Тринакрия

Верные путевому принципу не терять ни дня на переезды из одного места в другое, мы с сыном отправились ночным паромом из Неаполя в Палермо и проснулись в другой стране. Так начались наши Сицилийские каникулы – по аналогии с «Римскими каникулами». По причине укорота, по бюрократическим причинам, моего маршрута, с календарным перекосом и эмоциональным упором в пользу этого обалденного острова, где мы прокрутились без малого три недели, Сицилия стала средоточием, сердцевиной, контрапунктом, кульминацией и апогеем всего моего италийского путешествия. Были на то и личные причины, о которых мне еще предстоит рассказать или умолчать. Там видно будет. Посмотрим.

Именно любезная моему сердцу Сицилия еще больше, чем Ватикан, государство в государстве: географически, исторически, этнически, культурно и даже лингвистически – язык вроде бы тот же, зато диалект другой. Римляне еще кое-как понимают сицилийцев, но флорентийцу, миланцу или венецианцу нужен толмач. Даже итальянские имена звучат по-разному. Представьте себе, это одно и то же имя: Алвизе – Луиджи – Людовико. Или Тома и Томмазо, Анзоло и Анжело, Джианни и Джиованни. Почему древнеримское «Антонио», сжавшись на юге Италии в «Нтони», превращается на Сицилии и вовсе в неузнаваемое «Ндунузу»? Зачем сицилийцы добавляют к традиционным итальянским именам уменьшительно-ласкательные суффиксы? В древнегреческом амфитеатре в Таормине я познакомился с сицилианкой Маристеллой Пиконе, оператором туристского агентства «Wonder», и та раскрыла мне тайну своего, как оказалось, двойного имени: Мария в честь, понятно, Мадонны и Стелла, то есть звезда.

Я тут же вспомнил перечитанный перед отъездом великий сицилийский роман «Леопард», предельно упрощенный в одноименном фильме Висконти, и чудодейственное возвращение этого космического имени – так зовут жену Князя-Леопарда – в исходную позицию на небосводе. А потом вернулся к отгадке здешних имен: Паскуале – «пасхальный» от Pasqua, Сальваторе – Спаситель в честь Христа, Натале – от Natale, «рождественский», Модесто – «скромный» и т. д. Это стало для меня чем-то сродни разгадыванию кроссвордов, но в одном случае я спасовал. В Таормине я коротко сошелся с bellissima студенткой из Флоренции, и, пока Жека, нарушая все правила безопасности и рискуя жизнью, забирался к кратеру Этны, а она извергается по несколько раз в месяц и без никакого предупреждения, чтобы заглянуть в жерловину вулкана, я ловил кайф, общаясь с этой прелестницей. На память она подарила мне шикарный фолиант «La Bibbia di Gerusalemme. Antico Testamento» – Ветхий Завет с иллюстрациями старых мастеров, теперь я рассматриваю эту книгу ежевечерне. Так вот, я долго гадал над подписью к одному из сюжетов, где главным фигурантом был некий Джузеппе (самое распространенное имя в Сицилии), пока до меня не дошло – Эврика! – да это же Иосиф Прекрасный, сын Иакова и Рахили!

Между прочим, объединенной Италии всего 150 лет – как раз недавно она официально отмечала юбилей. Не уверен, что ей суждено просуществовать еще столько же – наоборот, уверен в противоположном: в разы меньше! Мы живем во времена, когда центробежные силы преобладают над центростремительными. Как сказал поэт, хоть и по другому поводу: «И манит страсть к разрывам». Распались СССР, Югославия, Чехословакия, Судан, Эфиопия, в процессе распада Ирак, Сирия, Ливия. На очереди появление независимых Курдистана, Квебека, Шотландии, Каталонии. Италия не исключение! Промышленно и всяко продвинутая Северная Италия, у которой на содержании Южная Италия, Сицилию включая, мечтает скинуть с себя эту налоговую ношу и образовать независимую Паданскую республику с границей по реке По. Сицилийцы, напротив, сосут сразу двух маток – Италию и Европейский союз, никогда фактически не входя ни в ту, ни в другой, и царствуют в своей опять-таки де-факто независимой стране, как говорится, «лежа на боку».

