БЕСПОКОЙНЫЙ СВЕТ «МАЯКА»

7 июля 1937 года считается сейчас днем начала антияпонской войны. Однако тогда, после инцидента на мосту Лугоуцяо, люди совсем не сознавали, что он и послужит началом священной борьбы против японских агрессоров; многие думали, что это лишь одна из очередных провокаций империалистов со времени «событий 18 сентября»[148] и, в свою очередь, очередная демонстрация капитулянтской политики правительства Чан Кайши. Ни для кого не было секретом, что, несмотря на стремление правительства всячески поднять дух народа, на севере страны японцы получили отпор только со стороны 29-й армии Сун Чжэюаня, а непосредственно подчиненная Чан Кайши центральная группа войск строго соблюдала «соглашение Хэ Инцинь — Умэдзу»[149], находясь на южном берегу Хуанхэ и не смея шагу ступить за дозволенный рубеж.

Военные, разбирающиеся в обстановке, не без оснований возлагали надежды на переговоры между КПК и гоминьданом, проходившие в середине июля в Лушани, надеясь, что коммунисты убедят Чан Кайши поставить во главу угла интересы нации, пойти на коренные изменения политического курса, воплотить в жизнь обещания, данные им в канун «Сианьских событий»[150].

Солдаты и офицеры в массе своей отнюдь не желали сдаваться врагу; полные справедливой ненависти к завоевателям, они ждали приказа, чтобы ринуться в бой.

К 30 июля пали Бэйпин[151] и Тяньцзинь! Японские полчища непрерывным потоком хлынули в Северный Китай, минуя Шаньхайгуань! Однако дверь к мирным переговорам между КПК и гоминьданом по-прежнему была приоткрыта.

Все чувствовали, что назревают серьезные события — приближалось 13 августа — захват Шанхая японской армией.

Еще с 10 августа толпы беженцев потянулись из Чжабэя, Хункоу и Яншупу в направлении районов иностранных концессий. Двенадцатого числа Дэчжи неизвестно откуда принесла известия, что, если случится война, «японские черти» начнут вторжение по вполне определенным маршрутам, проходящим по районам, которые уже покинуты местными жителями, направившимися в иностранные концессии города. Местечко Синьицунь, где мы проживали, находилось как раз в таком районе. «Мы едем или нет?» — спросила Дэчжи. «Японцам сейчас очень нужно заручиться поддержкой Англии и Франции, поэтому они не станут предпринимать опрометчивые шаги в отношении их, — рассмеялся я. — Нам же еще нужно вывезти партию книг, отданных на хранение в главную типографию издательства «Каймин шудянь», что в районе Хункоу. Они наверняка пропадут, если начнется война». На это Дэчжи заявила: «Возьмем с собой одну-две тысячи книг и пять-шесть чемоданов из фанеры. Ладно… пойду все-таки за транспортом, а ты занимайся своими делами». Вот так мы и отправились каждый по своим делам.

Я пошел искать Фэн Сюэфэна[152], а потом мы вдвоем приняли участие в собрании, организованном Цзоу Таофэнем[153] и Ху Юйчжи[154]. Цзоу Таофэнь совсем недавно вышел из тюрьмы, куда был заключен как один из «Семи лидеров» Ассоциации национального спасения[155]. Собрание прошло в очень приподнятом настроении. Все были единодушны: священная антияпонская война неизбежна, а прихвостням империализма ни при каких условиях не удастся повернуть вспять колесо истории. С этого момента, уверяли присутствующие, работа по спасению страны обязательно преодолеет кризисное состояние, причем и нам пора прекратить делать ставку на гоминьдановскую администрацию, а напрямую идти в массы и — агитировать и организовывать. В этом же русле следовало вести культурно-пропагандистскую работу. Однако такая постановка вопроса требовала прежде всего получения правого статуса в правительстве страны. Собравшиеся считали, что «политика правительства», заключающаяся, с одной стороны, в допущении идеи мирных переговоров, а с другой — в попытке подмять под себя все антияпонское движение, с самого начала была обречена на провал. В области издательской деятельности некоторые предлагали идти по пути усиления существующих крупных журналов, таких, как «Вэньсюэ» («Литература»), «Чжунлю» («Поток»), «Ивэнь» («Переводная литература»). Ху Юйчжи заметил, что лишь начнется война, и все журналы скорее всего будут закрыты — после 28 января[156]. Такой опыт уже имелся. Мы должны были прежде всего выработать тактику на случай чрезвычайных событий. По мнению Цзоу Таофэня, солидные издания совсем не подходили для того бурного времени. Он считал, что надо вести работу по созданию мелких печатных форм, как-то: ежедневных, трехдневных и еженедельных изданий. Я предложил возродить журнал «Шэнхо синцикань» («Жизнь»), изменив лишь название. Идея всем понравилась, можно было немедленно начинать подготовительную работу. Кроме этого, высказывалось пожелание об организации изданий по литературе и искусству, а также газет и журналов общего характера.

