Против китайских эксплуататоров и милитаристов

В нашей пятёрке бунтарей Мао Цзедун выглядит самым уравновешенным, рассудительным, наименее подверженным порывам страстей. В молодые годы он оказался не перед стеной устойчивой государственной машины, как остальные, а в бурлящем послереволюционном потоке различных политических, религиозных, социальных течений и водоворотов. Он честно искал в них свой путь, вглядывался в происходящие перемены, сравнивал с тем, что он знал об истории Китая и других стран.

В годы Первой мировой войны Япония усилила свои притязания на китайские территории. Слабое правительство новорожденной Китайской республики поддалось нажиму и в 1915 году уступило ей порт Циндао. По стране прокатилась волна возмущения. Мао присоединился к протестующим, выразил свои чувства в стихах:

Седьмое мая —

Ужасный позор Отчизны!

Чем отомстим мы, студенты?

Своими жизнями![177]

Бунт ради бунта не импонировал Мао, он искал бунтарству теоретические обоснования. «Продолжительный мир без всяких беспорядков был бы невыносим, — писал он. — Человек всегда ненавидел хаос, стремясь к порядку, не отдавая себе отчёта в том, что хаос — тоже часть исторического процесса, он тоже имеет ценность в реальной жизни… Когда люди читают о мире, они испытывают скуку и отбрасывают книгу прочь… Период мира не может продолжаться долго, он противен человеческой природе».[178]

Известия о российской революции были встречены с огромным воодушевлением китайскими радикалами. Один из них, директор библиотеки, в которой Мао получил работу, так выразил свои чувства: «Русская революция знаменует изменения в сознании не только русских, но и всего человечества XX века… Мы должны с гордостью приветствовать русскую революцию как свет новой цивилизации. Нам надо внимательно прислушаться к вестям из новой России, которая строится на принципах свободы и гуманизма. Только тогда мы будем идти в ногу с мировым прогрессом. И не следует впадать в уныние от временных неурядиц в сегодняшней России».[179]

Большой интерес вызывало также движение анархистов. На китайский были переведены книги Кропоткина, Бакунина, Штирнера, Прудона. Об анархизме Мао много узнал от своего наставника, Чэня Дусю, который долгое время был для него настоящим гуру. В 1919 году Мао откликнулся на арест Чэня гневной статьёй:

«Опасность заключается не в нашей военной слабости или в недостаточности финансов и не в раздробленности страны… Подлинная опасность состоит в том, что духовный мир китайского народа абсолютно ничтожен. Из 400 миллионов населения Китая 390 миллионов суеверны. Они верят в духов и демонов, в предсказания судьбы… Индивидуум, личность, истина совершенно не признаются… Формально Китай — республика, а на деле — автократия, которая становится всё хуже и хуже по мере того, как один режим сменяет другой… Господин же Чэнь всегда выступал за науку и демократию… Этими выступлениями господин Чэнь обидел общество, и общество отплатило ему арестом и заключением».[180]

Победа большевиков в гражданской войне в России необычайно подняла престиж марксистских идей во всём мире. Мао, давно знакомый с трудами Маркса, Энгельса, Ленина, всё больше проникался их мировоззрением. Первую коммунистическую ячейку ему удалось создать в Чанше в 1921 году. Первый съезд Коммунистической Партии Китая (КПК) состоялся в июле того же года. Он выработал программу, включавшую основные пункты программы большевиков.

«А) вместе с революционной армией пролетариата свергнуть капиталистические классы, возродить нацию на базе рабочего класса и ликвидировать классовые различия; Б) установить диктатуру пролетариата, чтобы довести до конца классовую борьбу вплоть до уничтожения классов; В) ликвидировать капиталистическую частную собственность, конфисковать все средства производства, как то: машины, землю, постройки, сырьё и т. д., и передать их в общественную собственность; Г) объединиться с коммунистическим интернационалом… Наша партия полностью порывает все связи с жёлтой интеллигенцией и с другими подобными группами».[181]

