Дворцы и усадьбы

От великосветской болтовни, революционных бурь и прочей суеты Константин Константинович прятался в перешедших ему по наследству величественных дворцах или приобретенном по случаю подмосковном имении. Любимым и привычным местом уединения был Павловский дворец и окружавший его великолепный парк.

* * *

Зарумянились клен и рябина,

Ярче золота кудри берез,

И безропотно ждет георгина,

Что спалит ее первый мороз.

Только тополь да ива родная

Все сдаваться еще не хотят

И, последние дни доживая,

Сохраняют зеленый наряд.

И, пока не навеяло снега

Ледяное дыханье зимы,

Нас томит непонятная нега,

И печально любуемся мы.

Но промчалося лето с весною,

Вот и осени дни сочтены…

Ах, уж скоро мы с этой красою

Распростимся до новой весны!

Павловск Осень 1897

В 1896 году по случаю столетия присвоения Павловску статуса города был устроен грандиозный праздник. С утра повсюду развевались флаги и окрестные жители устремились к великокняжеской Мариинской церкви, куда на молебен вместе с детьми прибыл Константин Константинович. Затем был парад, солдаты и офицеры расположенных в округе артиллерийских батарей прошли церемониальным маршем, а вечером во время гуляний устроили иллюминацию и фейерверки.

Окрестные земли и болота с двумя охотничьими домиками «Крик» и «Крак» императрица Екатерина II в 1777 году подарила сыну цесаревичу Павлу Петровичу, обрадованная рождением внука Александра. Всю свою энергию наследник престола и его жена Мария Федоровна вкладывали в обустройство местности, построив здесь несколько дворцов, беседок и пасторальных домиков наподобие немецких, проложив шоссе и аллеи, создав регулярный парк. Особенно энергично работа шла в 1796–1801 годах, когда Павел I царствовал и имел доступ к государственной казне.

После злодейского убийства императора его вдова почти не выезжала из Павловска. «Ночь за ночью я, — вспоминал начальник караула полковник Саблуков, — как сторож, обходил цветники… возле дворца. В них были разбросаны разные памятники, воздвигнутые в воспоминание о событиях супружеской жизни покойного императора, и бедная императрица, одетая в глубокий траур и двигаясь унылым шагом, имела обыкновение посвящать свои бессонные ночи посещению этих пунктов. Как привидение, бродила она при свете луны между мраморными памятниками в тени плакучих ив и вечнозеленых кустов. Легко было видеть по ее движениям, до какой степени расстроены ее нервы, ибо малейший шум пугал ее и обращал в бегство».

Вдовствующая императрица не пыталась развеять жуткие воспоминания, а наоборот, нагнетала их, перевезя в Павловский дворец даже кровать с одеялом и подушками, на которых почивал в свою последнюю ночь убиенный супруг, и поместив ее в комнату рядом со своей спальней. Сюда же доставили мебель и убранство Михайловского замка, в котором произошло цареубийство, и на протяжении более ста последующих лет, до 1917 года, атмосфера тех лет не покидала дворца.

Мария Федоровна завещала свой Павловский дворец с окрестными землями и постройками на них старшему сыну в императорском роде, минуя наследника престола. После смерти императрицы в 1828 году поместье перешло в собственность ее младшего сына Михаила Павловича. Все в Большом дворце оставалось по-прежнему, но изменился выросший рядом город. 22 мая 1838 года открылось движение по железной дороге между Царским Селом и Павловском, а в чудесном помещении концертного зала Павловского вокзала в летнее время стали устраивать музыкальные вечера с приглашением лучших как русских, так и заграничных музыкантов. Разрастался дачный поселок.

После смерти в 1849 году Михаила Павловича, так как у него не было сыновей, поместье перешло в собственность второго сына императора Николая I великого князя Константина Николаевича. Будучи не только замечательным государственным деятелем, но и тонким знатоком музыки и живописи, новый владелец устроил в Большом дворце в 1872 году картинную галерею, где разместил перешедшие к нему по наследству и купленные в заграничных путешествиях живописные полотна Дж. Робусти Тинторетто и Андреа дель Сарто, Анжелики Кауфман и Саломона ван Ресдаля, В. ван дер Вельде и Гвидо Рени, Антонио Корреджо и Бартоломе-Эстебана Мурильо, Рембрандта ван Рейна и Паоло Веронезе, Джованни Сассоферато и Аннибале Каррачи, Элизабет Виже-Лебрен и Карло Дольни, Помпео Батони и Гюбера Робера — всего шестьдесят семь картин. Одновременно три зала хозяин отвел под музей древних произведений искусства, где выставил 225 бюстов римских императоров и множество старинных статуэток, ваз, мраморных плит с надписями.

Ожили парк и оранжереи, в которых вновь трудились не покладая рук опытные садовники во главе с известным всему ботаническому миру Катцером. Были отремонтированы Розовый и Краснодолинный павильоны, Пиль-башня, Вольер, Молочная ферма. Бережно подновили первые постройки — охотничьи домики Крик и Крак, Старый Шале. Деревянный двухэтажный Константиновский дворец, некогда принадлежавший великому князю Константину Павловичу и долгое время пустовавший, перестроили и сдали внаем служащим при великокняжеском дворе.

