Братья по оружию

При всем несходстве жизненных обстоятельств братьев Ковалевских общего между ними все-таки больше, чем различий. Чтобы понять это, следует начать с того, что оба они сложились как личности в общественной атмосфере первых лет царствования Александра II. Атмосферу эту прекрасно охарактеризовал историк Александр Немировский:

Император Николай всю жизнь неустанно и ответственно (действительно неустанно и ответственно) заботился, прежде всего, о двух вещах: о российских вооруженных силах и о борьбе с революцией, особенно с распространением революционных настроений в образованных среднебогатых и небогатых слоях разных сословий и в народе. В обеих областях он достиг исключительных, беспрецедентных для России результатов: вооруженные силы впервые за полтора века сильнейшим образом отстали от европейских стран и стали регулярно проигрывать им полевые сражения, а образованные среднебогатые и небогатые слои оказались революционизированны на добрые две трети… Если бы один студент сказал в 1855 году другому произвольно выбранному студенту, высказавшему пожелание социалистической революции: «Да что же это такое — против своего же государя?!», то второй студент с высочайшей вероятностью вообще не понял бы, о чем это он, что тут вообще такого — что против своего же государя, и все, что он в ответ на это подумал бы, — это простое: «А ты, брат, видать, подлец!»

Напомним, что 1855-й — это год смерти Николая I. Александру Ковалевскому в этом году исполнилось 15 лет, Владимиру Ковалевскому — 13. Их юность прошла среди радикально настроенной, склонной к прогрессизму и нигилизму, разнородной по качеству образования интеллигенции эпохи начала правления Александра II, а иначе и быть не могло, потому что никакой другой подходящей для них среды в тогдашней России просто-напросто не существовало. Оба читали революционных демократов (а кое с кем из них и общались лично), оба были поклонниками призывавшего к революции Чернышевского, который в пору их юности стал, как он сам выражался, «властителем дум молодежи». И конечно, оба мечтали служить обществу. Отличительной чертой братьев было то, что они, в отличие от многих и многих своих сверстников, выбрали в качестве основного способа такого «служения» чистое научное познание мира (или содействие такому познанию — как при издании книг, которым одно время активно занимался Владимир). Вот в этом они, при всем несходстве их темпераментов, оказались совершенно одинаковы.

Между братьями есть и другие общие черты. Александр и Владимир работали в разных областях биологии, которые тогда (в отличие от нашего времени) между собой практически не пересекались. Тем не менее они были едины в убеждении, что знаменитые слова Кювье («Называть, описывать и классифицировать — вот основание и цель науки»)после 1859 года устарели начисто. И Александр, и Владимир считали, что задача науки — не каталогизация мира, а его объяснение. Во всех данных, с которыми приходилось сталкиваться, они первым делом искали биологический смысл (в том же самом понимании, в каком грамотный физик ищет физический смысл в неожиданных результатах эксперимента или запутанном уравнении). А вот описание новых видов само по себе их мало интересовало. (Характерно, кстати, что, когда Александр Ковалевский все-таки открыл в Красном море удивительного ползающего гребневика, он дал ему название Coeloplana metschnikowii — в честь своего друга и коллеги Ильи Ильича Мечникова, который не имел к этому открытию никакого отношения, но которого Александр решил, пользуясь случаем, увековечить.)

Еще одной особенностью обоих братьев была склонность постоянно путешествовать в поисках новых знаний. Александр Ковалевский буквально не мог жить без моря, хотя вырос он в Витебской губернии. Он прекрасно знал фауну беспозвоночных Средиземного, Черного и Красного морей (в меньшей степени — Северного). Список мест, где он вел полевые исследования, впечатляет: Неаполь, Триест, Мессина, Александрия, Суэц, Алжир, Марсель, Кальяри, Виллафранка, Севастополь, Принцевы острова… Что касается Владимира Ковалевского, то он не успел толком заняться полевой работой, зато объездил множество европейских музеев и университетов, где исследовал собранный другими палеонтологами ископаемый материал. Он успел поработать в Мюнхене, Вюрцбурге, Лондоне, Берлине, Париже, Йене, Бонне, Берне, Лозанне, Лионе и Турине (не считая Москвы, где материала тогда было мало). Значительная часть его работы по копытным была сделана в Париже непосредственно в те месяцы, когда там правила Парижская коммуна и шла гражданская война, — характерный для Владимира Ковалевского мелкий факт.

Вместе с тем ни Александра, ни Владимира Ковалевских ни в коем случае нельзя считать какими-то скитальцами, лишенными постоянного пристанища. Александр Ковалевский последние 26 лет своей жизни непрерывно служил профессором в России (сначала в Одессе, потом в Петербурге), и это было не случайное или вынужденное обстоятельство, а именно то, к чему он в жизни и стремился. Владимиру Ковалевскому меньше повезло с академической карьерой, но устремления у него были те же, и жизнь он закончил доцентом Московского университета. В общем, Ковалевские были совершенно нормальными русскими учеными — просто привыкшими свободно перемещаться по миру.

Безусловно, они во всех отношениях были людьми своего века. «Время — кожа, а не платье. Глубока его печать»[2]. Надо сказать, что образ жизни, который они вели, в общем-то только и был возможен в XIX веке (точнее, между 1815 и 1914 годами). В разделенном строго охраняемыми границами, накрытом паспортными режимами мире XX века такая форма жизни, как Ковалевские, существовать не могла бы. Не говоря уж о «железном занавесе» — рядом с этим жутким понятием само упоминание фамилии Ковалевских кажется нелепостью.

И конечно же, основой всего мировоззрения Александра и Владимира Ковалевских было представление об эволюции. Это вообще характерно для мыслителей второй половины XIX века, когда эволюционной стала вся картина мира. Например, в социальных науках эволюционную идею, по совпадению, разрабатывал еще один представитель огромного дворянского рода Ковалевских — младший современник Александра и Владимира, упоминавшийся выше Максим Максимович Ковалевский (1851–1916), известный юрист, историк и социолог (кстати, тоже проведший значительную часть жизни в Западной Европе). Он не впадал в крайности, связанные с уподоблением общества живому организму, но тем не менее считал эволюцию общества вполне реальным предметом исследований, а заодно и процессом, в котором все мы волей-неволей принимаем участие. С точки зрения Максима Ковалевского, эволюционный прогресс общества при прочих равных достигается тем надежнее, чем медленнее те изменения, которые к нему приводят. Эволюция предпочтительнее революции. Все это заметно перекликается с теорией эволюционных стратегий, которую начал разрабатывать Владимир Ковалевский, и, возможно, таит в себе объективно существующие схожие закономерности.

Максим Ковалевский тоже стремился поставить свои знания на службу обществу; он был одним из лидеров партии прогрессистов, располагавшейся в политическом спектре «левее октябристов, но правее кадетов». Умер он в 1916 году, за 11 месяцев до Февральской революции, последствия которой были бы катастрофическими для его идеалов. Одним из его учеников был знаменитый Питирим Сорокин.