Посмертные почести

После смерти Шёнерер снова удостоился поклонения — благодаря одному из своих венских почитателей, о существовании которого он, правда, не подозревал. На протяжении всей жизни Гитлер превозносил кумира своей юности и посвятил рассказу о нём немало страниц в «Моей борьбе», восхваляя прежде всего настойчивость Шёнерера, верность принципам и неизменную любовь к «немецкому народу».

Трудно не заметить, что Гитлер не просто усвоил основные идеи Шёнерера, но буквально копировал их. Его взгляды на антисемитизм, «еврейскую прессу», многонациональное государство Габсбургов, превосходство «благородного немецкого народа» над всеми остальными, германский культ вождя повторяют воззрения Шёнерера в той же мере, что и его ненависть к «объевреившейся социал-демократии», всеобщему избирательному праву, демократии, парламентаризму, иезуитам, правящему дому и так далее. Именно под влиянием Шёнерера Гитлер уже в юности пришёл к убеждению, что Габсбургскую монархию следует разрушить ради «единства немецкого народа». Тезис Шёнерера — «право нации выше права государства» — превратился у Гитлера в лозунг право человека выше права государства. Но подразумевал он то же, что и Шёнерер: человек обязан исполнить долг прежде всего перед своим народом, а не перед государством, гражданином которого он является. А границы государства не равны границам народа, ради своего единства народ должен их преодолеть. Заметим, однако, что подобной точки зрения придерживались все национальности Австро-Венгерской империи, эта идея лежала в основе каждой «ирреденты». А вот пониманию граждан национальных государств — например, Бисмарковской Германии, она была, по мнению Шёнерера и Гитлера, недоступна.

Гитлер изображает пангерманцев патриотами и национально мыслящими людьми, выступившими против политики славянизации и ущемления прав немцев в Австро-Венгрии: Если правительство обрекает народ на гибель, то для каждого представителя этого народа бунт становится не только правом, но и долгом[985].

Значит, Шёнерер указал немецкому народу, который в Габсбургской монархии якобы находился под угрозой уничтожения, единственно верный путь — создание «Пангермании», то есть присоединение австрийских немцев к Германской империи. Им хватало мужества провозглашать в парламенте «Да здравствуют Гогенцоллерны!» — это наполняло меня радостью и восторгом; они считали себя частью Германской империи, отделённой от неё лишь на время, и не упускали ни одного случая заявить об этом — это вызывало у меня светлые упования; они открыто заявляли о своей точке зрения на все касающиеся немецкого духа вопросы и не соглашались на компромиссы — это казалось мне единственно возможным путём спасения нашего народа[986].

По примеру своего венского кумира Гитлер назвался «вождём» — «фюрером» и ввёл в обиход «немецкое приветствие» — «Хайль!» Как и Шёнерер, он не допускал принятия решений большинством голосов, признавая лишь подлинно германскую демократию — свободный выбор вождя, который берёт на себя полную ответственность за всё, что делает. Здесь нет места выбору большинства по каждому вопросу, есть только распоряжение одного единственного человека, который отвечает за свои решения жизнью и имуществом[987]. Принимать решения вождю помогает лишь группка приближённых: Не количество имеет значение, а воля. Воля меньшинства при правильном руководстве всегда оказывается сильнее воли заискивающего большинства[988].

Но Гитлер не просто копировал Шёнерера — он изучал его ошибки и старался их не повторять. Так, пангерманцы не поняли, что если хочешь добиться успеха, нельзя, хотя бы уже из чисто психологических соображений, указывать толпе сразу на двух или более противников, это ведёт к распылению боевых сил[989]. Гитлер-политик не боролся, как Шёнерер, против евреев, масонов, капиталистов, иезуитов, католиков, парламентариев и других врагов, а сконцентрировался на одних евреях, назначив их виновными во всех грехах.

О том, что в «образовании» Гитлера остались заметные пробелы, говорит следующий факт: в «Моей борьбе» он упрекает Шёнерера в недостаточной социальной сознательности. Он явно забывает о начале политической карьеры Шёнерера, когда тот активно занимался именно преобразованием социальной сферы.

^{Стенд с венской выставки 1942 года, посвящённой Шёнереру}

В 1938 году «фюрер Великогерманской империи» почтил кумира своей юности, поддержав издание двух ещё не вышедших томов биографии Шёнерера, написанной Эдуардом Пихлем, и выкупил половину тиража — 500 из 1000 экземпляров[990].

В 1939 году «Габсбургерплац» в Мюнхене — площадь, названная в честь Габсбургов, была переименована в «Фон-Шёнерерплатц» — площадь Шёнерера, главного врага австрийской династии накануне Первой мировой.

27 апреля 1941 года Гитлер велел открыть мемориальную доску в честь Шёнерера на здании, где раньше заседал Рейхсрат, а теперь находилось Управление НСДАП Венского гау[991]. Торжественную речь на открытии держал Франц Штайн, злейший враг Габсбургов и всеобщего избирательного права, последний ученик Шёнерера.

В 1942 году, к столетию Шёнерера, старые шёнерианцы Пихль и Штайн организовали в здании венского Дворца ярмарок большую выставку под названием «Георг фон Шёнерер, провозвестник и предтеча Великогерманской империи». Гвоздём выставки стала цитата из Шёнерера, написанная на большом стенде: «Пангермания была и остаётся моей мечтой, и я говорю «Хайль!» Бисмарку будущего, спасителю немцев и создателю Пангермании!».

Отдел печати специальной службы гау «Внутренний фронт» подобрал в богатом наследии Шёнерера и другую цитату, подходящую для военного времени: «Я первым признаюсь, что проповедую не только любовь, но и ненависть, и я первым готов драться за утверждение, что если любишь свой народ, то должен уметь и ненавидеть. Когда мой сын вырастет, я спрошу его, умеет ли он любить. И если он ответит да, я скажу: так люби же всё доброе и хорошее в немецкой нации! И потом я спрошу его, умеет ли он ненавидеть. И если он ответит да, я скажу: так ненавидь всё дурное и всё, что вредит немецкому народу»[992].

В рекламном проспекте выставки 1942 года Штайн даже уподобил Шёнерера Иоанну Крестителю, назвав его «провозвестником, предшественником и провидцем… которому было отказано в исполнении мечты, чтобы пришедший за ним великий человек завершил то, что он начал»[993].