6

Саша ревела с невероятной усладой, с потоками слез, с многоступенчатыми всхлипами, с долгими – до звона в ушах – вздохами, ввинчиваясь головой ему под мышку. Сидели на подоконнике, в чужой парадной. Человек задумчиво гладил ее по спине. Лицо его было тихим и строгим. Все своим чередом: слезы перешли в повизгивания, неожиданные для Саши, изумлявшие ее, и вот – затяжные, с переборами всхлипы. Они бы сами, наверное, не кончились, если бы человек не встряхнул Сашу хорошенько раз и другой. Тогда она затихла, вжалась в него, окружила себя его рукой и только изредка глубоко-глубоко передыхала.

Он тоже молчал, прижал ее к себе покрепче, и они оба вдумчиво и строго смотрели в лестничный пролет. Впервые за этот день ей было так легко и отрадно.

– А знаете, – сказала Саша разнеженно, – я почему-то вспомнила, как мы с папой летом возвращались из Воронина, из дальней деревни – в свою. Купили творог, сметану, нас угощали пирогами с черникой. Ну и задержались. Поздно, почти ночь. Выходим – туман, прямо в туман и окунулись с порога. Идем наобум, спотыкаемся, в канаву завалились – так смешно! Хохочем, еле тропинку во ржи отыскали – там надо полем идти. Рожь уже высокая, барьерчиком ровным с двух сторон. И хоть туман, а все равно васильки среди ржи заметны, островками. А теплынь! Как в парном молоке идем – ни ветерка. Все ниже, все ниже спускаемся, туман все гуще – ничего не видать! А пахнет не сыростью, наоборот, тепло и сухо от хлеба. Он шел впереди и все оборачивался, что-то смешное рассказывал. И вдруг замолчал. Потом бурчит: «Да стой же». – «А что, а что? – говорю. – Что такое?» Смотрю – мы в речке идем, вода выше колена. А как вошли – не заметили. Такая вода теплющая. Папаша уже хлюпает – от избытка чувств. Он всегда так – в кино, по радио что трогательное услышит – слезу пускает. Скорей бы уж лето пришло!

Саша мечтательно потянулась, забыв обо всем, и рассмеялась, увидев замешательство человека. Он был сейчас роднее всех, даже мама пасовала перед его встревоженной чуткостью, моментальным откликом на Сашин скулеж. Так угадчивы, едины бывают только заговорщики.

Под ее взглядом у человека опять смешно скривилось лицо. Он поспешно сел боком, навстречу, и она бурно привалилась к нему, давясь от новых слез. Сейчас она нисколько не стеснялась. Блаженно закрыла глаза – и поскакали сине-золотые обручи, один за другим.

Очнулась Саша от резкого толчка. Это она вздрогнула во сне.

– Как слон, – сказал человек и сделал вид, что страшно испугался. – Прости, как слониха. Совсем забыл: ты никаких мужчин не признаешь!

Он улыбался ей, и лицо у него было несказанно доброе. Саша тоже улыбалась, вертела головой и щурилась, не разбираясь со сна. Совсем запуталась в этом мире. Непонятно: утро сейчас, день или вечер. И где она сейчас – тоже непонятно.

– Нагнитесь, – сказала требовательно.

Размотала его длиннющий шарф и завязала прилично, спрятав концы под пальто. На воздухе закружилась голова, горело лицо, щипало веки, опухшие от слез. Место было чужое, неприязненное, смотреть вокруг не хотелось.

Из переулка свернули в широкую улицу, всю перекошенную от ветра. Не очень густые толпы шли по мостовой – рассасывалась по городу демонстрация. Улица раздалась в огромную площадь. И это был другой город и другой праздник. Стояли столы, покрытые простынями, с лимонадом и пирожными. Прижались боками машины с откинутыми задниками. Женщины в белых халатах прямо с машин подавали сласти, мороженое, бутерброды. Всюду стояли люди с бумажными стаканчиками. Ветер пригнал такой стаканчик с вишенкой на боку прямо к Сашиным ногам. Дернулась, но не взяла.

Он поставил ее к ограде и вернулся с лимонадом и бутербродами. Солнце гуляло по другой половине площади – на их стороне было даже морозно. От лимонада Саша начала дрожать. Человек заметил и заставил ее проскакать на каждой ноге по очереди через площадь. Сказал, что вот эта длиннющая улица непременно упрется в Технологический институт и что идти осталось не так уж много.

Ходили дети, обвешанные шарами, трещотками, свистульками, раскидаями. Многие уже пресытились дарами и возвращали родителям. Себе же оставляли что-нибудь одно и тут же извлекали из игрушки ее самые яркие свойства. Саша углядела что-то уж совсем диковинное, сокровище именно этого Первомая. Мальчик крутил за лакированную ручку изумрудный шар. Там – перекатывалось, мерцало, трещало и вдруг давало острую вспышку. Одной такой игрушки хватило бы на целый праздник! Но умом и опытом Саша понимала, что добыть ее – редкое везенье, и уж конечно не сейчас, после демонстрации.

Их втягивало в ту улицу, деловую и мрачную, ноги сами шли за толпой. Там в солнечном далеке уже позванивали трамваи. О! – человек поднял палец – вспомнил! – развернулся, преодолел толпу и пошел по стеночке вбок по скруглению площади. Что-то там видел и тайно улыбался.

Обнаружился круглый скверик с тоненькими деревцами, привязанными к колышкам. Кругом застыли в напряженном любопытстве спины. Быстро оглядевшись, Саша заметила, что особенно оживленно распродажа праздника шла вдоль высокого парапета, за ним росла гигантская церковь – целый городок с кучей куполов, больших и маленьких. Торговали там с панели, разложив игрушки и всякие вещицы на мешковине. С парапета свисали ярко-расписные и вроде бы из бархата коврики – Саша взяла на заметку. Ей стало вдруг жарко и сразу холодно. С мольбой взглянула на человека.

