Борис Уваров и саранча

Среди ученых русской эмиграции были отдельные яркие люди, судьба которых сложилась настолько оригинально, что трудно даже поверить, чтобы такое было возможно в XX веке.

Именно таким человеком был знаменитый энтомолог Борис Петрович Уваров (1886–1970). Он родился в незнатной и небогатой семье в один год с Николаем Гумилевым. Происходил, как он сам говорил, из мужиков. Отец его был мелким банковским служащим и состоял на момент рождения сына в невысоком чине титулярного советника (IX класс, соответствует пехотному штабс-капитану). Сам Борис Уваров окончил не гимназию, а реальное училище, из-за чего имел трудности с поступлением в университет: там не мог числиться студентом человек, не сдавший латынь по гимназической программе. Уварову пришлось специально досдавать этот экзамен. Став энтомологом, он работал сначала в Туркестане, потом в Ставрополье, потом в Грузии, где его и застала революция. Как известно, в 1918 году Грузия стала независимым государством и пробыла им около трех лет. Таким образом, при советской власти Уварову жить не пришлось. В 1920 году англичане пригласили его, к тому времени уже известного ученого, на работу в Лондон. Уваров принял предложение и переехал в Англию вместе с семьей (сам переезд, разумеется, оплатили англичане — наука в послереволюционной Грузии денег не приносила). Кабинетными учеными занятиями он не ограничивался. В 1930–1940 годах его много раз приглашали в разные страны Ближнего Востока и Африки (как входившие в Британскую империю, так и находившиеся за ее пределами) для организации борьбы с саранчой, нашествия которой, известные еще по Библии, в XX веке оставались серьезной экономической проблемой. Первый опыт такой работы Уваров получил до революции в Ставрополье — в странах Азии и Африки он потом делал то же самое, но в куда большем масштабе.

Он знал биологию саранчовых лучше всех в мире. Он придумал название для науки о них — акридология. Он описал сотни новых видов и родов. Он получил за свою жизнь великое множество научных (и не только) регалий, включая британский орден Святого Михаила и Святого Георгия, а также французский орден Почетного легиона. Он был членом Лондонского королевского общества и (в 1959–1961 годах) президентом британского Королевского энтомологического общества — наивысшие почести, какие только могли достаться в Великобритании ученому его специальности. А в 1961 году он был произведен в рыцари и стал именоваться «сэр Борис Уваров».

Уваров был поразительно целеустремленным человеком. Всю жизнь он занимался только саранчовыми. Эта область интересов определилась так рано и так четко, что в университете он, по-видимому, даже не стал до конца проходить сравнительно-анатомический большой практикум, охватывавший все основные группы беспозвоночных: к тому времени он уже твердо знал, что ни сравнительная анатомия, ни другие группы животных, кроме насекомых, его не интересуют, и предпочитал тратить время на определение коллекций в Русском энтомологическом обществе. Всю свою жизнь он прожил узким специалистом. Но вместе с тем — и это очень примечательно — в рамках своей специализации его кругозор был предельно широк. Хороший специалист всегда изучает весь мир, только под строго определенным углом зрения. Уваров таким и был. Работа с саранчовыми дала ему возможность заняться проблемами экологии, биогеографии, поведения животных, в какой-то степени и физиологии — в его трудах все это отразилось. Уваров вполне унаследовал характерную для русской зоологии (и сохранившуюся в ней, несмотря на «железный занавес») склонность рассматривать любую тему In Orbis Terrarum, в глобальном масштабе. Историк науки Анастасия Федотова обнаружила письма Уварова 1930-х годов, в которых Борис Петрович высказывался в пользу спорной в ту пору теории дрейфа континентов Вегенера, не видя другой возможности объяснить распространение древних групп животных.

Почему именно саранчовые? По всей вероятности, дело в том, что Уваров провел детство, по словам одного его биографа, «в маленьком провинциальном городе на границе Европы и Азии», а именно в Уральске, и при этом его родители были большими любителями природы, часто выезжавшими вместе с сыном за город. Уральск окружен степями, которые в то время были еще дикими. А в типично степных биотопах прямокрылые, то есть саранча, кобылки и кузнечики, — это, пожалуй, самая привлекательная с точки зрения непредвзятого натуралиста группа насекомых. Они там очень многочисленны, при этом зачастую довольно велики (их не обязательно разглядывать под увеличительным стеклом), живут прямо в траве, у натуралиста под ногами, и отличаются бросающимся в глаза огромным разнообразием, которое так и хочется исследовать. Вот Уваров этим и увлекся — на всю жизнь.

Работая в Англии, Борис Петрович сохранял связь с Россией, консультировал в письмах советских энтомологов и вообще помогал им чем мог. В 1968-м, за два года до смерти, когда в Москве проходил международный энтомологический конгресс, побывал на родине в качестве уважаемого гостя. Был он уже очень не молод, но у таких людей возраст мало влияет на творческую активность («Вы правы, что после моего ухода в отставку у меня дела прибавилось», — писал в 1960 году 74-летний Уваров своему старому товарищу Александру Александровичу Любищеву как о само собой разумеющемся). Умер он у себя дома в Лондоне.