Подавленные желания и бегство от женщин

Немногочисленные свидетели линцского и венского периодов жизни Гитлера сходятся в одном: молодой человек мечтал о женщинах, но при этом боялся их и избегал. Настоящих связей у него не было. Очень странно, что в венские годы, то есть с 18 до 24 лет, в жизни Гитлера так и не произошло ничего существенного в этой сфере, он не приобрёл опыта отношений и даже ни разу не влюбился. Прямое доказательство того, что в жизни странного обитателя мужского общежития не было места человеческому общению, приобретению реального опыта: чужие, вычитанные в книгах слова определяли его представления об окружающей действительности и помогали в ней ориентироваться.

К концу венского периода Гитлер представляет своё будущее точно таким же, каким описывал его Августу Кубичеку ещё в Линце. Он видит себя успешным художником, проживающим на вилле, которую выстроит сам: «Заправлять всем в доме и вести хозяйство будет образованная дама. Это будет женщина в летах, чтобы не возникало никаких желаний или намерений, способных помешать нашему призванию художника»[1374]. Кубичек, ближайший друг Гитлера, несколько месяцев деливший с ним комнату в Вене, считал своего приятеля «уникальным человеком в этом гнезде разврата, где даже искусство воспевает шлюх!»[1375] «Добровольно наложив на себя аскезу», он рассматривал женщин «с живым и критическим интересом, исключив при этом любое личное участие; опыт, уже приобретённый другими мужчинами его возраста», превратился для него в проблему, «о которой по ночам он рассуждал таким деловым и холодным тоном, как будто его всё это не касается»[1376].

В юности, в Вене я знал немало красивых женщин[1377]— это признание, сделанное Гитлером в 1942-м, не следует понимать как горделивый намёк на бурные венские годы, скорее, здесь стоит прислушаться к словам Кубичека. Тот вспоминает, что Гитлер в возрасте 18–19 лет обращал внимание на красивых женщин, «однако смотрел на них, как на прекрасные картины, то есть совершенно не думая при этом о сексе»[1378]. Надо отметить, что Кубичек пишет об этом уже после 1945 года и без всякого морализаторства.

Кубичек утверждает, что соблазнить Гитлера не удавалось, и иллюстрирует этот тезис следующим эпизодом. В 1908 году они в поисках жилья оказались в одной элегантной квартире. «Опрятно одетая горничная» проводила их в «изысканно обставленную комнату», где стояла «роскошная двуспальная кровать». Кубичек продолжает: «Мы оба тут же поняли, что для нас здесь слишком шикарно. Но тут в дверях появилась «госпожа», самая настоящая дама, уже не первой молодости, но очень элегантная. На ней был шелковый пеньюар и домашние туфли, этакие изящные тапочки, отделанные мехом. Она с улыбкой поздоровалась, оглядела Адольфа, затем меня и пригласила сесть».

Бесстыдница предложила поселиться у неё не Кубичеку, а Гитлеру. «Оживлённо пыталась она уговорить Адольфа, как вдруг из-за порывистого её движения пояс шелкового пеньюара развязался. «Прошу прощения, господа!», — воскликнула дама, тут же запахнув пеньюар. Но и мгновения было достаточно, чтобы мы увидели: под пеньюаром ничего не было кроме трусиков. Адольф покраснел как рак, вскочил, схватил меня за руку и сказал: «Идём, Густль!» Не помню, как мы выбрались из квартиры. Помню только, что возмущённый Адольф выкрикнул, когда мы оказались на улице: «Вот она, жена Потифара!»»[1379].

Гитлер чувствовал себя скованно в присутствии женщин, боялся даже случайных прикосновений. Так, в опере он старался избегать столь популярных у студентов стоячих мест на четвёртом ярусе, так называемом «Олимпе». Билеты туда стоили намного дешевле, но, в отличие от стоячих мест в партере, туда допускали и женщин[1380].