– А ты как думала? – усмехнулся он. – Что я, совсем тупица?

Саша сказала торопливо:

– У меня есть деньги.

– И у меня, – шутливо откликнулся человек. – И наверное, побольше.

Вошел в толпу и вернулся с двумя глиняными петушками, зеленым и синим. Один отдал Саше – на выбор, и они оба, деловито общупав игрушку, подули. Звуки были булькающие, кроткие. То, что надо. Пронзительных свистулек Саша не терпела – били по нервам.

Хотел опять нырнуть, но Саша не дала. Идиот! Конечно, тупица. Как не понять, что половина удовольствия уходит от нее! Сама должна смотреть и выбирать. Изловчилась и выдралась из толпы к газону. Ходила мимо лотков и просто мешков на земле, оценивая и выбирая. Человек нашел ее не сразу, попытался шутить, отвлечь, даже пощекотал слегка – она не отзывалась.

Наконец, выбор сделан. Свои деньги решила пока не трогать. Оставить на самый ошеломительный случай, раз человек так добр. Не так-то часто встречаешь на улице чужака, который дарит тебе что захочешь.

Сдерживая дрожь, она указывала парящей рукой, и он покупал. Два оранжевых размахая, но в разных – сверху – блестящих нашлепках. Прежде чем купить их, Саша проверила прочность резинки. Знала, как быстро они выходят из строя. Деревянный пистолетик с пробкой на конском волосе. Губную гармошку. Резинового пупса с челкой и удивленными ладошками. Цветастую копилку в виде зайца с торчащими ушами. Между ушей человек бросил монетку и сказал: «Так начинается капитал». Складень-трясучку на двух палочках – между ними дрожал красно-синий бумажный студень. Саша знала – игрушка с дефектом. Если палочки чуть дальше развести, бумажные кружевца рвались и больше ни на что не годились. Трагедия. Но за чужие деньги можно рискнуть. «Хочу!» – сказала Саша твердо. И он купил.

Карманы оттопыривались, но остановиться она не могла. Свыше сил. Перед каждой игрушкой говорила, что деньги у нее имеются. Но наверняка знала, что заплатит он.

– Только не подумайте, – говорила Саша, сияя от счастья, – что я жадная. Ведь праздник. И у всех давно игрушки.

– Что ты, что ты – сама придумала, – утешал человек и подводил к следующей торговке.

Купили семечек, гимнаста на палочке, последнего. Невероятное везение! – его уже взяла женщина, вертела в руках, колебалась. И Саша выхватила у нее из рук! Стоил недешево, конечно. Саша предпочитала не слышать цен – так подарки были радостнее. Зато не соблазнилась на мотки гофрированной бумаги – тоже редкость! – но ужасного цвета: бордо и синьки.

Стояло ведро, и в нем – искусственные, облитые воском цветы. Они были лучше живых, в сто раз лучше, в тысячу, несравненно красивей, натуральнее живых! Например, голубые махровые розы, или тигровые лилии, или васильки – такие же на ощупь колючие, как летом в поле! Невероятно, но были в ведре и пионы – с крепкими лбами типичных пионов, и лепестки в них были набиты так плотно, как сельди в бочке. Они пахли! В этом Саша могла поклясться, но человек не верил, смеялся и тянул ее от ведра. Она упиралась, давала себя увести, и тут же подходила снова, с другой стороны, вставала на цыпочки, как бы разглядывая новую диковину. И человек, видевший ее насквозь, купил-таки букетик ландышей с желтоватыми твердыми головками и зеленой проволокой-стеблем прикрутил к пуговице на ее пальто.

Теперь она ничем не отличалась от разряженных довольных детей, гуляющих с родителями. И даже многих превосходила. В карманы уже не влезало, хотя она и выбросила часть ранних приобретений – все фантики, ручку от куклы, мятые цветы, а «Мишек в сосновом лесу» съела, но без удовольствия. Слишком большая и сытная конфета. Следовало ее есть постепенно, частями.

Главное, не было шаров. Саша встала на ограду за спиной цыганки с семечками, зорко оглядела площадь. Нигде не мерцало веселое облако. Она это предчувствовала. Что-что, а шары бывают только в начале праздника.

Но человек успел пошептаться с цыганкой, у которой они уже купили сахарного всадника на палочке. Раскрыв ладонь, показал Саше смятый комочек. Будущий шар. Хотя и нелегко угадывалось превращение вялого лоскутка в упругое парящее чудо. Наверняка цыганка запросила слишком много. Саша знала, как повышаются цены к концу праздника.

Человек уводил ее из толпы, а в ее планах было добежать до церковного парапета и посмотреть, что там разложили на панели.

– Дяденька, дяденька, скорей идите сюда!

В мешке переливалось и вроде позванивало. Бежал оттуда синий блеск. И у Саши в голове звенело на нестерпимо высокой ноте. Щеки горели, она прижимала к ним по очереди холодную свистульку.

Человек заглянул в мешок и раздельно произнес:

– У тебя уже есть, не суетись, посмотри внимательней.

– Нет-нет, не обманывайте, ну взгляните – какие хорошенькие! – лепетала Саша, видя только блеск, переливы и синий звон.

– Кто – они? – раздельно сказал человек и, найдя ее руку, крепко сжал в своей. – Ну, что?

Саша наклонилась – и все потускло разом. Лежали в грубой мешковине синие и зеленые петушки-свистелки, первая их покупка. Саша присела на корточки и уставилась в асфальт. Стыдно было нестерпимо.