X

Чэнь Чжун хотел поговорить с Фан Лоланем не только об экстренном заседании уездного комитета партии, но и об одном важном известии. Он слыхал, что политика провинциальных властей с недавних пор изменилась. После новогодних волнений приказчиков методы сопротивления владельцев магазинов из активных превратились в пассивные. Купцы постепенно тайно свертывали торговлю и скрывались, оставляя пустые лавки. Профсоюз приказчиков взял эти лавки под свой контроль и создал так называемый комитет для управления ими.

Сейчас подобных лавок насчитывалось свыше десятка. В уездном городке никто не обратил на это большого внимания, но центр совсем недавно заинтересовался происходящим.

Вдобавок слух об освобождении служанок и наложниц распространился повсюду, и все уверяли, что дело идет к обобществлению жен.

Тогда провинция секретной телеграммой приказала начальнику уезда произвести расследование. Чжоу Шида, работающий в уездном управлении, первым узнал эту новость и пришел поделиться с Чэнь Чжуном.

Попутно он рассказал о положении в Доме освобожденных женщин.

— Я никогда не одобрял такое решение вопроса о приказчиках и еще раньше предупреждал, что его придется пересматривать. Так и случилось. До сих пор мне не понятно, как можно было освободить служанок и наложниц! В то время я уже ушел из комитета партии и плохо разбирался в этой сложной обстановке. Но нецелесообразность этого шага была ясна еще и тогда. Кто из богачей не имеет нескольких наложниц, не говоря уж о служанках! Как же вы хотели уничтожить этот обычай и конфисковать этих женщин? А с Домом освобожденных женщин совсем оплошали. Попросту открыли дом терпимости. Поинтересуйся сам, и многое узнаешь.

Взгляд Чэнь Чжуна перемещался вслед за подергивающимся плечом Чжоу Шида. Чэнь Чжун раскрыл рот, но не мог произнести ни слова.

— Во-первых, Цянь Сучжэнь, работающая там, сама имеет нескольких любовников, — продолжал Чжоу Шида. — Остальные женщины, может быть, раньше и были порядочными, но теперь — какая из них не проводит ночи с мужчиной? Что еще скажешь? Разве это не дом терпимости?

— Помилуй, помилуй. Мы совершенно ничего не знали. Кто эти мужчины? Выясним и накажем их!

— Накажете? Хм! — Чжоу Шида резко качнул плечом вправо и застыл. — Ты еще говоришь о каком-то наказании! Ведь главными посетителями дома являются ответственные лица комитета партии, важные деятели уезда. Как их накажешь?

— Кто, кто?

— Кто еще может быть, кроме «древней луны»![30] — тихо, но гневно сказал, выпрямившись, Чжоу Шида.

По спине Чэнь Чжуна побежали мурашки. Он догадался, что речь шла о Ху Гогуане. Сам он действительно не мог придумать, как поступить, и поэтому пришел к Фан Лоланю, которого безуспешно прождал два часа.

Возвращаясь из дома Фана, Чэнь Чжун услышал много пугающих новостей: начальник уезда получил приказ распустить комитет партии и профессиональные союзы и уже послал в деревню отряд охранников для ареста руководящих работников крестьянского союза. Снова возвратятся прежние порядки, и за новогодние происшествия придется расплачиваться. Этим слухам, может быть, кто-нибудь другой и не поверил бы, но Чэнь Чжун не мог не верить, давно зная, что начальнику уезда поручено провести расследование.

Но что это? Навстречу ему шла толпа. В синем — пикетчики, в желтом — бойскауты. Они вели под конвоем людей, к воротникам которых были приколоты бумажные флажки: «Хозяева лавок — реакционеры». Профсоюз приказчиков вновь произвел аресты, приведшие в трепет весь город. Ясно было, что профсоюз нельзя моментально распустить.

Чэнь Чжун в замешательстве возвращался домой, не понимая, как могло возникнуть такое противоречие между слухами и действительностью.

Кто мог предполагать, что на следующий день на торжественном митинге, посвященном 9 мая, будет официально принято решение об отмене поборов и налогов, а вечером экстренное заседание уездного комитета партии также постановит настоятельно просить провинциальный комитет партии ликвидировать обременительные налоги и повинности.