Как заведенный, я без отдыха пробегал весь день, только под вечер вернулся домой. Здесь я узнал, что Дэчжи не удалось ни нанять транспорт, ни приобрести фанерные чемоданы. «Рикши заламывают страшные цены, простых тележек уже совсем нет, — объяснила жена. — Еще три дня назад все разобрали, а чемоданов из фанеры не было уже давно». Правда, потом Дэчжи призналась, что все-таки договорилась с одним рикшей и успела отвезти к родственникам два кожаных чемодана с вещами на территорию иностранной концессии.

В девять часов утра 13 августа пронесся слух, что в районе Чжабэя началась стрельба. Я выбежал на улицу, пересек реку Сучжоу (на южной стороне моста отряды торговцев из концессии уже успели навалить мешки с песком и выставить караул, но пройти по мосту пока было можно) и поспешил по направлению к типографии издательства. Я хотел попытать счастья, выяснить, можно ли как-нибудь перевезти мои книги или хотя бы их часть. Еще более важным для меня было понять, действительно ли уже начались военные действия. На улице Хайнинлу я был остановлен: здесь могли проходить лишь грузовые машины по спецразрешениям, они привлекались большей частью для перевозки сырья и оборудования демонтируемых предприятий. На перекрестке скопилось множество народу. Многие, как и я, хотели забрать свои вещи, но большинство, кажется, вышли просто поглазеть на происходящее. Вытянув шеи, они смотрели вдаль, где уже поднимался столб дыма, гадая, на каком складе вспыхнул пожар. Вдруг, услышав звук пулеметной очереди из парка Хункоу, людские массы встрепенулись, радостно запрыгали, захлопали в ладоши, словно случилось радостное событие.

Вечером зашел Чжэн Чжэньдо. Он принес надежные вести из городской управы: там приняли решение об открытой политике в отношении народных движений за освобождение родины. Любым организациям подобного толка теперь достаточно было лишь зарегистрироваться в управе и можно было начинать деятельность. Он также сообщил, что журнал «Вэньсюэ» скоро прекратит существование.

14 августа, в субботу, как обычно, состоялся товарищеский ужин. Словно подозревая, что это может быть последней предвоенной встречей, не сговариваясь, пришли все. Количество народу превысило все ожидания — пришлось дополнительно накрыть целый стол. Большинство уже знало, что городская управа сняла запрет на деятельность за освобождение родины, поэтому разговор за столом шел вокруг дальнейших задач деятелей литературы и искусства. Я считал, что в столь значимое время мы все должны быть готовы взять в руки оружие, однако сейчас мы не требовали от писателей и деятелей искусства менять кисть на винтовку — во время антияпонской войны фронт литературы и искусства был не менее важен, чем поле брани. Нашим оружием была кисть, мы должны были отразить ею героизм наших солдат в антияпонской войне, призвать четыреста миллионов соотечественников к защите родины, разоблачить подлую сущность предателей и вражеских прихвостней. Наше рабочее место не должно ограничиваться только кабинетными покоями, наш пост — на передовой, в группах художественной самодеятельности, передвижных театральных труппах, на заводах и т. д. Таким образом, нам необходимо влиться в бурный поток современности, нести литературу и искусство в массы, помогать им осознать значимость народного сопротивления, создать, по сути, новый облик литературы и искусства освободительной борьбы. Что касается массовых изданий, все понимали, что, независимо от прекращения или продолжения выпуска таких крупных журналов, как «Вэньсюэ» или «Чжунлю», нам необходимо срочно наладить выпуск издания малой формы, которое бы отвечало требованиям времени и могло максимально быстро донести клич литераторов. Меня посчитали нужным поставить во главе такого издания.

Я не мог пренебречь доверием друзей. В тот же вечер я предложил Фэн Сюэфэну отыскать Ба Цзиня[157], который полностью поддержал идею организации подобного периодического издания. Он сказал, что издательство «Вэньхуа шэнхо» («Культурная жизнь») уже решило закрыть журнал «Вэньцун» («Литературный сборник»), а Шанхайская издательская компания также прекратила выпуск журналов «Чжунлю» и «Ивэнь». В то время сложилась поистине парадоксальная ситуация: началась война, а литературный фронт трещал по швам! В таком положении он никак не мог себя проявить, а потомки наверняка во всем винили бы нас. Все издательства готовились к переезду, сбывали остатки, свертывали деятельность, а поэтому не могли взять на себя издание новых книг и периодики. Оставалось одно: на свои средства приступать к организации такого рода изданий. Хорошо еще, что мелкие еженедельники не требовали больших финансовых затрат: выпустил номер — если спрос велик, можно отпечатать дополнительный тираж. Фэн Сюэфэн тогда сказал: «Это очень хороший способ. Почему бы нам не начать эту работу при поддержке сотрудников этих четырех изданий — «Литературы», «Потока», «Литературного сборника», «Переводной литературы»? Почему бы нам не найти в них финансовую опору? Можно пойти еще дальше: писать без выплаты вознаграждения. Что касается будущего названия, мы уже обдумали — для начала вполне подойдет «Нахань» («Клич»). Написание слова к читателям по поводу выхода первого номера я беру на себя. Сейчас же прежде всего надо спросить согласия редакторов этих журналов Ван Тунчжао, Ли Левэня, Цзинь И и Хуан Юаня».