При Константине Николаевиче в парке установили несколько памятников: первому владельцу Павловска Павлу I, цесаревичу Николаю Александровичу, великому князю Вячеславу Константиновичу и германскому императору Вильгельму I.

Знаменитый венский композитор И. Штраус, управлявший в 1856–1864 годах Павловским оркестром, написал здесь вальс «Воспоминания о Павловском парке» и польку «Из Павловского леса».

К началу 1870-х годов кроме великокняжеского хозяйства в Павловске имелось более трехсот дач и число его жителей в летнее время достигало десяти тысяч человек. Город рос, росло и внимание Константина Николаевича к удовлетворению нужд местных жителей. Вместо уничтоженной пожаром 1876 года лютеранской церкви он заложил ее новое здание, основал Учительскую семинарию, построил Магнитную и метеорологическую обсерваторию.

После смерти Константина Николаевича хозяином поместья стал Константин Константинович. Он не стал вносить никаких новшеств в полюбившийся местным жителям и петербуржцам Павловский парк, лишь подновлял в нем обветшалые постройки, поддерживал чистоту и порядок да установил в 1914 году памятник императрице Марии Федоровне.

Среди множества семейных торжеств, произошедших в Павловске, следует выделить серебряную свадьбу Константина Константиновича с Елизаветой Маврикиевной в 1909 году, и две свадьбы их детей в 1911 году: 21 августа — князя Иоанна Константиновича с княжной Еленой Петровной, урожденной принцессой Сербской, и 24 августа — княжны Татьяны Константиновны с князем Багратионом-Мухранским.

Многие свои стихи Константин Константинович написал в любимом Павловске, многие мысли были навеяны здешними пейзажами.

Красу земли сгубил жестокий

К зиме от лета переход,

И полн лишь неба свод глубокий

Неувядаемых красот.

Грустят цветы в саду печальном,

Им ароматом не дохнуть;

Но взор поднимешь: в небе дальном

Все также ярок Млечный Путь.

Здесь все так тускло и ненастно,

Лесов осыпался наряд,

И звезды неба также ясно

В лучах немеркнущих горят.

Пусть влажной мглой и туч клубами

Лазурь небес заволокло:

Мы знаем, там, за облаками,

Всегда и пышно, и светло!

Павловск 27 октября 1889

В Павловск великого князя всегда тянуло, эта обитель тишины, красот природы и искусства воскрешала память о прошлом, здесь веяло духом старинного самодержавия и покоя.

«Ходил по террасе, смотрел на дорогу. Признаюсь, что боялся, чтобы тень императора Павла I не показалась там, где стоят его ширмы, стол и кресла» (12 июня 1876 г.).

«Как я был счастлив увидеть милый Павловск, который так люблю, в котором соединяется столько лучших воспоминаний. Каждая дорожка, строение, дерево так милы, хорошо знакомы» (14 августа 1882 г.).

«Стол был накрыт в гостиной — кабинете императора Павла, под портретом Марии Федоровны» (29 августа 1885 г.).

«Здешний мой большой кабинет становится все лучше и лучше. Если войти в него из сада, на стене направо, по обе стороны двери в кабинет жены, висят, занимая все пространство между пилястрами, правее этой двери портрет Павла I работы Аргунова, а левее — Екатерины II неизвестного, но хорошего художника, оба во весь рост, в натуральную величину. Напротив двери к жене такая же большая, тоже скрытая зеркалом дверь в кабинет Папа, правее ее висит хороший портрет Александра I кисти Степ[ана] Щукина, 1809… В углу между портретом Александра! и камином я поставил большие часы с бронзой, Сатурном под циферблатом и Орфеем на верхушке» (14 ноября 1905 г.).

«В парадных комнатах почти все восстановлено согласно описанию 1795 г. и описи 1849-го» (6 июня 1907 г.).

«Павловск постепенно начинает освещаться электричеством[115]» (21 декабря 1910 г.).

Милый Павловск! Здесь Константин Константинович пережил лучшие дни детства, семейного счастья и поэтического творчества. Здесь встретил свой последний день.

В Павловске, в полутора часах езды от столицы, было хорошо в летние месяцы. Но зимой его огромные залы, как ни топи, оставались сырыми. Приходилось перебираться в Петербург, где Константин Константинович жил в не менее величественных покоях.

* * *

Мраморный дворец на набережной Невы, рядом с Зимним дворцом, строился в 1768–1785 годах по повелению Екатерины II для графа Г. Г. Орлова. Но ее фаворит не дожил до завершения строительства и здесь поселился последний польский король Станислав Понятовский. После его смерти Мраморный дворец переходил от одного великого князя к другому, пока не пришла очередь овладеть им Константину Константиновичу.

