Солдатские сонеты

С рождения записанный в Измайловский полк, Константин Константинович за всю свою пятидесятисемилетнюю жизнь номинально не расставался с армией, дослужившись до одного из высших военных чинов — генерала от инфантерии. Но попади он на фронт, то из-за полного отсутствия опыта боевой военной службы наверняка угробил бы вверенные ему подразделения.

«Службу он знал весьма слабо, — характеризовал великого князя прекрасный службист и боевой генерал Н. А. Епанчин, — не только в смысле знания уставов, но и потому, что не понимал сущности службы».

Эти слова, к сожалению, можно отнести ко всем мужчинам Дома Романовых, даже к тем из них, от которых зависела боеспособность всей армии. Оттого и самое многочисленное в мире русское войско, самодержавно управляемое, терпело одно за другим поражения в войнах первых двух десятилетий XX века.

В отличие от своих многочисленных родственников, Константин Константинович хотя бы отчасти понимал, что командир из него никудышный:

«Я плохой строевик, хотя и люблю строевую службу. Опыта, умения и сноровки у меня мало. Люди учились вяло и дурно, я слышал разговоры в строю… Я сердился, бранился и все-таки ничего не достиг» (1 июня 1887 г.).

Великий князь уже по одному тому не мог быть назван военной косточкой, что не желал карьеры и чинов, выдвижения по службе:

«Слышал я, что 30 августа думают произвести меня в полковники. Тогда прощай рота! Неужели сбудется это ненавистное повышение?» (23 января 1888 г.).

Константин Константинович сам признается, что равнодушен к воинской службе:

«Занимает меня вовсе не служба, а привязанность к солдату, и привязанность вовсе не в высшем смысле, а в самом узком. Нельзя даже сказать — к солдату вообще, а к некоторым только солдатам, избранным, любимчикам» (24 февраля 1888 г.).

Кажется, такому офицеру и впрямь не место в армии. Недаром же над ним посмеивался кузен Сергей Александрович: «Костя? Да какой он военный! Он, когда рапорт отдает, и то все перепутает».

Уже в эмиграции, после того как в Гражданской войне солдаты повернули штыки против своих офицеров, многие бывшие военные не побоялись сказать горькую правду, что в самодержавной России отсутствовала стратегия духа, не изучали и не признавали ошибок армейского воспитания. «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», — внушали офицерам, и они веселились, не заботясь о солдате, оставаясь в стороне от него. К сожалению, с тех пор мало что изменилось. Удивительно, что Константин Константинович, более других офицеров своим происхождением отдаленный от простолюдина, успешно исполнял одно из главных военных дел — помочь солдату легче переносить тяготы службы.

По большим праздникам, особенно в Рождество и на Пасху, великий князь приезжал в свою роту с множеством подарков. Доставалось каждому солдату: кому — фуфайка, кому — кошелек, кому — рубаха. Некоторым Константин Константинович вручал дополнительно книжку или портрет государя. И все без исключения носили подаренные им серебряные крестики.

Он наказывал солдат за провинность (опоздал из увольнения, пришел выпивши, купил арестованному сослуживцу водки и т. д.) мягче, чем того требовал устав. Эти поблажки не одобрялись высшим начальством. За чудачество принимали его скрупулезное изучение прошлой жизни каждого новобранца, интерес к каждому: пишет ли домой, отчего грустен, в чем нуждается?

«Начало Великого поста… Как-то отрадно, тепло стало на душе, когда впервые опять послышались дивные слова: «Господи и Владыко живота моего!» Мне как-то особенно приятно класть поклоны и креститься одновременно с моими солдатами» (24 февраля 1886 г.).

«Так люблю наблюдать солдата, прислушиваться к его выражениям, шутить с ним, разговаривать, заставлять его рассказывать» (27 марта 1886 г.).

«Читал старослужащим андерсеновскую сказку про Гадкого утенка. Они остались очень довольны» (19 марта 1887 г.).

«Я мечтаю написать ряд солдатских сонетов. Тем много. «Знамя» — символ всего высокого, святого в воинской службе. «Царский смотр» — чувства преданности, мужества, восторга. «Часовой» — олицетворение терпения, стойкости, исполнения долга. Но в тысячу раз труднее сжать в кратком стихотворении выражение этих самых заветных чувств, воплотить их в художественные образы, чем предаваться лирическим излияниям по поводу красот природы» (14 января 1891 г.).

В течение 1890–1910 годов время от времени великий князь пополняет свой цикл солдатских сонетов: «Новобранцу», «Часовому», «Пред увольнением», «Полк», «Порт-артурцам», «Кадету», «Юнкеру».

Они хоть и не стали заметным явлением в мире богемной поэзии, но сыграли заметную роль в воспитании духа русской армии.

Новобранцу

Теперь ты наш. Прости, родная хата,

Прости, семья! С военною семьей

Сольешься ты родством меньшого брата,

И светлый путь лежит перед тобой.

Усердием душа твоя богата,

Хоть дремлет ум, объят глубокой тьмой;

Но верность, честь, все доблести солдата

Тебе внушит отныне долг святой.

И прежний мрак уступит дня сиянью:

Все доброе, досель в груди твоей

Дремавшее, пробудится к сознанью;

Когда ж придешь к своим, в простор полей,

Не изменяй высокому призванью

И сей добро на родине своей.

С.-Петербург 11 января 1891

Часовому

Взят от сохи, полей вчерашний житель,

Ты на часах сегодня, рядовой,

Недремлющий, терпенья выразитель,

Неколебим, могуч и тверд душой.

Предстань тебе крылатый небожитель

И повели с поста сойти долой,

Не внял бы ты: лишь тот твой повелитель,

Чьим словом здесь стоишь ты, часовой.

Твоя рука оружья не положит,

Тебя ничто лишить его не может,

Ты лишь царю отдать его готов.

В глазах толпы пусть твой удел ничтожен.

Нет! На тебя великий долг возложен:

Здесь на посту ты Божий да Царев!

С.-Петербург 13 февраля 1891

Пред увольнением

В его глазах прочел я скорбь немую,

Лишь он предстал впервые предо мной:

Семью, и дом, и сторону родную

Покинул он для жизни боевой.

Прошли года. Всю силу молодую,

Весь рьяный пыл он в долг влагает свой.

Усердие и простоту святую

Как не любить в солдате всей душой?

И я люблю с отеческой заботой;

Но сжиться он едва успеет с ротой,

Как подойдет срок выслуженных лет.

Я с ним делил и радости, и горе,

А он — печаль в моем прочтет ли взоре,

Которым я взгляну ему вослед?

Красное Село 26 июля 1890