Кубичек вспоминает, что в период их совместной жизни в Вене Гитлер не получал писем, и в гости к нему тоже никто не приходил. Другу он также настоятельно советовал не связываться с женщинами и, по словам Кубичека, «ни в коем случае не потерпел бы ничего подобного. Любой шаг в этом направлении неизбежно положил бы конец нашей дружбе»[1381]. Даже ученицы, которым Кубичек преподавал игру на фортепиано, не могли заниматься в комнате на Штумпергассе. Однажды к Кубичеку всё-таки пришла ученица, чтобы посоветоваться перед экзаменом, и Гитлер яростно на него набросился. «Он злобно кричал: неужто надо превращать нашу каморку, где и так не повернуться из-за огромного рояля, в место встреч с музицирующим бабьим отродьем? Мне стоило большого труда убедить его, что бедняжка в меня ничуть не влюблена, просто переживает из-за экзамена. В результате мне пришлось выслушать развёрнутую отповедь о бессмысленности женского образования… Молча съёжившись, я сидел на пианинном стуле, а он гневно мерял шагами комнатёнку, изливал свой гнев то у двери, то у рояля, причём в крайне резких выражениях»[1382].

Кубичек пишет, что не может вспомнить «ни единого эпизода, когда Гитлер позволил бы себе зайти слишком далеко в отношениях с противоположным полом». Однако он «совершенно уверен, что Адольф был абсолютно нормален как в физическом, так и в сексуальном отношении»[1383].

По мнению Кубичека, гомосексуальных наклонностей у его друга точно не было. Кубичек даже рассказал, как за Адольфом пытался ухаживать один старый богатый гомосексуалист, но 19-летний Гитлер с возмущением отверг его со словами, что «гомосексуализм — это противоестественно и с ним нужно вести борьбу всеми возможными средствами». Он «прямо-таки с боязливой добросовестностью» старался держаться «от таких людей подальше», «относился к этому и к прочим сексуальным извращениям, характерным для большого города, с глубочайшим отвращением», воздерживаясь даже «от мастурбации, обычного дела у молодых людей»[1384]. О периоде проживания в мужском общежитии также нет никаких свидетельств, подтвердивших бы гомосексуальные наклонности Гитлера. Было бы хоть что-то, Райнхольд Ханиш не преминул бы об этом упомянуть.

Рудольф Хойслер, который был младше Гитлера на четыре года и в 1913–1914 годах несколько месяцев делил с ним комнату в Мюнхене, также упоминает лишь о дружеских отношениях. По словам дочери Хойслера, её отца никак не назовёшь женоненавистником, а вот такого «она даже себе представить не может». С другой стороны, она уверена, что «о таком» отец никогда бы ей не рассказал[1385].

Ханиш вспоминает, как однажды обитатели мужского общежития стали похваляться успехами у женщин. Гитлер также внёс свою лепту в разговор, рассказав (хотя на дворе уже 1910 год!) о Штефани из Линца. Почему он не пытался завязать с ней отношений? Гитлер объяснил: Штефани — дочь высокопоставленного правительственного чиновника, а он — всего лишь сын мелкого служащего[1386]. Сам факт, что Гитлер в возрасте двадцати одного года всё ещё считал достойной пересказа эту старую, выдуманную им любовную историю подростковых лет, подтверждает, что за прошедшие годы он вряд ли приобрёл какой-либо опыт на любовном поприще.

Ханиш сообщает, что Гитлер в мужском общежитии рассказывал очень важную для него историю о проявленной им стойкости. Будто бы он летом, в деревне (читай: в Вальдфиртеле), познакомился с девушкой. Та ему понравилась, он ей — тоже. Однажды, когда она доила корову, молодые люди остались наедине. И девушка повела себя «очень безрассудно»! Он, Гитлер, оценил возможные последствия её поведения и убежал («как целомудренный Иосиф», замечает Ханиш), опрокинув при этом ведро парного молока.

По мнению прожжённого авантюриста Ханиша, «Гитлер мало ценил женскую сексуальность. Он придерживался весьма возвышенных взглядов на отношения между мужчиной и женщиной. Часто говорил, что мужчины, если б захотели, могли бы вести высокоморальный образ жизни», то есть — жить без секса. Контактам Гитлера с женщинами препятствовали к тому же и бедность, и плохая одежда, «не говоря уже о том, что его диковинный идеализм в этом отношении и без того хранил его от любых приключений».

Совсем недавно стало известным ещё одно свидетельство о том времени. Адель Альтенберг, дочь владельца магазина картинных рам, рассказала: в ту пору ей было 14 лет, она иногда помогала отцу в магазине и познакомилась там с Гитлером, тот приносил свои рисунки на продажу. Адель вспоминает, что молодой человек так робел, что ни разу даже не взглянул на неё, «смотрел всегда только в пол»[1387]. (См. Главу 6 «В мужском общежитии», раздел «Ссора с Ханишем»).

