Движение Шёнерера и религиозная община
«Германство» стало для шёнерианцев вопросом веры и своего рода религией. Уже в 1883 году журнал «Унферфелынте Дойче Ворте» писал о «вере и новой религии германства»: «Принадлежность к своему народу для каждого истинного немца» — это «полноценная замена религии, разумеется, не в смысле набора правил, от соблюдения которых зависит спасение человека… Задача немецкого мировоззрения — быть оплотом нравственности»[954]. А вот ещё одно часто цитируемое высказывание: «Для нас, немцев, германская вера в героев, вне всяких сомнений, должна быть важнее мировоззрения еврейских праотцов»[955].
Шёнерианцы имели свои опознавательные знаки и символы: василёк, руны, приветствие «Хайль» и немецкие боевые песни. Они праздновали солнцестояние, день Остары и Поль. На заседаниях исторических кружков обсуждалось немецкое прошлое. У походных костров пели немецкие песни. Искусство было «народным» (фёлькиш), а «интернациональный» и «еврейский» венский модернизм не признавался.
Движение затрагивало и частную жизнь: в качестве супругов, друзей и коллег допустимы только немцы, контакты с евреями и славянами запрещаются. Перед заключением брака необходимо удостовериться в арийском происхождении и «биологическом здоровье» партнёра. Детям давали древнегерманские имена и воспитывали их «в согласии со старинными немецкими обычаям», девочек оберегали от опасной эмансипации, чтобы вырастить их «добрыми немецкими матерями». Женщины не использовали косметики и носили простые причёски и платья. Молодёжи полагалось учиться и соблюдать воздержание, чтобы сохранить здоровье «для немецкой нации». Шёнерианцы придерживались определённых правил питания и были большей частью вегетарианцами. Тело закаляли гимнастикой, по возможности на свежем воздухе.
Все эти правила жизни насаждались через бессчетные кружки и объединения. В Венском университете существовал «Немецкий союз студентов за народное трудолюбие», требовавший от своих членов «воспитывать себя и вести добропорядочный образ жизни», чтобы «облагородить и углубить наш национализм». Сюда входило и «осознание вреда, который потребление алкоголя, парализующего волю, наносит и отдельному человеку, и всему народу»: «Тот, кто, строго выполняя долг и воспитывая себя, стремится к совершенству, чтобы поставить совершенного человека на службу народу, совершает поистине немецкий поступок»[956].
Девиз «Через чистоту к единству» предполагал и последовательное онемечивание иноязычных слов. «Календарь» превратился во «времяуказчика», а «редактор» — в «руководителя по текстам». Венские приветственные и заздравные формулы «Сервус!» и «Прозит!» заменяли на древнегерманское «Хайль!» Продавались словари онемеченных слов.
По древнегерманскому обычаю, Шёнерер требовал поклонения себе как единственному «вождю» с неограниченной властью. Его слова — непреложный закон для последователей. Дискуссий по основополагающим политическим темам не проводили. Высказавший иное мнение, хотя бы и по частному вопросу, исключался из движения с обоснованием: «Без согласования с Шёнерером, вождём и творцом нашей программы…. ни один пангерманец не вправе публично отклоняться от программы или главных тезисов вождя. Никто, кроме Шёнерера, не имеет права изменять программу или тезисы, и среди нас нет никого, кому завоёванный или признанный авторитет позволял бы вопреки воле вождя Шёнерера выступать перед пангерманцами по вопросу изменения программы»[957]. Вождя поддерживал лишь узких круг избранных. Шёнерер говорил: «Двенадцать преданных товарищей мне больше по душе, чем тысячеголовый обоз нерешительных и вялых трусов или гогочущих петухов»[958].
Германский культ Шёнерера окончательно приобрёл сектантскую окраску после 1887 года, когда он устроил праздник «двух тысяч лет германской истории» в память о битве под Нореей в 113 году до н.э., в которой германские племена кимвров и тевтонов впервые одержали победу над римлянами. В воззвании вождя об этом сражении говорилось следующее: «Грубые, но полные грозной первобытной силы боевые кличи кимвров и тевтонов потрясли основы Римской империи как глас судьбы: «Даёшь место германцам!»» Юбилейные торжества начались «германским праздником» солнцестояния 24 июня 1888 года в Вахау: «По старой немецкой традиции в нашей марке пылают весёлые костры на месте древнейших поселений на вершинах гор, у подножья которых течёт Дунай — непреходящий символ не знающего устали могучего немецкого духа»[959].