Вечером я отправился домой к Ли Левэню. На другой день отыскал Ван Тунчжао в издательстве «Вэньсюэ». Тот как раз собирался передавать гранки журнала Фу Дунхуа. Прежде Фу, прослышав, что «Вэньсюэ» будет закрыт, решил сам продолжить его выпуск, выпросив у прежних издателей готовые гранки. Ван Тунчжао и Ли Левэнь поддержали предложение о совместном издании еженедельника «Клич» на средства сотрудников. Затем я предложил, чтобы каждый из редакторов подготовил статью для первого номера журнала.

Из издательства я направился к Чжэн Чжэньдо, где застал Цзоу Таофэня. Услышав о предложении подготовить статьи для первого номера «Клич» без вознаграждения, они рассмеялись: «Мы сами как раз собирались просить тебя написать статью таким образом». Оказывается, Цзоу уже начал издавать журнал «Канчжань» («Война сопротивления»), а также помогал в подготовке небольшой газеты «Цзюван жибао» («Спасение родины»). За последние несколько дней, по мнению Цзоу, огромный размах приобрело народное движение сопротивления, но организации движения еще не имеют единого центра и руководства; таким образом, они пока еще очень слабы и разобщены, а порой попадают под влияние официальных органов, что лишает их определенной доли самостоятельности. Исходя из таких соображений, они решили учредить Шанхайскую ассоциацию литературы и искусства по спасению родины, взяв за прототип ранее созданный Государственный комитет по спасению родины. Основной задачей такого органа как раз и стала бы консолидация массовых организаций сопротивления и всех патриотических сил. Все надо было делать очень быстро, поэтому они уже внесли мое имя в списки учредителей, решив, что я не буду против. Газета «Цзюван жибао» будет органом Комитета, председателем — Го Можо[158], главным редактором — Ся Янь[159], а я утвержден одним из членов редколлегии. Журнал «Канчжань», выходивший с периодичностью в три дня, поручили редактировать мне. Первые номера изданий было решено подготовить в течение одной недели. Главной же задачей литературных кругов по-прежнему оставалось издание журнала «Клич». Я придерживался того мнения, что первый номер должен выйти в течение ближайшей недели.

Во второй половине дня позвонил Ба Цзинь: редакторы Цзинь И и Хуан Юань поддерживают наше предложение. Он настаивал на немедленном созыве совещания учредителей. На следующий день Ба Цзинь и я приняли четырех редакторов; мы обсудили направление редакторской работы, вопросы печати, обеспечения бумагой и наконец утвердили название нашего издания — «Клич». Я повторил свое предложение о подготовке каждым из присутствующих по небольшой, около тысячи знаков, статье. Ба Цзинь, как оказалось, со своей стороны, успел привлечь к написанию статей молодых критиков Ху Фэна и Сяо Цяня, разумеется, на добровольных началах. В тот же день вечером под пушечную канонаду я написал статью — посвящение «Стой на своем посту» для первого номера. В ней говорилось:

«Китайская нация полна гнева! Дочери и сыновья, займите свои места в строю! Взгляните вперед! Там огонь, кровь, боль, трагедия уничтожения одних другими; но в огне, крови и боли утрат есть свет и радость рождения, свобода китайской нации!»

Наконец — 25 августа — вышел первый номер журнала «Клич». Он представлял из себя тонкую брошюру в ¹/₃₂ печатного листа, стоимостью всего два фэня. На титульном листе выделялся заголовок: «Выпуск издательств „Литература“, „Проза“, „Поток“ и „Переводная литература“». Здесь же я написал обращение:

«Военные действия развернулись в Шанхае. Журналы «Литература», «Литературный сборник», «Поток», «Переводная литература» издавать стало более невозможным. В это чрезвычайное время главы этих известных изданий решили выпускать совместный журнал: он поднимет дух бойцов передовой, наполнит гневом сердца народных масс в тылу, сольет воедино все силы для отпора врагу. Всех единомышленников приглашаем принять участие в оформлении и написании материалов для нашего журнала. Само издание существует целиком на средства вышеупомянутых учредителей, а поэтому зиждется на началах бескорыстия. Что касается тех, кто готов присылать статьи, то кроме экземпляра газеты, вознаграждение не гарантируется».