Приходится изумляться тому, как быстро примчались из Москвы в бурлящий Китай агенты Коминтерна. Россия была разорена гражданской войной, но при этом у большевиков в руках оказались огромные финансовые средства, полученные в результате конфискаций имущества казнённых и эмигрировавших «эксплуататоров». Эти средства они могли щедро распределять для поддержки «перманентной мировой революции». В 1921 году КПК получила из Москвы 16 тысяч китайских долларов, в следующем — почти столько же. Членские взносы при этом составляли меньше тысячи, потому что большинство партийцев нигде не работали, жили на деньги Коминтерна.[182]

Ещё более широкая поддержка была оказана большевиками партии Гоминьдан, возглавляемой известным китайским революционером Сунь Ятсеном. Видный деятель этой партии, генерал Чан Кайши, посетил Москву в 1923 году и убедил верхушку Политбюро в том, что главную задачу китайские националисты видят в борьбе с мировым империализмом, захватившим обширные территории страны под видом иностранных концессий. С этого момента Гоминьдан стал получать из России не только деньги, но также оружие, боеприпасы, военных советников. За короткий срок было поставлено 40 тысяч винтовок, 40 миллионов патронов, 48 орудий, 230 пулемётов, 10 тысяч ручных гранат, 12 горных пушек. На создание школы для офицерского состава Национальной революционно армии (НРА) в 1924 году было прислано 900 тысяч рублей.[183]

Одним из самых активных представителей Коминтерна, курировавших КПК, был Михаил Бородин. Он настаивал на том, чтобы коммунисты соединились с Гоминьданом и постепенно изнутри меняли ориентацию этой партии, ослабляли её националистические тенденции, склоняли к участию в мировой революции. Чэнь Дусю и Мао Цзедун понимали невыполнимость такой программы, но возражать не смели, боясь лишиться финансовой поддержки. Недаром в качестве одного из своих многочисленных партийных псевдонимов Бородин пользовался словом «Банкир».[184]

Главной сферой активности китайских коммунистов в эти годы была организация профсоюзов и инспирирование стачек. Мао энергично участвовал в этом. В июне 1925 года в забастовке в Шанхае приняли участие 200 тысяч человек. Для подавления её в гавань вошли 26 иностранных судов, на берег высадился десант морской пехоты — американской, английской, итальянской. В начавшейся стрельбе 40 китайцев погибло, 120 были ранены.[185]

Активное участие Мао Цзедуна в подстрекательстве беспорядков не прошло незамеченным. По счастливой случайности, его друг, работавший в уездной администрации прочитал на столе своего начальника телеграмму, присланную губернатором: «Немедленно арестовать Мао Цзедуна. Казнить его на месте».[186]

Пришлось срочно бежать в Кантон. Там к этому времени Гоминьдану удалось создать комитет, объявивший себя новым правительством Китайской республики, и сформировать Национальную революционную армию (НРА) из шести корпусов. Среди офицеров этой армии оказалось немало коммунистов. Мао получил пост заместителя директора отдела пропаганды в деревне, его будущий соратник Чжоу Эньлай — пост начальника политотдела 1-го корпуса.[187]

Между тем в далёкой Москве большевистское Политбюро вело дискуссии о том, какую тактику следует применять в Китае. Спорщиков не смущало то, что ни один из них не бывал в стране, не знал ни её истории, ни социальной структуры. У них зато был опыт раскола российской партии эсеров на «левых» и «правых», и многие считали, что с Гоминьданом можно будет проделать то же самое. Троцкий и Зиновьев выступали за выход КПК из Гоминьдана, Сталин решительно возражал им.

Мао Цзедун был отлично осведомлён о том, что происходит в китайской глубинке. Но и его ум начинал буксовать, когда он пытался подогнать реальность под марксистские схемы классовой борьбы. В декабре 1925 года он писал: «Кто наши враги, кто наши друзья? Все, кто находится в союзе с империализмом, — милитаристы, бюрократы, крупные дичжу (землевладельцы), класс реакционной интеллигенции — вот наши истинные враги. Вся мелкая буржуазия, полупролетариат и пролетариат — наши друзья. Что же касается колеблющейся средней буржуазии, то её правое крыло надо рассматривать как нашего врага… Её же левое крыло можно рассматривать как нашего друга».[188]

Сорок лет спустя, в годы «Культурной революции», он снова воспользуется расплывчатостью подобных сортировок и назовёт пять групп «врагов», которых можно и нужно отправлять под железные палки хунвейбинов и в лагеря «перевоспитания».