Исповедник

Особая тема — отношения Митяя и митрополита Алексея. Как человек умный и обходительный, Митяй, вероятно, делал всё, чтобы понравиться святителю. И надо полагать, он в этом преуспел. Алексей со своей стороны понимал психологическую подоплеку привязанности юного князя Дмитрия к Митяю. Повзрослевший внук Ивана Калиты уже не желал выслушивать наставления престарелого святителя. Через фаворита митрополит мог скорее внушить упрямому юнцу те мысли и действия, которые он считал необходимыми. Вероятно, Митяй умел сглаживать юношеский максимализм Дмитрия. Именно в этом качестве посредника он был полезен и юному князю, и московской знати во главе с митрополитом.

Желая повысить статус Митяя, Дмитрий поручил ему почетную и ответственную должность великокняжеского печатника. Фактически он стал во главе всей московской княжеской канцелярии. Это позволяло ему на законных основаниях присутствовать на дворцовых совещаниях с боярами, приемах и торжествах. Примечательно, что с этой же должности веком ранее взошел на кафедру митрополит Кирилл II — печатник князя Даниила Галицкого.

Подняв Митяя на высокую ступень светской власти, князь позаботился и о его статусе в рамках духовной корпорации. Здесь карьера человека гораздо меньше зависела от его происхождения, нежели в придворном военно-служилом кругу. Коломенский поп стал духовным отцом (исповедником) юного князя Дмитрия.

Митяй быстро понял все выгоды особого положения великокняжеского духовника. Формально оставаясь простым священником, духовник благодаря личной близости с правителем был как бы вне иерархии. Его реальная власть превосходила власть архиереев. Подражая великому князю, на исповедь к нему шли и знатнейшие бояре. Он становился не только живой совестью московской знати, но и хранителем ее семейных тайн.

Давая неоценимые привилегии, эта должность требовала не только умения хранить тайну исповеди, но и незаурядных дипломатических способностей. Чего стоила одна только проблема епитимии — наказания за открытые духовнику на исповеди греховные дела и помышления.

Покаянная дисциплина была своего рода наукой. Ее постулаты были установлены Отцами Церкви. Вот, например, как выглядела молитвенная перспектива раскаявшегося убийцы. «Волею убивший, и потом покаявшийся, двадесять лет да будет без причастия святых Тайн. На сии двадесять лет дастся ему следующее распределение: четыре года должен он плакати, стоя вне дверей молитвенного храма, и прося входящих в оный верных, сотворить о нем молитву, исповедуя при том свое преступление. По четырех летах да будет принят в число слушающих Писания, и с ними да исходит в продолжении пяти лет. Седмь лет с припадающими да молится и да исходит. Четыре лета да стоит токмо с верными, но да не сподобится причастия. По исполнении сих да причастится святых Тайн» (57, 516).

Духовник должен был найти такую форму и меру наказания, которая была бы не слишком легкой, но и не слишком тяжелой для грешника. В первом случае страдал его авторитет как духовного отца, во втором — самолюбие духовного сына. При явном раскаянии грешника — проявлением которого могла быть и щедрая «милостыня» церкви — он имел право смягчить епитимию.