Чэнь Чжун ничего не понимал и после совещания остановил Фан Лоланя, чтобы поговорить с ним.

— Начальнику уезда пришел из провинции секретный приказ разогнать комитет партии и общественные организации! — тихо передавал Чэнь Чжун уличные слухи. — Причина, конечно, в том, что волнения приказчиков протекали чересчур бурно. А тут еще недавно совершили ошибку, конфисковав служанок и наложниц. Было бы лучше, если бы сегодня не приняли решения об отмене налогов и повинностей. Брат Лолань, почему ты так одобрял это решение? Вчера я заходил к тебе, чтобы посоветоваться по этому делу. Но, к сожалению, мы не смогли встретиться и договориться.

— Уничтожение несправедливых налогов и повинностей записано в программе партии. Как же не принимать такого решения? — очень твердо ответил Фан Лолань, хотя серьезность Чэнь Чжуна заставила его насторожиться.

— Но политика провинциальных властей переменилась. Чжоу Шида видел секретную телеграмму, полученную начальником уезда.

— Начальник уезда не имеет права распускать комитет партии! Несомненно, Чжоу Шида ошибся, — немного подумав, вновь решительно объявил Фан Лолань.

— Он не ошибся! Ты просто не знаешь, что Дом освобожденных женщин — глупая выдумка Ху Гогуана, — почти закричал Чэнь Чжун и затем рассказал Фан Лоланю все, что услышал от Чжоу Шида.

Брови Фан Лоланя поднялись.

— Что? — с криком вскочил он. — Мы всё проспали! Однако Ху Гогуан — это Ху Гогуан, а уездный комитет партии есть уездный комитет партии. Поведение отдельного человека не может ронять тень на всю организацию. Ху Гогуана следует наказать, но отнюдь нельзя посягать на права комитета партии.

— Ху Гогуан ведь член бюро. Люди видят, что он из комитета партии. Как же можно говорить, что его поступки не имеют никакого отношения к парткому? — холодно усмехаясь, бросил Чэнь Чжун.

— Нужно сначала произвести проверку, а затем выдвинуть против него обвинение. Только Ху Гогуан очень хитер, а профсоюз приказчиков полностью находится под его влиянием. Мы должны действовать осторожно. Брат Чжун, прошу тебя без шума собрать доказательства. Когда в руках у нас будут факты, мы поступим в соответствии с обстановкой!

Чэнь Чжун нерешительно согласился.

Фан Лолань пошел к Сунь Уян. Он хотел расспросить ее о Доме освобожденных женщин. Кроме того, он волновался за Лю: ведь она стала заведующей домом и не имела права проглядеть подобные факты.

День прошел быстро и тоскливо.

Над городком как бы сгущались грозовые тучи. Слухов, правда, стало меньше, и обстановка несколько прояснилась. Отряд охранников, посланный начальником уезда в деревню, действительно арестовал в западной части уезда членов бюро крестьянского союза. Они обвинялись в том, что прогнали сборщика налогов, чем нанесли ущерб государственной казне.

Уездный крестьянский союз трижды за день обращался в управу с просьбой освободить своих членов на поруки, но не добился никакого результата.

Тогда на улицах появились листовки, в которых крестьянский союз западной части уезда обвинял начальника уезда в желании подорвать движение крестьян. Вслед за этим объединенное заседание крестьянского союза, профсоюзов рабочих и приказчиков объявило действия начальника уезда незаконными и послало телеграмму с жалобой в центр.

Затем в совместном заявлении окрестных крестьянских союзов было выдвинуто требование освободить троих арестованных и сменить начальника уезда.

В эти дни жарко палило раскаленное летнее солнце. Люди томились и мучились от зноя не меньше, чем от холодного зимнего северного ветра.

Борьба продолжалась весь день. По-видимому, уже не было возможности примирить народные организации с органами власти. Многие надеялись, что комитет партии выступит посредником и уладит дело.

Уездный партийный комитет провел совещание и выдвинул Фан Лоланя и Ху Гогуана для переговоров с начальником уезда об освобождении членов бюро крестьянского союза.

