твой Ху Бин совершенно распустился. Когда я входил в дом, я видел, как он схватил Цзинь Фэнцзе, прижал ее в угол, обнимал и тискал. Разве ты не сделал Цзинь Фэнцзе своей второй женой? — Усаживаясь, Ван Жунчан качал головой и приговаривал: — Никакого приличия! Никакого приличия!

— Официально я не объявлял ее второй женой, — равнодушно произнес Ху Гогуан и тоже сел. — Сейчас все меняется. Это и есть современная свободная любовь.

— Но все-таки не годится забавляться с наложницей отца.

— Неужели у тебя нашлось свободное время прийти ко мне поболтать, брат Жун? — сухо засмеялся Ху Гогуан, стараясь переменить тему разговора.

Ван Жунчан был усердным торговцем и зря не покинул бы своей лавки. Сегодня он нанес визит двоюродному брату, чтобы посоветоваться с ним о важном деле. Позавчера уездный комитет партии[10] объявил об организации купеческого союза. Ван Жунчану была прислана анкета, в которой имелись пункты: кто хозяин лавки, кто управляющий, когда открылась торговля, каков капитал и тому подобное. Вопрос о капитале особенно встревожил Ван Жунчана.

— Ты подумай, брат Чжэнцин, они интересуются капиталовложением — значит, будут обобществлять, — с тревогой заключил Ван Жунчан.

Ху Гогуан погрузился в размышления и покачивал головой.

— Некоторые считают, что обобществлять не будут, — проговорил Ван Жунчан. — От нас лишь требуется, чтобы мы вступили в какой-то купеческий союз и приняли участие в голосовании. В конце месяца должны избрать каких-то членов комитета. Ты же знаешь, брат, я могу только вести торговлю, а вступать в неизвестный союз и кого-то избирать — это не по мне. Я очень боюсь вступить в союз и иметь дело с чиновниками.

Ван Жунчан чуть не плакал. В голове Ху Гогуана внезапно возникла идея.

— Не вступать в союз тебе нельзя. Они могут сказать, что ты нарушаешь устав! — серьезно говорил он в то время, как Ван Жунчан кивал головой со страдальческим выражением лица. — Я думаю, что разговоры об обобществлении — это лишь слухи. Но участия в купеческом союзе тебе не избежать; только старайся не выделяться среди других.

— Можно найти подставного? — тихо спросил Ван Жунчан.

— Сейчас подставные в моде. Разве ты не можешь воспользоваться этим? Конечно, можешь.

— Очень хорошо, брат Чжэнцин, придумай что-нибудь подходящее. Мы ведь близкие родственники, нам нечего церемониться, — дружески сказал Ван Жунчан.

Этот несчастный точно ожил. Ху Гогуан, прикрыв глаза, улыбнулся: перед ним всплыло льстивое лицо Чжан Тецзуя. Внезапно вспомнив что-то, он открыл глаза и поспешно произнес:

— Чуть не забыл предупредить тебя, брат Жун. Ни в коем случае не называй меня больше Чжэнцином. Я отказался от этого прозвания. Не говори мне также Гофу — я переменил это имя на Гогуан. Отныне зови меня только Гогуан.

— Э, когда ж ты переменил?

— Сегодня.

Ван Жунчан широко раскрыл глаза от удивления.

— Сегодня я отправился за советом к Чжан Тецзую из Доулаогэ, — продолжал Ху Гогуан. — Старательно погадав, он предсказал мне, что я должен прославиться. У меня даже есть надежда стать членом комитета. А для члена комитета, сам посуди, мое имя Гофу[11], напоминающее о старых временах, абсолютно не подходит. Поэтому я и решил заменить свое имя на Гогуан[12], Чжан Тецзуй, разобравшись в иероглифе «гуан», одобрил его. Так что не забывай, что сейчас я — Гогуан!

— Э… э… — по-видимому, не понимая всего до конца, кивал головой Ван Жунчан. — А в гадательной книге разве имеются слова «член комитета»? — неожиданно спросил он.

— Вообще-то нет. Однако там говорится о чиновниках, а члены комитета тоже чиновники. Поэтому Чжан Тецзуй и нагадал мне.

Ван Жунчан, как будто все поняв, закивал головой.

— А насчет твоего дела я, конечно, помогу. Но прежде всего я должен посмотреть анкету, затем что-нибудь придумаем, — говорил Ху Гогуан, тихо посмеиваясь с таким видом, будто все зависело от него.

— Посмотреть анкету легко, только о купеческом союзе я ничего сказать не могу. Самое лучшее — найти Лу Мую. Он как ходячая энциклопедия, все знает.

— Лу Мую? — наклонив голову, вспоминал Ху Гогуан. — Сын Лу — третьего в роде? Он не пожелал быть баричем, а занялся местными делами.

— Анкета в лавке, — перебил Ван Жунчан, — Чжэнцин, э… э… брат Гогуан, если ты не занят, прошу отобедать у меня в лавке. Заодно посмотришь и анкету.

Разумеется, Ху Гогуан не имел ничего против — у него уже возник план относительно этого дела.