Венский вклад в мировоззрение Гитлера

Невозможно установить с абсолютной полнотой и достоверностью источники «мировоззрения» Гитлера, которые он сам усердно скрывал. Можно лишь приблизительно реконструировать мозаику прочитанных и усвоенных им сведений. Следует подчеркнуть, что молодой Гитлер обращался отнюдь не только к первоисточникам, то есть к трудам таких философов и теоретиков, как Дарвин, Чемберлен, Дюринг, Лебон, Ницше, Шопенгауэр или Шиллер. Много чаще он черпал информацию из газет, брошюр и популярных сочинений, в которых тиражировались главные тезисы тех или иных модных авторов, каждый раз под иным углом зрения, в зависимости от того, какой насущной задаче они призваны послужить. Установление каждого источника — безнадёжная задача, если только не сохранилось записи личного упоминания его Гитлером, как в случае с Гансом Гольдциром.

Однако ряд общих признаков очевиден. Почти все теории, привлёкшие внимание Гитлера, роднит то, что они не имели отношения к современной университетской науке. Они рождались в умах чудаковатых мыслителей-одиночек, которые ненавидели «официальных» учёных, ибо те справедливо не принимали их всерьёз.

Подобное отношение к науке в ту эпоху было характерно для определённых кругов, где дилетантизм почитался за достоинство. Чемберлен, например, уже в первой фразе своего двухтомного труда с гордостью заявляет, что он «человек неучёный». Далее он подчёркивает, что «главная задача дилетантизма» — «бороться с рабством науки», ведь «в спёртом воздухе этой тюрьмы выживают одни посредственности». «Вполне вероятно, что широко мыслящий неучёный лучше сумеет охватить взглядом большой комплекс явлений, чем учёный, который во время интенсивного и долгого освоения предмета уже попал в плен ранее проложенных глубоких борозд»[925].

Остановимся на этом примере. Гитлер не раз делал весьма похожие заявления. Может быть, он опирался не на самого Чемберлена, а на его многочисленных почитателей и эпигонов из числа венских немецких националистов. Подобные утверждения вполне в духе распространённого в ту пору движения против просвещения и точной науки в защиту новой мистики, откровений и примата чувства и интуиции. Гольдцир тоже называл «ненаучность» добродетелью, постоянно ссылаясь на Шопенгауэра.

Антипатия Гитлера к профессорам проистекала не только из его неудач в школе и в Академии, но из самого духа времени. Ведь даже политики (например, почитаемый Гитлером д-р Карл Люэгер) добивались колоссального успеха у «народа», пренебрежительно отзываясь от «профессорах».

Мировоззрение Гитлера устроено довольно просто. Оно базируется на биполярных теориях: на учении о расах господ и рабов, сильных и слабых, светло- и темноволосых. Тут наблюдается чёткое разделение на добро и зло, как у Карла Мая (Ардистан и Джиннистан (см. Главу 10 «Накануне Великой войны», раздел «Карл Май в Вене»)), как в опере Эжена д'Альбера (горы и долина), как у Вейнингера (мужское и женское начала, соотнесённые с христианским и еврейским). Правда, в последнем случае это противопоставление гораздо более высокого уровня, оно не так примитивно, как в понимании Гитлера. В основе прочих теорий лежит прямое противопоставление «друг — враг». Зло пытается уничтожить добро. Но не выходит на честный «геройский» бой, а борется, как это принято у «недолюдей», — «бациллами», «паразитами», порчей чистой крови.

Данная биполярная схема соответствовала способу мышления Гитлера. По словам Альберта Шпеера, у рейхсканцлера была любимая фраза: «Есть две возможности», и он употреблял её так часто, что ближайшее окружение, включая секретарш, тоже в шутку так говорили[926].

С другой стороны, примитивное деление на своих и чужих — тактический приём, которой использовал не только Гитлер, но и все политики, считающие себя «народными трибунами» и стремящиеся манипулировать массами. Гитлер и не скрывал, что использует этот метод. В «Моей борьбе» он пишет: Широкие народные массы состоят не из профессоров и дипломатов. Им недостаёт абстрактных знаний, и они руководствуются скорее чувствами. Именно эмоции формируют их позитивные либо негативные установки. Они способны понять проявления силы только в одном из этих двух направлений и никогда не поймут расположенной между ними половинчатости[927].

Ещё один из множества возможных примеров: Народ в большинстве своём устроен до такой степени по-женски, что его мысли и действия определяются не столько разумными рассуждениями, сколько чувствами и эмоциями. Причём эти чувства не сложные, а простые и цельные, здесь нет нюансов, а есть только хорошее и плохое, любовь и ненависть, справедливость и несправедливость, правда и ложь, и нет никакого равновесия или сочетания полюсов[928].

Для Гитлера в центре исторических событий стоит не человек, а народ или раса, история которых развивается в соответствии с законами существования вселенной, пусть бы и с ледниковыми периодами. Внутри этих циклов индивидуум представляет ценность только как часть народа или расы, способствующая их выживанию в борьбе с другими народами или расами. Чтобы добиться мирового господства, «арийской расе», как пишет Лист, нужно сохранить чистоту, освободиться от всех «расово чуждых» элементов. Система строгой «расовой гигиены», включающая в себя жёсткие законы о браке, «племенной отбор» и «устранение» больных и слабых, демонстрируемая чаще всего на примерах из растительного мира, представляет собой в данном случае псевдовселенский закон, который наиболее последовательно пропагандировался шёнереанцами.

Во всех перечисленных теориях отчётливо прослеживается влияние популярного на рубеже веков дарвинизма, где вымирание слабых и победа сильных представлены как неизбежность. Гитлер сказал в 1923 году: Вся природа — это непрекращающаяся борьба между силой и слабостью, непрекращающаяся победа сильных над слабыми[929]. Ту же точку зрения Гитлером высказал Геббельсу в феврале 1943 года, после разгрома немецких войск под Сталинградом: Если немецкий народ когда-либо окажется слабым, он не будет заслуживать ничего иного, как быть уничтоженным более сильным народом. Тогда и сожалеть о нём не нужно[930].

В Вене молодой Гитлер усвоил целый ряд подобных сектантских тезисов. В другом государстве, много позже и при иных обстоятельствах, это скомпилированное из разных кусков «мировоззрение» станет основой реальной политики. Новому окружению Гитлера его высказывания покажутся гораздо более оригинальными, чем они прозвучали бы в Вене.