Юбилей стал для Шёнерера поводом отменить христианский календарь и ввести новое летоисчисление. Шёнерианцы стали вести отсчёт не от Рождества Христова, а от битвы под Нореей (от Н.), так что 1888 год стал 2001 годом. Римские названия месяцев заменили на древнегерманские: хартунг, хорнунг, ленцмонд, остермонд, майен, брахмонд, хойерт, эрнтинг, шайдинг, гильбхарт, небелунг, юльмонд. День рождения Шёнерера теперь оказался не 17 июля 1842 года, а 17 хойерта 1955 года от Нореи. Но пересчёт лет доставлял множество неудобств даже самым преданным шёнерианцам, к тому же названия месяцев существовали в нескольких вариантах. Чтобы упростить себе жизнь, многие использовали две системы летоисчисления параллельно.
Шёнерианцы изо дня в день повторяли как заклинание тезис о якобы данном самой природой превосходстве «немецкого народа» над другими. Из речи Шёнерера в Рейхсрате 25 мая 1889 года: «Благополучие нашего народа всегда должно стоять на первом месте, и только если в отдельных случаях будет доказано, что равноправие не нанесёт немецкому народу вреда, можно в виде исключения допустить равноправие в политической жизни. Но в национальном плане о равноправии речи не может быть никогда»[960].
Из «Времяуказчика союза немцев Нижней Австрии», 1909 год
Шёнерианцы и в быту окружали себя антисемитскими безделушками. Существовали прогулочные трости с набалдашниками в виде головы еврея, «горькие для евреев сигаретные мундштуки» с портретом Шёнерера, они стоили обычно 20 крейцеров, а для «жидов, их прислужников и пачкунов» — 25 крейцеров[961]. Особым спросом пользовались дешёвые наклейки с антисемитскими лозунгами. Однажды Шёнерер купил 40.000 таких наклеек и велел расклеить их по городу[962]: на почтовых ящиках, дверях еврейских магазинов, тумбах для афиш и даже на свежих газетах в кофейнях. Правда, полиция потом уничтожала их как противозаконные.
«Альдойчес Тагблатт» печатала новости различных союзов — таких, как «Пангерманский союз Восточной марки», «Союз защиты германства в Венгрии», «Союз молодых немцев», «Немецкий гимнастический союза» и прочих — и информировала о крупных пангерманских мероприятиях. Проводились гимнастические и песенные фестивали, пивные вечеринки и вечера с чтением докладов. «Союз германцев» собирался в пивной Иорнсдорфа, там же «заседали» и его дочерние организации с названиями вроде «Блюхер», «Бальдр», «Пангерманцы, вперёд!» или «Немецкая верность».
«Союз германцев» организовал «Немецкую национальную биржу труда». «Немецкое певческое общество» искало «немецких соотечественников с вокальными данными». Отпускное жильё предлагалось «только для немецких арийцев». К услугам членов движения были общества взаимного кредита, выдававшие ссуды. Книжные магазины рекламировали книги, «которые должен иметь каждый немец», среди прочих — «Мысли и воспоминания» Бисмарка и «Основания девятнадцатого века» Чемберлена.
В районе Мариахильф, где первое время жил Гитлер, таких объединений, группировавшихся вокруг редакции «Альдойчес Тагблатт», было множество. Карл Гайгер, глава пангерманского союза «Немецкий дуб», жил на Штумпергассе, 1. Члены союза собирались по понедельникам, пятницам и воскресеньям в трактире «Отцельт», расположенном неподалёку — на Бюргершпиталынтрассе 15. Трактир «У прекрасной пастушки» на Гумпендорфершрассе 105 стал постоянным местом встреч районной группы «Пангерманского союза Восточной марки». Поблизости, по адресу Магдалененштрассе 6, находилась также штаб-квартира объединения «Зюдмарк».
Все эти группы рады были привлечь новых членов. Молодой Гитлер имел возможность познакомиться с целой сетью пангерманских организаций, услугами которых он пользовался, даже просто читая предлагаемые ими брошюры и слушая доклады. И хотя позднее он старательно скрывал эти источники своего политического образования, его против воли выдавала манера выражаться, однозначно восходящая к венским пангерманским образцам.