Борис Рубекин: «Мне больше нравится заниматься аранжировками…»

Борис Рубекин уже несколько лет играет на клавишных в «Аквариуме». С одной стороны, вроде бы и не слишком давно, однако группу невозможно уже без него представить.

– Сколько лет ты уже играешь в «Аквариуме»?

– С осени 1998-го.

– А что происходило до этого? Каким образом ты влился в аквариумные ряды?

– Произошло интересно. Я до этого занимался студийной работой – полукустарным способом, дома, – но, как ни странно, порой получались достаточно хорошие записи. Я играл тогда в одной группе, исполняющей кантри-музыку. А в ее составе есть уникальный человек по имени Дима Сергеев, играющий почти на всех инструментах, которые звучат в кантри-музыке, включая даже барабаны. Гитары, мандолины, банджо… И вот к нему подошел однажды Митя Шагин (видимо, они были давно знакомы) и говорит: «Как бы нам, Дима, с тобой альбомчик бы, дык, записать?»

– Очередной митьковский?

– Да, очередной митьковский. Дима и говорит: «Ну, чего ж, можно и записать…» А Митя у него спрашивает, не знает ли он студии какой-нибудь подходящей. Дима и говорит, что есть у него один знакомый парень, у которого можно все записать дома, да и что на клавишных он играет хорошо. Естественно, он меня имеет в виду. Тогда Митя задает Диме следующий вопрос: «А он браток?» Видно, оказалось, что браток… Раз Митя пришел, и мы с ним трудились, а потом он стал приглашать на запись других артистов. Помню, Наташа Пивоварова была, Бутусов, Чиж… Шагин выпустил этот альбом недавно, в прошлом году.

– Что же это за альбом митьковский? Не «Москва митьковская»?

– Да. Песни, которые поют Бутусов, Чиж, Пивоварова, – это все было записано у меня дома. И еще пришли однажды Дедушка с Сурушкой[2]. Они быстренько все записали, а потом так хитро между собою переглянулись и спрашивают у меня: «А как ты, Боря, к «Аквариуму» относишься?» – «Хорошо отношусь». – «А ты не хотел бы попробовать?» Оказалось, что «Аквариуму» нужен человек, который может играть на клавишных плюс на клавишном басу. Потом пришли сюда, на Пушкинскую, 10, я приехал с клавишными, что-то поиграли. Никаких разговоров серьезных, которые бывают при поступлении на работу, при этом не было. А потом мы пошли к Борису в гости…

– А до этого момента? Понятно, что ты про «Аквариум» знал, но как ты к нему относился? Группа-то ведь старая. Как ты ее воспринимал до того, как стал с ней сотрудничать?

– Первый раз я попробовал играть в группе, когда учился в школе, классе в восьмом. Помню, что тогда мне ужасно хотелось поиграть на электрическом органе, до этого я играл только на пианино. Тогда один мой приятель предложил мне сходить в подростковый клуб «Аврора» в Нейшлотском переулке, где был нужен человек, умеющий играть на клавишных, на пианино, и там обещали показать электроорган. Я тогда решил сходить. Пошел. Там был милый такой дядечка Юра, он всем там руководил, еще были два человека – гитарист и басист, постарше меня. Но электрооргана не оказалось, было только пианино. Но мне все равно понравилось: электрогитара, бас – все это так объемно звучало. Первая репетиция заключалась в том, что происходило прослушивание концертного варианта «Радио Африки», запись того фестиваля, когда впервые появилась группа «Мануфактура». Вот это и было вроде бы первое знакомство с «Аквариумом». А потом, еще в институте, у нас была девушка, староста группы, которая очень любила «Аквариум». Я к ней часто приезжал, помогал какие-то домашние задания делать, и уж тогда я много аквариумной музыки послушал, я знал все хиты и мог их играть, и даже… свят-свят-свят… петь.

– И на каких-то концертах тоже бывал, наверное?

– Всего один раз был, до знакомства с группой. Но помню, что концерт был замечательный. Это произошло так: наша классная руководительница купила мне билеты на концерт группы «Аквариум». Это вообще было что-то из ряда вон выходящее! Я пошел на концерт со своей девушкой, учительница пошла со своим мужем. У нас был замечательный класс, наша классная старалась нас как-то развивать и купила мне билеты. Меня это очень прикололо тогда. Это был акустический концерт с Гаккелем, с Дюшей, а было это… Я даже могу вспомнить… Я был, очевидно, в десятом классе тогда, а родом я шестьдесят девятого года…

Борис Рубекин.

– А когда ты внедрился в «Аквариум», то с какого времени ты стал осознавать, что играешь в этой группе? Когда ты осмыслил этот процесс?