Но власти решительно отвергли их просьбу. Когда Ху Гогуан спросил о цели ареста этих троих людей, начальник уезда прямо ответил:

— Они совершили преступление, избив сборщика податей и отказавшись от уплаты государственных налогов. Поэтому я содержу их под стражей в уездной управе, пока не прибудут соответствующие указания от провинциального правительства. Обращаются с ними хорошо.

— Но они вели очень важную работу в крестьянском движении, и ваши действия неизбежно помешают его развитию, — заговорил Фан Лолань, оставляя в стороне юридическую сторону дела и подходя к нему с точки зрения революционной тактики.

Ответом ему было:

— Крестьянские союзы по-прежнему существуют и могут продолжать свою работу.

По-видимому, действия начальника уезда не были лишены оснований.

Фан и Ху не могли больше ничего сказать.

После того как посредничество комитета партии окончилось неудачей, последняя надежда была потеряна.

Этот вопрос постепенно разросся и превратился в общественную проблему, взволновавшую всех. Крестьянский союз и профсоюз рабочих начали готовиться к действиям.

Но в комитете партии вспыхнула распря между двумя группировками.

Сторонники Ху Гогуана обвиняли приверженцев Фан Лоланя в том, что они мягкотелы, не способны к действиям и приносят в жертву интересы народа.

Последователи же Фан Лоланя порицали своих противников за то, что они хотят воспользоваться удобным случаем, раздуть события и под шумок извлечь выгоду для себя.

Городок был полон подозрениями, слухами, клеветой, страхом. Люди чувствовали, что наступившая тьма предвещает сильную бурю.

На объединенном собрании различных общественных организаций Ху Гогуан сделал доклад об итогах посредничества комитета партии и закончил его демагогическим заявлением:

— Начальник уезда слишком легкомысленно смотрит на это дело, считая, что сто?ит ему арестовать троих земледельцев, как вопрос будет законно разрешен. Он не соглашается отпустить арестованных на поруки общественным организациям и комитету партии. Это — пренебрежение к массам! Товарищи! Презрение к народу именно и есть контрреволюция. К контрреволюционному чиновнику следует применять только революционные меры! Народ единодушен. И очень странно, что в комитете партии есть люди, которые полагают, что данное происшествие является юридическим вопросом, административным делом. Они считают, что общественным организациям и партийному комитету не надо вмешиваться во избежание осложнений. Подобный взгляд в корне неверен. Это подлые происки тех, кто забыл о своем долге и прислуживает чиновникам, предавая интересы народа. Народ должен революционными методами смести их со своего пути!

Словно молния сверкнула во мраке. Все знали, что произойдет дальше и что означают «революционные методы», знали, кого из членов комитета имел в виду Ху Гогуан, к чему напряженно готовились в последнее время крестьянский союз и профсоюз приказчиков.

Хотя на улицах стало лишь больше разговоров, люди чувствовали, что из окрестностей собираются грозовые тучи и сгущаются над городком. Уже не только видны были отблески молний, но и слышались глухие раскаты грома.

Начальник уезда тоже издал постановление:

«Три члена бюро крестьянского союза западной части уезда подстрекали крестьян; они прогнали сборщиков податей, чем препятствовали взиманию государственного налога… Я, начальник уезда, получил от правительства приказ пресекать всякие незаконные действия населения… Сейчас трое вышеупомянутых людей находятся под стражей в управе, где с ними обращаются неплохо. Считаю своим долгом ждать соответствующих распоряжений от провинциального правительства… Кто осмелится сеять смуту и, воспользовавшись удобным моментом, возбуждать в народе враждебные чувства к властям, будет подвергнут суровому наказанию… В случае устройства сборищ со злонамеренными целями и подстрекательством к беспорядкам, я как начальник уезда, отвечающий за охрану района, не останусь бездеятельным и буду водворять порядок военной силой…»

Ответом на это постановление было дальнейшее усиление деятельности сторонников Ху Гогуана в уездном комитете партии и народных организациях. Воззвание, совместно выпущенное различными организациями, открыто обвиняло начальника уезда в контрреволюции и призывало созвать массовый митинг. Уездный комитет партии, поддавшись упорным настояниям Ху Гогуана, послал в провинцию телеграмму-молнию.

