Комментарий третий: СЧАСТЬЕ НИСПРОВЕРГАТЬ

Недорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова…

Александр Пушкин

Мы все любим побеждать и покорять. Соперника, горную вершину, морские глубины, гордую красавицу, быка на арене, конкурента на рынке. И чем сильнее противостояние, чем грознее наш соперник или конкурент, или силы природы, тем слаще победа. Но чтобы мы решились ринуться в борьбу, нам необходим хоть маленький проблеск надежды на успех. Если такой надежды нет, мы не двинемся с места. Или со вздохом пойдём покупать лотерейные билеты — ведь там огонёк надежды светит каждому.

Победа приносит счастье, поражение — горечь и отчаяние. Ну, а нельзя ли отыскать — выбрать — такое противоборство, где бы победа была гарантирована, а поражение исключалось? Оказывается, такое завидное занятие есть. Оно известно с древних времён и практически доступно всем и каждому. Называется оно «ниспровержение кумиров». Живых и мёртвых, в камне и бронзе, реальных и символических, зримых и невидимых. Всё, что окрашено людским поклонением или хотя бы почтением, годится на роль объекта ниспровержения.

Скорее всего, знаменитый Герострат не имел ничего лично против богини охоты Артемиды. Он с таким же успехом мог бы поджечь храм другой небожительницы — Геры, Афины, Афродиты. Слава смелого ниспровергателя была бы ему гарантирована на века независимо от того, кого бы он выбрал для нападения. В наши гуманные времена самым священным кумиром сделалась человеческая жизнь. Поэтому для серийных убийц настало раздолье. Остаётся только состязаться друг с другом — кто отправит на тот свет больше сограждан. Но даже и жалких полдюжины уже гарантируют тебе место в газетных заголовках и теленовостях по всему миру.

Многообразие возможных объектов ниспровержения неописуемо. Можно швырять помидоры в неугодного политика или облить его зелёнкой. Можно прокрасться ночью на еврейское кладбище и рисовать свастики на могильных плитах или посреди дня влететь в Божий храм и исполнить зажигательный канкан перед алтарём. Если вы живёте в Америке, можно разрушать памятники генералам южан, а если в Польше, Литве, Латвии, Украине — памятники генералам Красной армии. Нью-Йоркские бедняки размахивали плакатами с серпом и молотом перед зданием банка на Уолл-Стрит, а московские автомобилисты привязывали к антенам своих машин презервативы, и это тоже виделось смелым знаком протеста. Ниспровержение видных политиков и звёзд шоу-бизнеса за старинные сексуальные приставания к женщинам превратилось в США в настоящую эпидемию.

Любой религиозный догмат или запрет будет всегда приманивать на себя тучи ниспровергателей, а любой уличный оратор знает, что собрать вокруг себя изрядную толпу легче всего, если вставлять перед каждой фразой призыв «долой!». Театральность и экстравагантность тоже могут иметь успех. Если вы решили выразить свой протест, прибив собственную мошонку гвоздями к брусчатке на Красной площади, это увидят миллионы зрителей и владельцев смартфонов. И полуобнажённые красавицы могут не очень заботиться о том, какие именно лозунги писать у себя на голой груди — внимание публики уже гарантировано.

Заманчивость ниспровергательства состоит в том, что оно переносит надежду на победу из «сегодня» в неопределённое будущее. Ленин, как и большинство ниспровергателей Российской монархии, ещё в декабре 1916 года выражал сомнение, что его слушателям доведётся дожить до победной революции. Она мерещилась ему и его последователям как далёкая цель, устремлённость к которой освещала и оправдывала всю повседневную убогость эмигрантского существования.

Далеко не все ниспровергатели вступают в ряды профессиональных подпольщиков-революционеров. Достаточно выражать сочувствие и одобрение актам протеста, оказывать финансовую помощь активистам, восхвалять в литературе смелых революционеров. Толстой призывал не противиться злу насилием, но ниспровергатели-террористы всё равно считали его своим. Ведь это он умел придавать их страстям видимость высоких устремлений, когда писал, что «социализм — это просто воплощение христианских идей в экономической сфере».

Не всегда удаётся понять, что вызвало гнев тех или иных ниспровергателей. Кому мстил Тимоти Маквей, взрывая федеральное здание в Оклахоме? По какому принципу выбирал своих жертв Тед Качинский, рассылавший пакеты с бомбами по почте? Недавно по Америке прокатилась новая волна протестов: футболисты высшей футбольной лиги при звуках национального гимна перед игрой не замирают с рукой на сердце, как требует традиция, а опускаются на одно колено. Эти-то чем недовольны? Что их зарплаты измеряются только миллионами, а не десятками миллионов долларов? О дискриминации чёрных смешно говорить, когда речь идёт о виде спорта, в котором белые игроки едва составят десять процентов.

