Карл Май в Вене

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Как пишет аноним из Брюнна, весной 1912 года Гитлер в город почти не ходил. Тем более неожиданной оказалась просьба «на несколько часов одолжить ему мою вторую пару ботинок. Я очень удивился и спросил, куда он собрался, а он радостно ответил, что в Вене с докладом выступает Карл Май и он непременно хочет его послушать». По всему городу висели афиши, где значилась тема выступления: «Ввысь — к царству благородного человека».

22 марта 1912 года Гитлер в одолженных ботинках отправляется в неблизкий путь: из района Бригиттенау ему надо добраться до 3-го района и комплекса «Софиензеле», предназначенного для различных мероприятий. Зал, рассчитанный на три тысячи человек, забит до отказа. Выступление 70-летнего Мая не случайно вызвало такой ажиотаж, автор был скандально известной фигурой. Совсем недавно журналисты выяснили, что в молодости он не раз сидел в тюрьме за мошенничество и воровство, что он никогда не бывал в тех дальних странах, которые так впечатляюще описал. И в мужском общежитии тоже происходили баталии между приверженцами Мая и его критиками. По сообщению Ханиша, молодой Гитлер уже в 1910 году защищал своего кумира и считал, что это подло — копаться в прошлом великого писателя. Так, мол, поступают только гиены и негодяи.

В своём выступлении Карл Май прославлял движение в защиту мира, которому посвятил книгу «И мир на Земле!», и восхищался пацифисткой Бертой фон Зутнер. 68-летняя дама, почётной гостьей сидевшая в первом ряду, признала Мая «товарищем в борьбе за мир», защищала его от всех нападок и заявляла о солидарности с ним: «Мы, работники духа, держим ту лестницу, поднимаясь по которой человечество станет «благородным человечеством»»[1449].

Тема лекции явно восходит к Зутнер. Убеждённая дарвинистка верила в естественный прогресс человечества, в его развитие по направлению к благородству и добру, к миру и упразднению войн. Значит, «благородные люди», вступившие в ряды сторонников мира, встали на верный путь, они должны повести за собой других и ускорить продвижение к царству справедливости и мира[1450].

Объявление о докладе Карла Мая

Май предрекал наступление царства мира в сказке о звезде Ситара: «Не будет там ни трёх, ни даже пяти человеческих рас, ни пяти континентов, там будут только два континента и одна раса, разделённая на людей добрых и злых, с высокими или низкими помыслами, стремящихся ввысь или вниз. Цвет кожи, строение тела и прочее здесь совершенно не важны и ничуть не влияют на ценность конкретного человека. В Ардистане живут низшие, неблагородные люди, в Джиннистане — высшие, благородные. Две страны соединяет узкая, ведущая ввысь полоска Мердистана, где в лесу Кулуб расположены Озеро боли и Кузница душ».

Человечество должно стремиться покинуть мрачный Ардистан, пробиться в Джиннистан и стать «благородным». В качестве примера Май приводит самого себя: и он тоже «родился в глубинах Ардистана», у бедных родителей. «Несмотря на все тяготы, я бесконечно счастлив. Я своими усилиями пробился наверх с самого дна. Сотни, тысячи людей пинали меня, а я всё равно люблю их, люблю их всех»[1451]. В завершение вечера Май выразил своё восхищение Бертой фон Зутнер, зачитал отрывок из её последнего романа «Высокие мысли человечества» и заявил о своём желании участвовать вместе с ней в борьбе за мир во всём мире.

Тема оказалась неожиданной, ведь слушатели готовились к историям про Виннету, но всё равно они так воодушевились, что приветствовали Мая и по окончании мероприятия, уже на улице. Зутнер называет это «демонстрацией уважения, протестом против злобной, клеветнической кампании, которая ведётся против него»[1452].