Утром следующего дня к Фан Лоланю домой прибежал Чжоу Шида и почти стащил его с кровати. Он возбужденно и тревожно говорил:

— Сегодня, пожалуй, вспыхнет мятеж. Начальник уезда тайно приказал отряду охранников войти в город. Тебе лучше скрыться.

— Почему я должен скрыться? — сохраняя присутствие духа, спокойно спросил Фан Лолань.

— Сообщники Ху Гогуана хотят с тобой разделаться. Ты разве не знаешь? Вчера вечером я уловил это из слов Лу Мую. Он с недавних пор стал пособником Ху Гогуана. Впрочем, он просто богатый сынок, никчемный и безвредный. Бояться же нужно компании Линь Бупина.

— Я думаю, что они просто выпустят листовку с ругательствами в мой адрес, и все. Вряд ли они осмелятся совершить на меня нападение. Брат Шида, благодарю тебя за дружеские чувства и заботу, но прошу не беспокоиться. Я не стану скрываться.

— Ты не должен быть беспечным! Ху Гогуан честолюбив. Воспользовавшись моментом, он хочет поднять мятеж, свергнуть начальника уезда и быть избранным на его место. К тебе он относится враждебно и уже высказывался в том духе, что ты прислуживаешь чиновникам и являешься опасным элементом.

Чжоу Шида говорил очень серьезно, и плечо его подергивалось сильней обычного.

Фан Лолань заколебался. Он знал, что силы отряда охранников невелики, не говоря уж о полицейских. Поэтому, если у группы Ху Гогуана действительно имелись такие планы, их, вероятно, нетрудно было осуществить.

— Чэнь Чжун говорит, что вы давно хотели отдать Ху Гогуана под суд. Почему же вы не сделали этого? Вот и вырастили тигра себе на го?ре, — печально добавил Чжоу Шида.

— Как раз развернулись события, связанные с арестом членов бюро крестьянского союза, и пришлось дело о Ху Гогуане отложить.

Посоветовав еще раз Фан Лоланю поскорей скрыться, Чжоу Шида торопливо ушел.

Госпожа Фан слышала только последнюю половину разговора и очень встревожилась. Фан Лолань рассказал ей обо всем в общих чертах и тут же заметил, что Чжоу Шида всегда был чрезмерно нервен и труслив. Вряд ли обстановка так опасна, как он расписывает.

— Он, кажется, даже говорил о необходимости скорей скрыться, — засмеялась госпожа Фан. — Правда, есть повод для волнения — с верховья Янцзы приближается армия[31]. А сказанное о Ху Гогуане мне кажется не очень правдоподобным.

— Что за войска?

— Вчера об этом сообщила Чжан. Недавно приехал ее двоюродный брат и сказал, что уже идут военные действия. Это от нас по реке ли[32] пятьсот-шестьсот!

События развертывались стремительно. Кто тут мог думать о том, что происходит за пятьсот-шестьсот ли! Поэтому Фан Лолань тотчас позабыл об это известии и поспешил узнать о действиях группировки Ху Гогуана.

Он побывал в нескольких местах, и везде ему говорили, что Чжоу Шида малодушен, а Ху Гогуан отнюдь не обладает смелостью.

От Сунь Уян он узнал, что крестьянский союз готовит большую демонстрацию, чтобы принудить начальника уезда освободить троих арестованных. Вероятно, начальнику уезда стало известно об этом; он тайно вызвал для самозащиты отряд охранников.

— Ху Гогуан дьявольски хитер, — рассказывала Сунь Уян. — Увидев его в первый раз, я тотчас почувствовала к нему отвращение. Его «оценил» и допустил к власти специальный уполномоченный провинции Ши Цзюнь. На мой взгляд, это определенно примазавшийся элемент. Можно лишь посмеяться над тем, как Ши Цзюнь превознес его способности. Приезжающие из центра уполномоченные, не знакомые с обстановкой, часто поступают так опрометчиво. Сейчас вы снова просите провинцию прислать представителя, но когда он приедет?