Я был здесь семь лет назад, никогда не предполагал побывать вновь и даже сочинил рассказ-фэнтези «Последнее путешествие» о том, как человек здесь застревает навсегда в чужом времени, который изначально был напечатан в периодике, а потом вошел в мой субъективный травелог «Как я умер». И вот я снова здесь – и не всегда узнаю любимый остров – вижу его словно впервые, смотрю на всё жадным, испытующим, прощальным взглядом, чтобы вспоминать даже на том свете! Из нищей, облупленной, неухоженной страна превратилась в богатую и процветающую. Это бросается в глаза даже пилигриму, вроде меня. Ну, к примеру, раньше я всюду до самых заветных мест – античных храмов и средневековых городов – добирался на locale trani – местными, медленно ползущими, вечно запаздывающими поездами, зато теперь вся Сицилия опоясана скоростными автострадами, проносящимися над горным ландшафтом или надолго ныряющими в туннели. Захватывающее зрелище!

При этом сицилийцы не потеряли вкуса к жизни – они не только вкусно едят, но и со вкусом живут. То есть не лишились аппетита к жизни, как другие евросоюзовцы – сужу не только по статистике, но и по личным встречам в этом путешествии с немцами, французами, одной шведкой, одним бельгийцем да и самими итальянцами с Севера, которых сицилийцы с их островным сознанием называют отчужденно, как чужаков: «люди с континента». А римских чиновников – «континентальные власти», хотя те не имеют на этом самоуправляемом острове никакой власти. А кто здесь властвует? Карабинеры и полицейские? Мафия? К слову, я бы не относился к ней как абсолютному злу. Присвоив себе прерогативу криминала, мафия снизила любую другую преступность на острове. Она тесно связана с властями, полицией и церковью – не только на высшем уровне боссов и иерархов, но и в любых других звеньях Коза Ностры: идя на дело, мафиози молятся и целуют четки, а вернувшись, каются в своих грехах в исповедальне. Мафия занимается благотворительностью и установила довольно строгие этические нормы в полном соответствии с христианскими догматами, хотя, как и в других католических странах, главный авторитет здесь не Христос, а Мадонна, которую часто изображают одну, без ее жертвенного bambino.

Два других расхожих, устойчивых образа, но уже на туристскую потребу – Крестный отец в исполнении Марлона Брандо на тишотках и – представьте себе! – бесчисленные, в разных позах, статуэтки дуче из вулканической лавы, одну из которых я привез в подарок моему другу Саше Гранту, любителю такой сомнительной меморабилии. Хотя главный, повсеместный, вездесущий, вневременной геральдический образ – в керамике и на папирусе, в витринах магазинов, в рекламе, в меню тратторий, остерий и ресторанов, всюду – это тринакрия, трехногий бог (или богиня?) и официальный символ Сицилии (на ее флаге). В музее в Агридженто я увидел самое первое изображение тринакрии на вазе VII века до нашей эры: древние греки так и называли Сицилию из-за ее треугольной, с тремя мысами, формы, и так же звалось средневековое королевство на острове. А в Сиракузах я обнаружил тату с тринакрией даже на спине моего шапочного знакомца-сицилийца – как тайный масонский знак. В самом деле, странная, фантастическая, таинственная эмблема: голова женщины с исходящими из нее тремя согнутыми ногами. Таинственный символ Сицилии, как таинственна сама Сицилия.