А вот венская пресса отозвалась о докладчике и его публике скорее пренебрежительно. Например, «Нойе Фрайе Прессе», издание для интеллектуалов: «Интереса сегодня вечером заслуживали главным образом слушатели. Мужчины и женщины из мещанской среды и предместий, мелкие служащие, подростки обоих полов, даже дети. Все они, конечно, записаны в частные или народные библиотеки и прочли все шестьдесят томов сочинений Мая, фантастические рассказы о путешествиях и романы, правдивость которых так часто ставилась под сомнение и даже становилась предметом долгих и упорных судебных разбирательств… По-настоящему великий поэт вряд ли бы дождался от публики большего энтузиазма. Май — пожилой господин семидесяти лет, худой, старомодного вида, голова — не то как у бюрократа, не то как у учителя, короткие седые волосы. Весёлые голубые глаза скрываются то за очками, за роговым пенсне».

«Для всех, кроме горячих поклонников Мая», доклад стал «суровым испытанием»: «Май излагает своё мировоззрение весьма произвольно и непоследовательно. Он, мол, всегда стремился ввысь, в свободное духовное царство благородного человека. Май называет себя попеременно душой, каплей воды и — особенно охотно — духовным и душевным авиатором. Он то и дело достаёт из-под стола один из многочисленных томов своих сочинений, чтобы зачитать более или менее философские рассуждения, сказки, басни или стихи. Самое примечательное в его выступлении — это серьёзность, истинный пафос, напоминающий религиозный восторг»[1453].

Газета «Фремденблатт» тоже насмехалась: «Эта поза освободителя человечества у господина, который сочиняет не только рассказы о путешествиях, но и бульварные романы, это вечное цитирование собственных произведений (причём не увлекательных отрывков, а всяческих банальностей), это чтение собственных стихов, отвечающих вкусам сентиментальных кухарок, этот вновь и вновь повторяющийся намёк на то, что сам докладчик идёт единственно верным путём, чтобы стать благородным человеком, — всё это не просто вызывало чувство неловкости, но вскоре показалось и убийственно скучным»[1454].

Впрочем, молодой Гитлер, по свидетельству анонима, был «невероятно воодушевлён и самим Карлом Маем, и его лекцией». В спорах, происходящих в общежитии, он всегда вставал на сторону Мая-романиста, называл его «великолепным, совершенным человеком, потому что тот изобразил далёкие страны и населяющих эти страны людей так правдоподобно, как никому ещё не удавалось. Ещё ему нравилось, что книги этого писателя столь близки и понятны молодёжи». На возражения, что Май никогда не видел мест действия своих романов, Гитлер отвечал: «именно это и свидетельствует о гениальности, ведь эти картины правдивы и куда более реалистичны, чем описания всех остальных исследователей и путешественников».

Споры вокруг личности создателя Виннету разгорелись с ещё большей силой после его смерти, наступившей всего через десять дней после выступления в Вене. Лекция «Ввысь — к царству благородного человека» оказалась, таким образом, его завещанием. Молодой Гитлер, по словам анонима, «был очень огорчён смертью Мая и искренне оплакивал его». Гитлер продолжал восхищаться этим автором до конца своих дней. Есть свидетельства, что даже будучи рейхсканцлером, он изыскивал время, чтобы перечитать полное (!) собрание сочинений Мая[1455]. В 1943 году, несмотря на нехватку бумаги, Гитлер приказал напечатать 300.000 экземпляров книг о Виннету для солдат[1456] — и это несмотря на неоспоримый факт, что герои Мая были «расово чуждыми» «краснокожими» индейцами.

Альберт Шпеер писал, что книги Мая «давали Гитлеру силы жить», они имели для него такое же значение, как «для других людей — философские тексты, или для старшего поколения — Библия». По словам Шпеера, Гитлер «для доказательства чего угодно» обращался именно к Маю «Например, не обязательно знать пустыню, чтобы управлять войсками на африканском фронте. Например, человек с фантазией, способный «вжиться» в другого, может понять душу, обычаи и обстоятельства жизни другого народа, столь же чуждого ему, сколь бедуины или индейцы чужды Карлу Маю, куда лучше, чем какой-нибудь географ, изучавший их на месте. Карл Май служил для него доказательством того, что ради познания мира путешествия вовсе не обязательны».

Шпеер советовал историкам учитывать влияние Мая, а особенно — образа Виннету, на Гитлера, когда они рассматривают его в качестве военачальника. Гитлер считал Виннету «образцовым командиром роты» и «примером благородного человека». По мнению Гитлера, этот «героический персонаж» мог научить молодёжь «правильно понимать благородство»[1457].