Литву вызывали?

Московские злоключения — арест и заточение вопреки гарантиям безопасности — многому научили Михаила Тверского. Его простодушие и вера в справедливость улетучились без следа. Он понял, что «правда» там, где «сила»; что в одиночку противостоять объединенным силам Московского и Суздальско-Нижегородского княжеств, великого княжения Владимирского, Кашинского удельного княжества, а также поддерживавшей эту коалицию кафедры митрополита Киевского и всея Руси — он не в состоянии. Семь лет спустя, в 1375 году, имея гораздо более сильные позиции, Михаил попробует это сделать, но будет смят и раздавлен явным превосходством московской коалиции.

В такой ситуации Михаил видел перед собой только два пути. Первый — отказаться от притязаний на великое княжение Тверское, поклониться как «старшему брату» московскому ставленнику Михаилу Васильевичу Кашинскому и униженно просить москвичей оставить ему его собственный Микулинский удел; второй — искать покровителей в Орде или Литве, привести на русские земли чужеземцев и этим спасти свою власть, но заслужить ненависть народа.

И на том, и на другом пути Михаила Тверского ожидала горькая чаша унижения. Но пирамида власти устроена так, что достичь ее вершины могут только два существа — орел и червяк. Унижение — обычная плата за власть. Пройдя суровую школу Орды, русские князья научились править, стоя на коленях.

Михаил избрал второй путь…

Не вынося никаких обвинительных или оправдательных вердиктов, заметим, что в ту эпоху приглашение чужеземцев для участия во внутренних войнах было самым обычным делом. Византийские императоры XIV столетия приглашали турок для войны с болгарами и сербами. В качестве оплаты им молчаливо разрешалось грабить и жечь всё на своем пути. Русские князья еще до прихода татар нередко звали половцев для участия в своих усобицах. В ордынский период русские князья неоднократно пытались привлечь татарские отряды не только для походов на соседние страны, но и для участия в домашних усобицах. По некоторым сведениям, этим грешил даже святой Александр Невский…

Национально-государственное деление в ту пору еще не вполне отделилось от племенного. Французы осознали себя французами — то есть некой принципиальной противоположностью англичанам — только к концу Столетней войны. Рассеянные по множеству мелких государств и государственных образований, немцы и итальянцы были еще дальше от такого рода представлений. Конфессиональные различия повсюду осознавались гораздо отчетливее, чем национальные…

Итак, оскорбленный и униженный московским пленом Михаил Тверской осенью 1368 года решил искать помощи за пределами Руси.

Первой мыслью Михаила Тверского было, конечно, пожаловаться на московский произвол «вольному царю» — татарскому хану. При других обстоятельствах этот классический ход вполне мог оказаться удачным.

Принято думать, что в Орде всё покупалось и продавалось, что распределение княжеств между князьями напоминало своего рода аукцион, что ханы, опасаясь мятежа, только и думали о том, как поссорить между собой русских князей. Такова устоявшаяся и удобная для историков мифологема. Она позволяет легко и просто объяснить любое действие ханской власти. Но ни один аутентичный источник не представляет делопроизводство ханского двора в виде хоровода взяточников. В жизни всё было сложнее. Были, конечно, и взяточники. Но были и вековые традиции кочевников — «степной закон». Знаменитый проповедник второй половины XIII столетия Серапион Владимирский советовал русским поучиться честности у татар. Их повседневное правосудие было просто и неподкупно. В степном быту судьей по любому вопросу выступал первый встреченный на дороге человек. Выслушав дело, он выносил свой вердикт и шел дальше. Этот вердикт подлежал немедленному и беспрекословному исполнению. Ни о каких взятках при такой процедуре и речи быть не могло.

Словом, обращение к ханскому суду давало Михаилу Тверскому некоторую надежду на справедливость. Но, к несчастью для тверского князя, Орда в это время напоминала разворошенный медведем муравейник. Вот как представляет сложившуюся там ситуацию современный исследователь:

«Вскоре после занятия столицы, в том же 1367 г., Мамаю и Абдаллаху пришлось вступить в борьбу с еще одним сильным противником — Хаджи-Черкесом, независимым правителем Хаджи-Тархана (Астрахани. — Н. Б.), осмеливавшимся даже чеканить собственную монету. Воспользовавшись тем, что хан (Абдаллах. — Н. Б.) и его бекляри-бек (Мамай. — Н. Б.) находятся в Сарае, Хаджи-Черкес вознамерился подорвать основу их могущества: он отыскал в Крыму некоего Тимур-бека, потомка Туга-Тимура, и провозгласил его ханом под именем Улджай-Тимура. Вместе со своим ставленником Хаджи-Черкес двинулся из Крыма на Сарай.