Смутная мечта о светлом будущем — важная составляющая любой ниспровергательной схемы. Царствие Божие на земле, страна Утопия, фаланстёр Фурье, комфортный пансионат из снов Веры Павловны, бесклассовое общество, всеобщее равенство, оздоровление расы, победа разума и справедливости, правительство без коррупционеров, новый халифат — всё можно пустить в дело, всё годится. Светлое будущее хорошо тем, что вовсе не обязательно пускаться в рискованные эскапады ради достижения его или в трудную укладку фундамента и возведение стен. Вполне достаточно в уюте своей кухни шёпотом поносить врагов всего светлого и тешиться чувством собственной правоты и превосходства над ними.

Хотя выбор объектов для ниспровержения невероятно широк, самым манящим во все века остаётся институт верховной власти. Это она проклятая — всегда она! — преграждает путь к улучшениям жизни. Недаром она так защищает себя, так безжалостно карает за любую критику, даже за призывы хотя бы к косметическим реформам. История любого недемократического государства включает в себя тысячи трагических судеб тех, кто решался на открытый протест, — тюрьмы, ссылки, казни. И ведь, как правило, в большинстве своём эти мученики были самыми прозорливыми гражданами страны. Ибо только дальнозоркий способен вступить в противоборство, не обещающее победу в настоящем, довольствоваться надеждой на победу в далёком будущем.

«Склонитесь первые главой / под сень надёжную законов», — призывал монархов юный Пушкин и был изгнан из столицы.

«Свободы, гения и славы палачи!», — обличал «стоящих у трона» Лермонтов и был отправлен на гибельный Кавказский фронт.

Достоевский всего лишь принял участие в политико-философских беседах, и его приговорили за это к расстрелу.

Но как только Россия попыталась в 1861 году откликнуться на веянья века и ступить на путь либерализации, ниспровергатели воспользовались этим и перешли от слов к пистолетам, кинжалам, бомбам. А в сфере теоретической на первое место вышли нигилисты, анархисты, атеисты. И конечно, громче всех звучал голос Льва Толстого, призывавшего ниспровергать всех монархов, живых и мёртвых, всех министров, судей и генералов, всех новомодных писателей, а заодно Шекспира, попов и всю православную церковь.

Если ниспровергательный азарт найдёт объект, способный объединить миллионы, в стране происходит революция. Чаще всего она вынесет на вершину власти самого страстного и заслуженного ниспровергателя, который на собственном опыте знает, как опасны протестующие бунтари и умеет затыкать им рты. Цензура, слежка, аресты, высылки, казни обрушатся на тех, кто не сумеет вовремя подавить свою страсть к ниспровержению. Остальным будет разрешено утолять её раскулачиванием, погромами и грабежом еврейских магазинов, расклейкой дадзыбао, борьбой с вредителями и безродными космополитами, с правыми уклонистами, с валютчиками и даже с воробьями, клюющими зёрна на полях. И конечно — словесным ниспровержением лидеров других стран, этих прислужников капитала, разжигателей войны, душителей свободы. В таких условиях разве что отчаянный Мандельштам решится «припомнить кремлёвского горца», но безотказно будет отправлен за это на гибель в Гулаге.

Ну, а что произойдёт, если народ сумеет избежать опасности диктатуры и действительно выстроит прочную демократическую постройку? На чём будут утолять страсть к ниспровержению граждане свободной республики? О, они получат бескрайние возможности утоления её ниспровергая друг друга. Повседневная политическая борьба в демократических странах, дебаты в прессе и на митингах, изобретательные поношения политических оппонентов, поиски «скелетов в шкафу», «дохлых кисок» и прочего компромата на кандидатов противной партии заполняют жизнь правящей элиты и, в меньшей степени, всего электората.

Опасность, однако, состоит в том, что, как и другие варианты жажды самоутверждения, страсть к ниспровержению ненасытима. Постепенно она размывает правила политического противоборства, делает разрешёнными приёмы и методы, которые раньше считались недопустимыми. Во времена правления Франклина Рузвельта пресса считала недостойным выносить на свет детали его личной жизни. Пятьдесят лет спустя сексуальные эскапады президента Клинтона обсасывались всеми газетами, журналами и телевизионными каналами вплоть до таких деталей как пятна спермы на голубом платье его возлюбленной, Моники Левински.