Над генетической картой сицилийцев ученые ломают голову по сю пору: кто их предки? Древние римляне? Древние греки? А то и древние карфагеняне, которые время от времени захватывали остров, благо Африка рукой подать? Или византийцы, арабы, норманны, которые оставили свой след не только в сицилийской архитектуре или кухне, но и в их генетической амальгаме? Сицилия перевидала на своем веку немерено, а век этот исчисляется тысячелетиями – землетрясения, извержения Этны, войны, оккупации, вплоть до бомбежек союзников, но свою самобытность, своеобычность, самостийность, свое национальное лицо не утеряла. Каково бы ни было генеалогическое дерево сицилийцев, я чувствовал себя среди своих, сродни сицилийцам. В конце концов, я тоже средиземноморец, а может быть, даже вдвойне с учетом не только моей исторической родины, но и последних гипотез о том, что после разрушения Храма в Рим хлынули одинокие иудеи и переженились на римлянках. Скажу больше: даже по своему росту я ощущал себя более, что ли, соразмерным мало– или среднерослым сицилийцам – одним из них.

Что же до сицилийской еды, то я нигде никогда так вкусно не ел. Да, праздник, который всегда с тобой, теперь, увы, в памяти. Здесь нужен не мой бескрылый и лысый слог, а державинский, раблезианский, уж не знаю чей, дабы воспеть наши с сыном трапезы. Я отведал, вкусил здешних вкуснятин, запивая чудесными местными винами, а Лене Клепиковой привез в подарок упомянутую книгу о здешней вкусной и здоровой пище. И то сказать, я ограничивал себя, не ел ни мяса, ни супа, ни пасты, ни пиццы, которую в Нью-Йорке можно отыскать не хуже, зато набросился, пристрастился, лакомился сицилийскими сластями и морепродуктами. Кулинарно они разного происхождения. Дары моря – рулетики из меч-рыбы, кускус с мидиями, креветками и морскими ежами, баккала (вяленая треска) по-мессински, морская свинья (типа нашего тунца) под соусом чиполлата и самых разных приготовлений кальмары и осьминоги – местного генезиса. Тогда как утонченные, барочные, сложные по составу сласти – трубочки-канноли с рикотой (крем – никогда!), торты кассата и пирожные кассатели, фруктовые бламанже, нуги, фрутта ди Марторана (марципан по-нашему) – от византийцев, сарацинов, норманнов, испанцев, савойцев, австрийцев, неаполитанцев, французов и прочих завоевателей. Sinfonia d’aromi – так и есть! Обрываю себя на полуслове, а то у читателя, вижу, уже слюнки текут.

Скажу только, что это мой сын – ресторанный человек, как и присоединявшиеся к нам на разных этапах пути немка Мартина из Равенсбурга и американский кубинец Хузей из Брюсселя (Жекин однокашник по Джорджтаунскому университету в Вашингтоне). Я же часто отлынивал, предпочитая закупить провизию на рынке, в супермаркете или даже в alimentari, где все вовсе Not So Elementary, Watson, а совсем наоборот, щедрый выбор сыров, колбас, хлебов и вин, и предаться чревоугодию на берегу Средиземного моря, на парковой скамейке, да хоть у себя в albergo.

И вот что еще: сицилийцы заражают своим вкусом к жизни приезжих – на ПМЖ или на несколько недель, как мы с Жекой.

Нет, случались у меня, конечно, встречи и с печальными сицилийцами. Точнее – с сицилианками. Одну с прекрасным именем Маристелла из туристского агентства «Wonder» я уже помянул, а с другой заснял меня Жека. Гляжу на этот снимок: какое прекрасное лицо – и какие печальные глаза, какой смиренный взгляд! Даже не верится, что эта аристократическая девушка из Сиракуз в чудесном старинном платье и в чудном парике – нищенка. Я подружился с ней за те несколько дней, что провел Сиракузах, но разговорить не сумел: мой итальянский на элементарном уровне, а она не говорила по-английски. Она сидит в самом центре средневекового острова Ортиджа, около duomo (кафедрального собора), и не то чтобы просит милостыню, но перед ней на высокой ножке стоит чаша, куда прохожие бросают деньги.