— Телеграмма послана два дня назад, — ответил Фан Лолань. — Вероятно, он приедет завтра или послезавтра. Это Ху Гогуан усиленно настаивал, поэтому и послали телеграмму.

Сунь Уян рассмеялась.

— Вероятно, потому, что в прошлый раз уполномоченный из провинции был весьма полезен для него. Ху Гогуан надеется на удачу и во второй раз. Но если сейчас снова приедет Ши Цзюнь, я непременно выругаю его за то, что он выдвинул этого негодяя. Ху Гогуан должен получить по заслугам.

Фан Лолань совершенно успокоился и, простившись с Сунь Уян, пошел в уездный комитет партии. Как раз за десять минут до этого была получена ответная телеграмма из провинции. В ней весьма сухо сообщалось, что инструктору Ли Кэ, находящемуся в инспекторской поездке по соседнему уезду, уже дано распоряжение заняться этим делом. Фан Лолань недовольно вздохнул. Обстановка в уезде была так сложна и серьезна; разве мог какой-то инструктор разобраться в ней?!

В тот же вечер отряд охранников в количестве пятидесяти человек, тайно вызванный начальником уезда, вошел в городок и разместился в уездной управе.

Ночь прошла без каких-либо происшествий. Но на следующее утро на пустыре близ управы был найден труп юноши в желтой одежде. Тотчас установили, что это был бойскаут, убитый ножом. Отряды пикетчиков пришли в боевую готовность. Бойскауты собрались у своего штаба. После полудня состоялся давно подготовлявшийся митинг протеста. Отряды вооруженных копьями крестьян вызывали бешеный лай собак, не привыкших к подобным зрелищам.

Митинг по-прежнему состоялся перед храмом бога — хранителя города. Вооруженные крестьяне близлежащих районов, приказчики, кустари, рабочие, громко шумящие зеваки теснились на площади в пять-шесть му[33].

Ху Гогуан, разумеется, был главным действующим лицом на митинге. Он предложил отомстить за убитого и тщательно выявить реакционеров в городе, а также потребовать от начальника уезда немедленного освобождения троих арестованных.

Раздались горячие аплодисменты.

Неожиданно на одной стороне площади поднялся шум, и несколько голосов выкрикнули:

— Бей!

Тотчас вся площадь заволновалась. Солнце скрылось, словно испугавшись криков, воплей и взметнувшейся облаком пыли.

Ху Гогуан, стоявший на трибуне, сооруженной из двух столов, встревожился не на шутку. Он торопил Линь Бупина быстрей вызвать пикетчиков и навести порядок. С возвышения ему было хорошо видно, что более чем в десяти местах завязалась драка и люди беспорядочно тузят друг друга. Металлические наконечники копий поблескивали над густой волнующейся толпой. Ясно, что такое оружие здесь невозможно было применить.

Крики дерущихся со всех сторон подкатывались к трибуне.

Теперь Ху Гогуану грозила непосредственная опасность. Пикетчики бросились водворять спокойствие, перед трибуной образовалось пустое пространство. Но его тотчас заполнили панически убегающие женщины.

Вдруг группа хулиганов человек в десять появились неизвестно откуда и с громкими криками бросилась к трибуне. Ху Гогуан моментально скатился с помоста и юркнул в толпу. Резко звучали истерические крики женщин. Несколько человек упало, и объятые ужасом бегущие люди топтали их распростертые на земле тела.

Когда крестьяне с копьями вырвались из тисков толпы и собирались пустить в ход свое оружие, прибыли полицейские и отряды охранников. Но хулиганы уже разбежались. Пикетчикам удалось поймать некоторых из них. В толпе оказалось более десятка раненых.

Перед трибуной лежала женщина. Ее пестрые штаны были разорваны, а тело покрыто кровоточащими царапинами. Люди опознали в ней Цянь Сучжэнь из Дома освобожденных женщин.

Через полчаса после этого происшествия на улице Сяньцяньцзе по приказу купеческого союза была прекращена торговля. Крестьянские отряды, пришедшие на митинг, не ушли из города, а разместились в различных общественных организациях для их охраны.