Начало 21 века оказалось золотой порой для тех ниспровергателей, которые обосновались в юридической сфере. Нет такого поступка или такого стечения обстоятельств, которое ловкий юрист не смог бы представить как злонамеренное нарушение закона, совершённое политиком в корыстных целях. Судебным преследованием грозили Курту Вальдхайму в Австрии, Никсону, Рейгану и Клинтону в США, Берлускони в Италии, Жаку Шираку и Николя Саркози во Франции, Кристине Киршинер в Аргентине, Дилме Руссефф в Бразилии, Михаилу Саакашвили в Грузии, Кристиану Вульфу в Германии, Януковичу в Украине, Нетаньяху в Израиле. За решёткой оказались Беназир Бхутто в Пакистане, Юлия Тимошенко в Украине, Моше Кацав и Эхуд Ольмерт в Израиле.

Разгул ниспровергателей в прессе и юстиции крайне затрудняет выбор политической карьеры для человека, дорожащего своей репутацией. Кто может решиться ступить на этот путь, зная, что не только ты сам попадёшь под безжалостный микроскоп опытных очернителей, но и все твои близкие и родные окажутся под ударом? Нужна была безоглядность Дональда Трампа, чтобы добровольно сунуться в это осиное гнездо. Неизвестно, долго ли он усидит в президентском кресле. Но уже десятки людей, согласившихся участвовать в работе его правительства, были облиты грязью и вынуждены уйти со своих постов.

В любом народе существует некое дальнозоркое меньшинство, способное смотреть в будущее, планировать защиту от грядущих опасностей, вырабатывать разумные законы. Ему всегда противостоит близорукое большинство неспособное видеть далеко вперёд, интересующееся только злобой дня, сиюминутными заботами. Между близорукими и дальнозоркими всегда протекает скрытое противоборство, тлеет враждебность, бурлит взаимонепонимание. Дальнозоркие призывают удвоить трудовые усилия или отказаться от каких-то свобод сегодня, чтобы завтра пожать золотые плоды реформ. Близорукое большинство не верит в эти прогнозы, отказывется приносить необходимые жертвы.

Так как страсть ниспровержения готова удовлетворяться победой в далёком умозрительном будущем, ясно, что она будет сильнее гореть в душах дальнозорких. Это они способны устремляться к утопиям, к миражам идеальных форм человеческого общежития, не обременяя себя вопросом, выполнимы эти мечты или нет. Поэтому-то во все века и у всех народов дальнозоркие — главная будирующая сила всякого ниспровергательного движения.

Дальнозоркие ниспровергатели тысячи раз демонстрировали жертвенную готовность идти на муки и смерть ради достижения высоких целей. И благодарные потомки впоследствии награждали многих из них почётом, памятниками, музеями, называли их именами улицы и корабли. Настоящий ниспровергатель готов идти в тюрьму, даже погибнуть. Если что-то и может испугать его, это будет скорее вопрос: «А что ты будешь делать, когда победишь?».

Вопрос этот таит множество скрытых ям, интеллектуальных ловущек, засасывающих логических мальстримов. Дальнозоркий подсознательно предвидит, что придётся признать неизбежность и необходимость иерархической пирамиды власти в государстве. Чтобы постройка не рухнула, большинство населения должно признавать власть и подчиняться её приказам. Значит придётся вглядываться в смутные чаяния, верования и порывы страстей близорукого большинства, которому не скажешь «долой!» — другого ведь нет.

Споры о том, с чем готово смириться большинство, начнут раскалывать единодушие бывших соратников по ниспровержению, разрушать их былую солидарность. Даже у большевиков ушло больше десяти лет с конца гражданской войны на то, чтобы покончить с этими спорами и вновь объединиться — теперь уже под властью всемогущего диктатора.

После эмиграции из СССР судьба не раз сводила меня с русскими эмигрантами первой и второй волн (1920-е и 1940-е). Они с интересом расспрашивали меня об экономической структуре «родины социализма», о настроениях и брожении в народе, читали и печатали мои статьи и книги. Но когда я, в свою очередь, пытался расспрашивать их о том, как им видится будущая Россия, ответы были расплывчатыми, противоречивыми. Один из моих собеседников наконец сказал: «Да что тут рассусоливать! Сейчас главное — скинуть большевиков. А там что-нибудь устроится». Ниспровержение оставалось их главным объединяющим лозунгом, паролем, лучом света в сумрак грядущего.

Революция 1991 года, скинувшая большевиков, принесла россиянам невероятное расширение свобод. Могли ли мы, живя в СССР, мечтать, чтобы настали времена, когда нам будет разрешено беспрепятственно путешествовать по всему свету, заводить свои предприятия, читать и писать любые книги, смотреть любые фильмы, создавать торговые и артистические сообщества, даже формировать политические партии. Но сегодняшние дальнозоркие, даже хорошо помнящие советское прошлое, не устают поносить имеющийся аппарат управления страной и жаловаться на нехватку свобод.