Что касается Маристеллы, то она распустила стадо своих немецких туристов побродить самостоятельно по амфитеатру, а сама сидела, пригорюнившись, на верхней мраморной скамье, на жгучем солнцепеке, хотя октябрь уже катил к концу – слава богу, не сезон. Я нарушил ее одиночество банальной фразой о том, какая интересная у нее работа, каждый день новые люди…

– Ненавижу! – прервала она меня в порыве откровенности.

– Кого? – опешил я.

– Их! – показала она пальцем на разбредшихся туристов.

– Немцев?

– Немцев, французов, испанцев, англичан, американцев, а больше всего итальянцев, и особенно своих – сицилийцев.

– А себя вы любите? – спросил я.

– Ненавижу лютой ненавистью за то, что застряла в этой дыре.

– Таормина – дыра? – опешил я. – Чудесный средневековый город с античными руинами, с морскими видами, с пляжами…

– Это когда приезжаешь на пару дней. А когда здесь родилась и живешь постоянно и никуда не вырваться из этого провинциального захолустья – с ума можно сойти! У меня приступы клаустрофобии. – И заплакала.

Бедная, бедная Маристелла! Ей за тридцать, полиглот, ведет экскурсии на пяти языках, окончила Палермский университет, профессиональные и матримониальные мечты накрылись, ей пришлось возвратиться домой: на месте локального, почвенного, местнического, местечкового патриотизма – patriotisme du clocher – ненависть к своей «малой родине».

– А куда вы хотите? – спросил я. – Обратно в Палермо? В Рим?

– В Америку!

Там у нее, оказывается, дальние родственники? А есть ли сицилийцы без родственников в Америке, где 12 миллионов итальянцев, по преимуществу с этого блаженного, герметического, отторгнутого острова-гетто?

Маристелла вскочила и побежала собирать разбредшее по амфитеатру стадо своих туристов.

Моя родина кажется сахарной,

но сколько горечи в ней!

Моя родина кажется сахарной,

она из зеленого бархата,

но солнце из желчи над ней.

Это Николас Гильен, а у Мандельштама – «Черным солнцем осиян».

Живительное, животворное, палящее, изнуряющее, испепеляющее, смертоносное, убийственное, ненавистное солнце – главный герой упомянутого сицилийского романа «Леопард», хотя вернее было бы перевести «Гепард»: в оригинале – «Il gattopardo». Представьте теперь, как я был счастливо поражен, когда встретил Рози, правнучку автора этой книги Джузеппе Томази ди Лампедуза, хозяйку отеля «Orientale», где я останавливался в Палермо.

Я бы поставил этот роман сразу же вслед за тремя знаковыми, вершинными романами прошлого века – «В поисках утраченного времени», «Процессом» и «Улиссом», вровень с конгениальными ему «Даром» Набокова и «Шумом и яростью» Фолкнера. Сочетание высокой поэзии и тонкого психоанализа, упоения счастьем и одиночеством скорби, любви с полным забвением личности, когда «весь человек вытряхивается из всего себя», и «полной гибели всерьез», Эрос и Танатос, инстинкт жизни и инстинкт смерти – как круто и густо все замешано в этой удивительной книге. Ее парадоксальный слоган: «Пока есть смерть, есть надежда».

Князь-Леопард подводит последний итог своей жизни, чтобы извлечь из покрывшего прошлое пепла золотые соломинки счастливых часов: «Мне семьдесят три года, по грубым подсчетам, я жил, по-настоящему жил, два-три года, не больше. Сколько же длились страдания и муки? Бесполезно считать: все остальное – семьдесят лет!»

Как чудно сказано, хоть мне надо еще дожить до возраста Князя, но я с ним уже сейчас категорически не согласен. Оглядываясь назад – вплоть до настоящего, которое стремительно становится прошлым, – я испытывал и продолжаю испытывать непрерывное пьянящее головокружительное счастье в любви, в людях, в друзьях и врагах, в искусстве, в книгах, когда читаю или пишу, наконец, в бесконечных, подобно Одиссею, странствиях по белу свету, как вот это сицилийское, сказочное, зачарованное.

Ну да, зачарованный, влюбчивый, влюбленный странник по жизни – вот кто я!