Наконец, существуют свидетельства Хойслера, товарища по общежитию, с которым Гитлер познакомился в 1913 году. Гитлер и ему рассказывал про «подружку» в Линце. Хойслеру показалось странным, что на Рождество 1913 года, то есть, уже в Мюнхене, его приятель заказал для так называемой «подружки» анонимное поздравление в линцской газете[1388]. А ведь Штефани уже была замужем за офицером, о чём Гитлер явно не знал.

Благодаря воспоминаниям Хойслера можно с большой долей уверенности определить личность загадочной Эмилии, которую принято считать первой любовницей Гитлера в Вене. И вот почему.

Криста Шрёдер, секретарша Гитлера, пишет, что её шеф отказался от половой жизни с тех пор, как «решил стать политиком», то есть с 1918 года. Отныне он получал «удовлетворение только в мыслях». «Все отношения оставались платоническими!» — утверждает Криста Шрёдер. Даже с Евой Браун «у него ничего не было». Однако в Вене, до начала политической карьеры, у Гитлера, по мнению секретарши, были возлюбленные. Вот доказательство: однажды она сказала, что Эмилия — отвратительное имя, а Гитлер возразил: «Не говорите так, Эмилия — прекрасное имя, так звали мою первую возлюбленную!»[1389]

Личность этой Эмилии до сих пор не установлена. Возможно, имеется в виду младшая сестра Рудольфа Хойслера, друга Гитлера. Эмилия Хойслер, или «Милли», как её все называли, родилась 4 мая 1895 года[1390]. В феврале 1913 года, когда её брат познакомился в мужском общежитии с 23-летним Гитлером, которого часто приглашал к себе домой, девушке исполнилось семнадцать лет. Милли, по свидетельству её племянницы Марианны Копплер, была девушка в высшей степени застенчивая, чувствительная и болезненная, к тому же страдала от тирании отца, державшего её в ежовых рукавицах. Особой красотой она не отличалась, немного играла на фортепиано, как было принято в буржуазных семьях, занималась рукоделием, помогала матери по хозяйству. Самая тихая и незаметная среди пятерых Хойслеров-младших, она производила впечатление боязливой, нуждающейся в защите девушки[1391]. Милли восхищалась другом своего брата. Попросила сделать рисунок в её поэтическом альбоме. Гитлер не стал рисовать тут же, но пообещал принести в следующий раз и обещание сдержал. На рисунке размером с почтовую открытку, выполненном цветными карандашами, изображён — по описанию дочери Хойслера, видевшей его в детстве, — германец в шлеме, со щитом и копьём, стоящий у дуба. В центре, на стволе дерева, нарисовано нечто вроде герба с бросающимися в глаза инициалами «А.Г.». Милли с гордостью вложила эту открытку в альбом.

Когда Эмилия вышла замуж, рисунок хранился в специальной шкатулке у Иды Хойслер, её матери, вместе с обоими письмами Гитлера и семейными бумагами. После смерти матери в 1930 году бумаги достались старшему сыну, венскому учителю средней школы. В 1930-е годы оба письма Гитлера и рисунок забрали «в Берлин». Куда точно — выяснить сегодня невозможно. Видимо, оригиналы снова оказались у Гитлера. Можно предположить, что они также прошли через руки его личной секретарши и что Гитлер говорил с ней об Эмилии. Называл ли он Эмилию своей «возлюбленной» или госпожа Шрёдер сделала неверные выводы, мы никогда не узнаем.

Основательного изучив отношения в семье Хойслеров, мы можем с уверенностью заключить: Милли едва ли могла быть «возлюбленной» Гитлера. По словам её племянницы, Эмилия никогда не выходила из дома без сопровождения. Кроме того, отношения молодого человека и матери Милли строились на доверии (см. Главу 12 «Накануне Великой войны», раздел «Рудольф Хойслер»). Гитлер вряд ли мог быть заинтересован в том, чтобы рассориться с единственным человеком в Вене, который ему помогал. Следовательно и отношения с венской «возлюбленной» Эмилией проходили по разряду «платонических».