По всей видимости, Мамай, обеспокоенный мятежом в сердце своих владений, в Крыму, поспешил туда, чтобы подавить волнения. Абдаллах, оставшийся без бекляри-бека и его войск, был вынужден уступить столицу Улджай-Тимуру. Однако новый хан недолго продержался на троне: в 1368 г. его выбил оттуда Хасан Шибанид, племянник Мир-Пулада. Надо полагать, ему это удалось из-за того, что Хаджи-Черкеса в столице не было: не исключено, что Мамай, решив отомстить правителю Хаджи-Тархана, напал на его владения, и Хаджи-Черкесу пришлось отправиться на их защиту, бросив своего ставленника на произвол судьбы.

Но и Хасан-хану не пришлось слишком долго наслаждаться властвованием в столице: уже в 1369 г. он был изгнан оттуда сторонниками Мамая и, вероятно, погиб. В результате сложилась парадоксальная ситуация: в 1369–1371 гг. на столичном троне не было хана! Очевидно, ни один из претендентов не рисковал занять Сарай, прекрасно понимая, что за такую попытку он вполне может расплатиться собственной жизнью» (264, 129).

Обстановка в Орде отнюдь не сулила Михаилу Тверскому скорого и правого суда. Кроме того, он хорошо знал, что у московских правителей есть давние связи с Мамаем. Ему же оставалось только одно: обратиться за поддержкой не в Орду, а на запад, в Литву.

Тверские князья еще в первой четверти XIV столетия искали дружбы с великим князем Литовским Гедимином — отцом Ольгерда и Кейстута. Однако в условиях могущества Орды и ее постоянного надзора за русскими делами такая политика была крайне опасной. Именно тайные связи с Литвой были одним из обвинений против Михаила Ярославича Тверского (а позднее и его сына Александра) на ханском суде. Оба князя поплатились головой за свою самостоятельность в этом вопросе.

Но то были «дела давно минувших дней». Теперь Орда была уже не та. И потому Михаил Тверской повел себя так, как никогда не осмелились бы его отец и дед. Он не только открыто попросил помощи у Ольгерда, «зовучи его ити ратию к Москве», но и столь же открыто принял эту помощь (43, 88).

В Москве, кажется, не ожидали от Михаила такой дерзости. И дело было не только в оглядке на Орду. Ольгерд был язычником, «огнепоклонником», и сотрудничество с ним в войне против христиан было тяжким грехом для православного князя. В католической церкви виновного в таком грехе государя ожидал папский интердикт — отлучение от церкви. И хотя русская церковь по необходимости сотрудничала с «погаными» степняками, но дружба с «поганой» Литвой могла стоить виновному отлучения от церкви. Митрополит Алексей уже вполне овладел этим грозным оружием.

Не ожидали в Москве и положительного ответа на жалобу Михаила Тверского со стороны Ольгерда. Литовский князь в эти годы был занят войной с соседними государствами и в первую очередь — отражением усилившегося натиска Тевтонского ордена. Вот краткий конспект этой войны, составленный современным литовским историком:

«Как и ранее, силовое давление Ордена шло волнами: в 1366 г. для разграбления областей Паштувы, Арёгалы, Велюоны и Раудоне потребовалось лишь два похода, причем весьма скромного масштаба. Зато в 1367 г. крестоносцы Пруссии разрушили восстановленный Новый Каунасский замок, дошли до Павандяняй и Варлувы (за Каунасом), в 1368 г. — взяли замок Стрева. Событиями на Волыни можно объяснить малую боевую активность Кейстута в 1366–1368 гг. Ливонский орден в эту пору опустошал Северную Литву (преимущественно землю Упите): в 1365 г. — трижды, в 1367 г. — дважды, в 1368 г. — дважды. Винрих Книпроде (магистр Ордена. — Н. Б.) осенью 1367 г. разрушил Велюону, а летом 1368 г. в том же районе построил замок Мариенбург. Литовцы отквитались в 1365 г. разрушением замков Ангербург, Скальвяй, Рагайне и Каустричяй. Перевес был явно на стороне крестоносцев, они начали утверждаться близ Немана.

Ухудшилось положение Литвы и на Волыни…» (140, 139).

Казалось бы, в этой ситуации Ольгерду и его соправителю Кейстуту было вовсе не до Москвы. Но расчеты московских политиков оказались неверными. Отложив на время множество других забот, литовский великий князь осенью 1368 года совершил поход на Москву.