Хотя воззвание и не предполагало выплату гонораров за публикации, от предложений не было отбоя. Второй номер, как и первый, поместил работы только основателей журнала полностью на безвозмездных началах. А вот уже третий — «Маяк» — главным образом состоял из статей наших добровольных корреспондентов.

Почему же уже третий номер стал называться «Маяком»? С этим связана целая история. Примерно а двадцатых числах августа на улицах города стали во множестве появляться массовые издания, привлекшие читателей своей антияпонской направленностью. Особенный интерес вызвали журнал «Освобождение» от 20 августа, газета «Спасение родины» от 24 августа и еженедельник «Клич» от 25 августа. Однако 29 августа, уже после выхода второго номера «Клича», муниципалитет иностранного сеттльмента наложил арест на ряд изданий, в число которых попали все три вышеупомянутые. Я тут же бросился в здание муниципалитета, где заявил протест о незаконности подобных действий. Там мне продемонстрировали официальное распоряжение управления цензурой печати гоминьдана по городу Шанхаю. Документ гласил, что ряд городских изданий подлежит немедленному закрытию. Мы были страшно разгневаны. Оказалось, что разрешение правительства на развертывание широкого народного фронта по борьбе с захватчиками на деле было пустой химерой! Некоторые призывали к немедленному свержению гоминьдановских властей, вставших на путь позора, и к установлению общественного управления. Другие, подумав, утверждали, что это может быть происками отдельных твердолобых личностей, а поэтому предлагали сначала подать петицию вышестоящим органам. В конце концов было решено прежде попытаться выяснить все, не прибегая к крайним мерам. Итак, Цзоу Таофэнь, Ху Юйчжи, Чжэн Чжэньдо и я составили коллективную телеграмму в ЦИК гоминьдана лично министру пропаганды Шао Лицзы, выступив против подобных действий, которые подрывали силы сопротивления и авторитет самого правительства, и потребовали немедленного их пересмотра. Наша телеграмма была отправлена 31 августа, а уже 3 сентября из социального бюро при городской управе были доставлены телеграмма и письмо министра. В телеграмме сообщалось: «Уведомление в управление цензурой печати уже послано, вам же надлежит поскорее зарегистрироваться». В письме была прислана копия ответной телеграммы из управления цензуры, к которому была приложена записка. «Это недоразумение, — говорилось в ней. — Мы не посылали официального распоряжения в полицейское управление муниципалитета с требованием закрытия «Освобождения» и других изданий. Мы лишь отправили туда список печатных изданий, которые прошли регистрацию и проверку, с требованием, чтобы полиция не чинила никаких препятствий таким издательствам. Там же решили закрыть все газеты и журналы, которые оказались не внесенными в список». Это поистине было коварство, исключительно подлое и низкое коварство! Наверняка именно они приказали полиции закрыть печатные органы, а потом и всю ответственность взвалили на нее. Шао Лицзы, конечно, видел весь фарс, разыгрываемый ими, но в письме нам он написал только следующее: «Получил письмо из управления, ваше сообщение вполне резонно и абсолютно верно». Кроме этого, потребовал от нас «скорейшей регистрации, в которой соответствующие отделы окажут необходимую помощь». Шао Лицзы был нашим старым другом, поэтому мы чувствовали всю горечь даже такого письма. Обстоятельно обсудив все за и против, мы решили сделать дальнейший шаг — по совету Шао Лицзы, соблюсти необходимые формальности, отправившись в социальное бюро для регистрации.

Как раз тогда в адрес «Клича» стало раздаваться множество нелестных оценок. Многие считали, что в столь значимую эпоху для литератора совсем недостаточно лишь «криком» поднимать дух народа. Поэтому мы решили сменить название издания. Однако в обычной ситуации было бы не совсем хорошо изменять его лишь после выхода двух номеров журнала. Но сейчас, поскольку уж все равно было необходимо пройти регистрационные формальности, решили изменить название на «Маяк». Подумав, договорились в первом номере журнала вновь уточнить выпускающих, потому на первом листе написали: «Редактор — Мао Дунь, издатель — Ба Цзинь». Когда пал Шанхай, «Маяк» «переехал» в Гуанчжоу — правда, здесь выпускающие поменялись местами: «Редактор — Ба Цзинь, издатель — Мао Дунь». На самом деле в октябре месяце я покинул Шанхай, а редактором практически был один Ба Цзинь. И в Гуанчжоу свои обязанности издателя я исполнял лишь номинально — тогда я уже уехал в Сянган, где редактировал журнал «Канчжань вэньи» («Литература и искусство войны сопротивления»)[160].