– Не знаю… На концертах как-то получалось легко, как-то это было естественно, наверное, да и Боре вроде бы нравилось то, что я играю. А вот во время записи альбома «Пси» мы, конечно, намучились, тут началась такая притирка вкусов, а вкусы были совершенно разные, все-таки и разница такая в возрасте – лет шестнадцать. Если, например, Боря конкретно вышел из «Beatles», то я-то вообще свое знакомство с такого рода музыкой начал с «Deep Purple». А «Beatles»… Я ведь был совсем маленьким, когда они были. И поэтому у меня не было такого уж сильного пиетета по отношению к этой группе. А, кстати, тот еще дядечка, который нас воспитывал в подростковом клубе, он очень любил «Rainbow», Блэкмора. У «Rainbow» я знал все наизусть, я мог любую песню сыграть.

– То есть ты ориентировался на классику хард-рока? На тяжелую музыку тех лет?

– Да, да, да. «Led Zeppelin» мне казались тяжеловатыми тогда, «Deep Purple» были ближе. Нет, «Beatles» я тоже как-то слушал, но какие-то их легкие вещи, не психоделические.

– Ты ведь уже успел принять участие в записи многих альбомов «Аквариума». Причем ты не только играешь на клавишных, но еще занимаешься и аранжировками, и звукорежиссурой, и компьютерные дела все твои…

– Я все это на себя взял, мне это интересно. У Бориса есть способность глобально мыслить, я восхищаюсь такими людьми. Он может все это прикинуть в общем и сказать, куда надо двигать. Вот он говорит, например, что «вот здесь бы хорошо сделать что-нибудь вот такое…». И мне интересно это реализовывать.

– Иногда ведь какие-то вещи могут вызывать разногласия, будь то аранжировочные или концертные варианты. Или могут быть какие-то требования со стороны того же БГ, которые тебя не очень устраивают, и какие-то проблемы, с этим связанные?

– На самом деле первый мой аквариумный год прошел очень интересно. Когда в составе было три перкуссиониста, – Панама на гитаре играл, а Дедушка играл на флейте, – вот тогда нам было легче играть концерты втроем (например, я, Боря и Дедушка), чем со всей группой. Потому что тогда группа была какая-то очень полярная. Одну половину группы явно интересовало что-то одно в музыке, а другую – что-то другое. И мы играли концерты и вдвоем, и втроем с Дедушкой – тут никаких проблем не было вообще никогда. А потом, когда пришел Алик Потапкин, то вообще стало все замечательно. Бывает, Боря подойдет и скажет, что ему хотелось бы здесь не орган, а рояль. Или наоборот. Я сам по природе всегда сначала скептически отношусь к каким-то таким предложениям, а уж потом стараюсь найти в них что-то интересное для себя.

– Какие предложения ты имеешь в виду?

– Ну, например, сыграть соло не на органе, а на рояле. Ёлки-палки, так хорошо было с органом, зачем же играть здесь на рояле? А потом сядешь – и на рояле вроде как-то хорошо, а потом уже и это нравится. Не знаю, можно ли это проблемами назвать.

– Нет конечно, это же реальная практика частных аквариумных явлений. «Аквариум» ведь довольно много ездит и по России, и по заграницам. Тебе не надоели немножко эти постоянные вояжи?

– В среднем мы играем пять концертов в месяц, это, мне кажется, достаточно умеренно по сравнению с теми, кто дает по десять-пятнадцать концертов. Когда концерты хорошо организованы, то это одно удовольствие.

– Тебе что интереснее – студийная работа или концертная?

– Да все интересно. Как-то так получается, что мы сидим в студии без выходных, а когда выходной, то как-то не знаешь, что и делать. Но с другой стороны, вот так посидишь две недели и понимаешь, что мозги уже начинают плавиться, надо куда-то ехать. Потом поедешь на две недели, надоест по поездам и по самолетам. А вернешься, сядешь… О, как хорошо! И две недели опять в студии живешь.

– Тебе за эти годы приходилось в студии работать не только с «Аквариумом»?

– С Максом Леонидовым мы как-то за неделю записали пластинку «Давай, закурим» – это песни военных лет, некоторые из них, по-моему, очень хорошо получились.

– У тебя есть собственные сочинения, твои сольные, авторские композиции, или до этого дело пока еще не дошло?

– Мне больше нравится аранжировками заниматься. То есть, грубо говоря, додумывать то, что композитор не додумал. Тут есть очень большое поле для деятельности. И я еще сочиняю партии для клавишных, а вот что-то от начала до конца сгенерить – до этого пока еще дело не доходило. Да и времени нет.

– Что тебе больше всего запомнилось из многочисленных поездок? Расскажи о наиболее эффектных или о наиболее курьезных впечатлениях.