Если спросить «каких же именно свобод вам не хватает?», посыпятся ответы: свободы собраний, демонстраций, печати, критики властьимущих и так далее. Дальнозоркий никогда не признает, что все его претензии можно свести к одному: не хватает свободы ниспровергать. А дальше покатится перечень всех прискорбных событий и явлений в стране, всех проявлений тёмных человеческих пороков, вина за которые будет безотказно сваливаться на Кремлёвских заправил. Совсем, как у Льва Толстого: ему рассказывают, что старик в соседней деревне изнасиловал внучку, он плачет и восклицает «До чего попы довели народ!».

Думается, пришла пора в изучении человеческих страстей выделить «жажду ниспровержения» в отдельную категорию рядом с жаждой доминирования, стяжательством, тщеславием, упрямством, властолюбием. В русской литературе эта страсть отражена не только в героических образах, но и в персонажах почти каррикатурных. Репетилов и его «английский клуб» у Грибоедова, Пётр Верховенский в «Бесах» у Достоевского, «пикейные жилеты» в романе Ильфа и Петрова. Пастернак отчеканил в поэме «Спекторский»: «Он был мятежник. То есть деспот».

Ниспровержение привлекательно тем, что выглядит абсолютно бескорыстным. Но если допустить, что человек извлекает из него моральное удовлетворение, оно сразу опустится на уровень других вполне эгоистических влечений. Его тогда будет позволительно сравнить даже с эротическим вожделением. И то, и другое живёт в человеке неистребимо, различны лишь проявления. Эротизм может стать основой глубокой и нежной любви, фундаментом семейного очага. Жажда ниспровержения — помочь в победе над жестоким тираном. Но если судьба человека не дала ему найти партнёра для любовных отношений, он может утолять вожделение мастурбацией или любовью за деньги. Если с жестоким тираном бороться слишком опасно, можно ниспровергать его шёпотом или хотя бы в воображении — это будет по сути актом политической мастурбации. В пределе, безудержный эротизм может толкнуть на изнасилование, безудержная жажда ниспровержения — на политическое убийство.

В истории разных стран случались периоды, когда ниспровергательство становилось модным, а отказ от него карался презрением и осуждением. На студенческих кампусах сегодняшней Америки царит настоящий террор против профессоров, пытающихся уклониться от этой «священной обязанности», не участвовать в очередной кампании ниспровержения. То же самое в культурной среде современной России. Выразить уважение к правителям страны и признать важность и необходимость их работы будет объявлено либо трусостью, либо подхалимажем. Попробуйте сказать слово в защиту политики Кремля и ждите, что бывшие друзья порвут с вами отношения, перестанут отвечать на звонки и письма, объявят «нерукопожатным».

Дальнозоркий ниспровергатель, как правило, уверен, что им движет сочувствие народу, то есть близорукому большинству, желание улучшить его положение. Он воображает, что большинство так же жаждет ниспровергать, как и он, и находит этому множество подтверждений. Он категорически отказывается признать, что в народе сильнее кипит жажда сплочения. А уж если призывать его к ниспровержению, он скорее пойдёт ниспровергать дальнозоркого умника, чванящегося своей образованностью, захватившего все верхние этажи государственной постройки. Именно в порыве «свергать господ» находили опору все знаменитые тираны.

Призывать дальнозорких уменьшить ниспровергательный пыл будет так же тщетно, как призвать человека не вожделеть. Церковь зовёт верующего к этому тысячу лет — он остаётся глух. Единственное, что ниспровергатель мог бы услышать: призыв вглядеться в чувства и страсти большинства, которому он жаждет помочь. «Страсть большинства к сплочению в единой нации, единой церкви, в единой армии, в единой политической постройке так же глубинна и неодолима, как и твоя страсть к ниспровержению. Если ты будешь пренебрегать ею, большинство будет видеть в тебе врага, покушающегося на самое для него дорогое. Рано или поздно на политическую арену выпрыгнет очередной мятежник-деспот, который догадается сплотить большинство в ниспровержении дальнозорких, отдаст вас на избиение новым нацистам, фашистам, сталинистам, хунвейбинам, красным кхмерам, талибам».

Именно это пытались донести до российских ниспровергателей накануне революции 1917 года русские мыслители, собравшиеся в сборнике «Вехи» (1909 год). Их не услышали тогда, их не хотят вспоминать сегодня. И безотказный призыв «долой!» только набирает силу.