В то же время по городку распространились два противоречивых слуха. Неизвестно, кто пустил их. Одни говорили, что крестьяне хотят окружить и атаковать уездную управу. Другие утверждали, что гарнизон намерен устроить резню и что реакционеры, спровоцировавшие на митинге беспорядки, заранее сговорились с начальником уезда. Поэтому отряд охранников прибыл сюда лишь для отвода глаз, когда все уже закончилось.

Городок был объят страхом. Сумерки только наступили, а на улицах уже не было пешеходов, словно все вымерло. Жители покрепче запирали ворота и прятались по домам, ожидая развития неотвратимых событий.

После полуночи люди пробудились от своих тревожных снов. Скорбно кричали рогатые совы. Слышался шум крыльев носящейся в воздухе вороньей стаи и непрерывное карканье. Вероятно, птицы были чем-то встревожены и не могли спокойно спать на деревьях.

Когда солнце взошло над городом и люди открыли двери, чтобы осмотреться, улицы уже были переполнены. Толпы вооруженных крестьян близлежащих районов, словно горный поток после дождя, захлестнули этот маленький уездный городок. По-видимому, слухи о нападении на управу превращались в действительность.

Управу оборонял лишь отряд охранников менее чем в сто человек. Как и у большинства домов в городке, ворота управы были крепко заперты.

Окружив управу, вооруженные крестьяне попросили собравшийся на чрезвычайное заседание партийный комитет довести до сведения начальника уезда выдвинутые ими два условия. Первым было немедленное освобождение троих арестованных, вторым — устранение начальника уезда и временная замена его представителем местных общественных организаций.

«Ху Гогуан честолюбив. Воспользовавшись моментом, он хочет свергнуть начальника уезда и быть избранным на его место» — эта фраза Чжоу Шида всплыла в памяти Фан Лоланя. Он взглянул на Ху Гогуана и увидел, как этот человек с желтым худым лицом самодовольно поглаживает бородку.

Фан Лолань перевел взгляд на Линь Цзычуна и Пэн Гана и заметил у них такое же выражение на лицах. Ясно, что большинство было на стороне Ху Гогуана.

— Первое требование об освобождении арестованных, собственно говоря, мы тоже выдвигали. Но второе, пожалуй, чрезмерно. Особенно нехорошо то, что это требование почти означает вмешательство в права правительства, — наконец медленно проговорил Фан Лолань.

Он устремил свой взгляд на постоянно сонного Пэн Гана, словно надеясь разбудить его, чтобы он не следовал слепо за другими.

Но тут выступил Линь Цзычун.

— Оснований для второго требования вполне достаточно, — сказал он. — В том же, что это требование считают неприемлемым, сказывается вредная точка зрения на начальника уезда как на лицо привилегированное. Это не соответствует духу демократизма. К тому же начальник уезда и раньше не отвечал надеждам народа. Вчера на массовом митинге произошли беспорядки. Есть подозрение, что это он стакнулся с реакционерами. Разве он не собирался устроить бойню, вызвав в городок отряд охранников? Поэтому требование крестьян о его устранении правильно.

Ху Гогуан тотчас добавил:

— Конечно, общественные организации лишь временно будут поддерживать порядок и ведать делами начальника уезда. В этом нет противодействия правительственной власти, и центр безусловно войдет в наше положение. Товарищ Фан может об этом не беспокоиться.

— Оба выступления довольно убедительны, но давайте обратимся к фактам, — вновь выступил Фан Лолань. — В управе сидит сотня охранников, вооруженных винтовками. Когда начнутся военные действия, неизвестно еще, на чьей стороне будет победа, но городок пострадает непременно.

Он не был ревностным сторонником начальника уезда, но только потому, что его отстранения хотел этот примазавшийся к революции авантюрист Ху Гогуан, Фан Лолань решительно не мог с этим согласиться.

На некоторое время водворилась тишина. Факты, в особенности вопрос о военной силе, не могли не заставить людей призадуматься.