– Вообще все заграничные поездки, особенно американские, очень веселые. В Америке мы часто играем в клубах, Боря любит в клубах играть. Там ведь и народ достаточно отвязный, приходят русские эмигранты в основном, а у них все проблемы решены, и они могут порадоваться и вовсю повеселиться. Бывали случаи… И Боря мне как-то говорит: «Иди поиграй пока, а я пока покурю или пива бутылочку выпью». Ну, я выхожу, играю сольное вступление. А Боре обычно наш художник-сценограф Марк Брикман находил какой-то ящик, чтобы он мог сесть и начать концерт сидя. Но тогда, видимо, Марк задумался и ящика этого не нашел. А на сцене рядом со мной стоял ящик, из которого тянулись какие-то провода – как я потом понял, там были трансформаторы 220 вольт, которые питали всю нашу аппаратуру. Ну, я и играю, дохожу до кульминационной точки, народ уже ревет, сейчас уже должен появиться Боря. И Боря действительно появляется, я еще наворачиваю, и тут у меня как все рушится! Оказывается, Боря, не найдя обычного ящика, подошел вот к этому, стоящему на колесиках, с проводами и, естественно, мы были обесточены. Я почувствовал себя очень неловко. Такая ситуация, как будто у меня одним ножиком всю одежду срезали. Потом, конечно, все восстановилось.

– Ты уже рассказывал, что раньше любил хард-рок. А вот сейчас какого рода группы лично тебе интересны?

– Ух, ты… (Почему-то пораженный этим вопросом, отвечает не сразу.) Да я как-то все по песне собираю. Сильных впечатлений очень немного. Вот одно из последних сильных впечатлений – альбом Тома Уэйтса «Mule Variations». Но это уже давно было. И еще в Америке я услышал исполнителя на ирландской арфе, но забыл его имя. Как звукорежиссеру мне интересны группы американские, классно записанные. Вот «Train». Замечательно записано и замечательно звучит. Но, как справедливо говорит Боря, таких групп появилось миллион, и вроде все они такие хорошие, и в то же время это фон, «бэк-граунд».

– А что тебе интересно из российской музыки?

– Меня не очень трогает «Мумий Тролль», а вот Земфиру слушаю с удовольствием. И вот последнее яркое впечатление – это группа «5’nizza» – ребята из Харькова. Это даже не группа, а два человека, акустический такой вариант, но это очень серьезно и держит все семьдесят две минуты, когда звучит компакт-диск. Чувствуется, что людьми все хорошо пройдено от Боба Марли и далее. А еще… вообще-то все интересное связано с поездками в Америку, там часто попадаются какие-то пластинки, которые духу времени отвечают. Это такая своего рода прочистка ушей, когда ты попадаешь в страну, где вообще не звучит музыка на русском языке. И там слушаешь музыку в основном как фон. Редко, когда у тебя есть возможность сесть и включить музыку только для того, чтобы ее просто послушать. Но в Америке – там вот фон очень хороший.

– Как ты воспринимаешь чисто инструментальную музыку?

– Девяносто процентов инструментальной музыки, которую я прослушал, – это музыка джазового направления, хотя и не только джазового: вот Кейт Джаррет – это ведь не совсем джаз. Я очень люблю еще гитаристов «снимать» – но не на гитаре, а на клавишных.

– В «Аквариуме» много лет работал Олег «Дед» Сакмаров. Но так сложилась жизнь, что из группы он ушел. Появились творческие разногласия? Меня интересует именно это, а не человеческие отношения.

– Мне кажется, что каждому музыканту, и в особенности инструменталисту – а не автору, не генератору идей, как Борис, – нужно играть с разными коллективами, чтобы в свой родной коллектив привнести что-то новое и свежее. Это своего рода улучшение музыкального генофонда. Жизнь в «Аквариуме» достаточно плотная, и заниматься поиском новых идей просто некогда. И, видимо, Дедушка подумал, что все, что он на данный момент знает, он в «Аквариуме» уже сделал.

– Реализовался.

– Да. И поэтому нужно что-то еще почерпнуть на стороне.

– Но ведь он же иногда приходит. Я помню, например, как недавно, в феврале, он приходил на концерт «Аквариума» в клубе «Орландина» и играл в некоторых номерах.

– Ну да, тянет обратно, тянет, конечно. Но с другой стороны, Дедушка ушел – и Сур зазвучал полнее, потому что человека нового не появилось, зато стали больше на скрипку акценты делать.

– Что ты думаешь по поводу дальнейшего усовершенствования аквариумной системы? Я понимаю, что все зависит от идей Бориса, но все-таки в какую сторону все должно двигаться?

– Совершенно бесполезно это предполагать. Я думаю, что этого сейчас не знает точно даже сам Боря. И еще я замечал, что Боря все время преподносит, как капитан корабля, такие сюрпризы, что я даже не в силах их на пятьдесят процентов ожидать.

– А какой был последний сюрприз?

– Да вот хотя бы с Индией. С последним альбомом «Песни рыбака». Ездить в Индию, записывать там индийских музыкантов. Я знал, что «Сестра Хаос» получился достаточно сильным альбомом, сыгранным силами группы, и думал, что сейчас будет что-то еще, сделанное в таком же контексте. А тут раз, и…

– Ну, видимо, эта непредсказуемость и является во многом залогом успеха.

– Да, безусловно. Я восхищаюсь Бориной способностью так вот глобально повернуть куда-то. Спонтанно и не боясь никаких последствий. Я, например, так не могу, я начинаю осторожничать, чего-то там думать, бояться. А потом, когда уже корабль повернули – ну что же еще остается, как не идти по этому курсу дальше?

2.07.2003