— Факты также имеют две стороны, — энергично заговорил Ху Гогуан. — Начальник уезда вряд ли согласится упустить удобный случай для действий, да и крестьяне не пойдут на мировую. Комитет нашей партии не может отрываться от многочисленных народных масс и становиться на сторону одного начальника уезда.

Линь Цзычун одобрительно зааплодировал. Фан Лолань слегка улыбнулся.

Делегаты крестьян вновь торопили начать переговоры с начальником уезда. Словно отдаленные раскаты грома, доносился с порывами ветра шум толпы. Фан Лолань как будто уже видел множество копий, огонь и кровь.

Чэн Чжун впервые взял слово.

— Согласится ли с этими требованиями начальник уезда — это другой вопрос, но необходимо прежде всего повести переговоры. Я предлагаю от комитета партии послать на переговоры в управу товарища Ху Гогуана.

Сонный Пэн Ган широко раскрыл глаза, выражая этим одобрение.

Фан Лолань, взглянув на Чэнь Чжуна, тоже поднял в знак согласия руку. Он знал, что Ху Гогуан непременно откажется, боясь быть арестованным начальником уезда.

Взоры всех присутствующих обратились к Ху Гогуану. Тот действительно не согласился быть делегатом. Покраснев, он выдвинул кандидатуру Фан Лоланя.

— Я не смогу справиться, — просто ответил Фан Лолань и отрицательно покачал головой.

Так возник второй практический вопрос: кто сможет быть представителем в переговорах с начальником уезда. Очень долго члены комитета сваливали эту обязанность друг на друга. Лучу солнца, танцевавшему на столе, будто надоело ждать, он выскользнул из комнаты и лениво пополз по стене.

— Давайте пойдем все впятером! — словно сделав важное открытие, закричал Пэн Ган. Его сонные глазки прояснились. Трое одобрительно закивали головами, но Ху Гогуан ничего не сказал. Он все еще не соглашался.

Крестьянские депутаты приходили уже пять раз. Все утешительные и успокоительные слова были исчерпаны. Но когда они пришли в шестой раз, у пятерых членов комитета скисли лица, словно при виде кредитора.

Ху Гогуан заметил, что вслед за крестьянскими делегатами вошел невысокий человек в штатском френче. Видно, потерявшие терпение крестьяне избрали его дополнительно для помощи своей делегации.

События нарастали. Что было делать?

Ху Гогуан подумал, что идти всем пятерым, по-видимому, придется, и с этим трудно спорить. Но неприятное заключалось в том, что для других это было безразлично, а для него опасно. Он открыто ругал начальника уезда, он был зачинщиком сегодняшних событий, и идти ему в управу означало самому «сунуть голову в пасть тигра». А хуже всего было то, что он не мог открыто заявить об этом.

— Этот товарищ прислан провинцией и хочет видеть уполномоченных комитета, — сказал ранее приходивший крестьянин, показывая на стоявшего позади невысокого юношу.

Все пятеро вскочили. О, присланный провинцией? Вероятно, это Ли Кэ, особоуполномоченный, вернее временно исполняющий обязанности особого уполномоченного, инспектор Ли Кэ.

Все почувствовали, что с плеч словно свалилась тяжелая ноша. Прибыл человек, который невысок ростом и хил, но может нести теперь ответственность за все дела. Члены комитета оживились, особенно Ху Гогуан.

Через десять минут Ли Кэ уже полностью разобрался во всех затруднениях и очень охотно согласился пойти на переговоры в управу, но перед этим захотел встретиться с руководителями крестьянского союза.

Ху Гогуан отважился сопровождать Ли Кэ в поисках членов бюро крестьянского союза. Он почувствовал, что Ли Кэ весьма холоден, малоразговорчив и, видимо, не так простосердечен, как Ши Цзюнь. Но все же это был особоуполномоченный провинции, и, естественно, Ху Гогуан хотел ему услужить.

Оставшиеся, глядя вслед Ли Кэ, с облегчением вздохнули. В душе они сомневались, что этот невысокий, невзрачный на вид юноша сможет справиться с делом и проявить дальновидность. Но, подумав, что, как бы то ни было, ответственность падет теперь на него, они повеселели и, довольные, стали ждать радостных известий.