Это было большое прямоугольное трехэтажное здание, нижний этаж которого облицевали гранитом, а два верхних — финским мрамором. Из итальянского мрамора были выполнены барельефы и статуи на парадной лестнице, из Берлина завезли развешанные по залам зеркала. Живописец Григорий Молчанов расписал стены и потолки на лестницах и в покоях второго этажа. Все поражало основательностью и роскошью — штучные полы из сандалового дерева, дубовые оконные переплеты, мраморные камины, резная березовая мебель.

Соседство с Зимним дворцом в годы революционного террора создавало напряженную обстановку. После же убийства Александра II все чаще в окружении нового императора раздавались голоса, что рядом с Зимним дворцом приютился оплот либерализма и революционных идей. Победоносцев в письме к Александру III от 30 марта 1881 года замечает: «Сегодня было уже у меня несколько простых людей, которые все говорят со страхом и ужасом о Мраморном дворце. Мысль эта вкоренилась в народ».

Мраморный дворец имел залы для заседаний, балов, домашнего театра. В 1883 году в нем установили телефон, и Константина Константиновича очень забавляло разговаривать по проводу с другими великими князьями и с министрами. Телефон соединял его и с императорскими театрами, так что можно было, не выходя из дома, слушать оперные спектакли и музыкальные концерты. Появилось и другое новшество — лифт, который поднимал желающих на третий этаж, к домовой церкви в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы.

Рядом с комнатами Константина Константиновича существовала особая молельня, где сохранялись его любимые иконы. Перед ними вечно теплилась на георгиевской ленте старинная лампада, ее тусклый свет мерцал на золотых и серебряных ризах с драгоценными камнями. Молельня и кабинет, где все разложено по местам, где у каждой вещи свое обжитое годами место, были любимыми местами уединения великого князя во время пребывания в Петербурге.

* * *

Родился Константин Константинович в принадлежавшем отцу Большом Константиновском дворце в Стрельне, на берегу Финского залива. В его угловой комнате, выкрашенной в коричневый цвет, с коричневыми занавесками на окнах, стояли огромный письменный стол, заставленный портретами родных в рамках, фортепьяно, несколько кожаных диванов и круглых столиков. С потолка свешивалась медная люстра, по стенам висели картины.

По смерти отца Стрельну унаследовал Дмитрий Константинович, но старший брат нередко заглядывал к нему, особенно с детьми, которым нравилось здешнее приволье.

Великолепный обширный парк и чудесный южный берег Финского залива подтолкнули августейшего поэта к сочинению нескольких лирических стихотворений. Одно из них из цикла «У Балтийского моря»:

Ты безмолвно, затихшее море,

Ты безбрежен, привольный простор.

Как от шумного тесного света

Здесь и слух отдыхает, и взор!

Но надолго ли это затишье,

И всегда ли ясна эта даль?

Как и в сердце, живут, чередуясь,

В мире радость и злая печаль.

Миг — и море взревет, даль померкнет,

Волны яростно ринутся в бой,

И, под черною тучей белея,

Крылья чайки заспорят с грозой.

Ты не та же ли чайка, о, сердце?

Долго ль тишью пленяться тебе?

Грянет гром, разбушуется буря —

Будь готово к отважной борьбе.

Стрельна 19 июня 1902

Повсюду с собой, отправляясь за границу или в длинное путешествие по России, Константин Константинович возил металлическую коробочку с землей Стрельны. На крышке почерком жены были выгравированы слова Лермонтова: «О родине можно ль не помнить своей?»

* * *

Дворец в Крыму, в Ореанде, был любимым местом летнего отдыха отца и запомнился Константину Константиновичу главным образом по детским годам. Отсюда недалеко находилась Ливадия, где останавливалась царская семья и куда мальчишкой великий князь ездил играть с кузенами.

После пожара 7 августа 1881 года от Ореанды остались лишь руины. Побывав здесь в 1908 году, Константин Константинович был охвачен ностальгическим настроением:

Я посетил родное пепелище —

Разрушенный родительский очаг,

Моей минувшей юности жилище,

Где каждый мне напоминает шаг

О днях, когда душой светлей и чище,

Вкусив впервые высшее из благ,

Поэзии святого вдохновенья

Я пережил блаженные мгновенья.

Тогда еще был цел наш милый дом.

Широкий сад разросся благовонный

Средь диких скал на берегу морском;

Под портиком фонтан неугомонный

Во мраморный стремился водоем,

Прохладой в зной лаская полуденный,

И виноград, виясь между колонн,

Как занавескою скрывал балкон.

А ныне я брожу среди развалин:

Обрушился балкон; фонтан разбит;

Обломками пол каменный завален;

Цветы пробились между звонких плит;

Глицинией, беспомощно печален,

Зарос колонн развенчанный гранит;

И мирт, и лавр, и кипарис угрюмый

Вечнозеленою объяты думой.

Побеги роз мне преградили путь…

Нахлынули гурьбой воспоминанья

И тихой грустью взволновали грудь.

Но этот край так полн очарованья,

И суждено природе здесь вдохнуть

Так много прелести в свои созданья,

Что перед этой дивною красой

Смирился я плененною душой.

* * *

Самым любимым местом пребывания после Павловска для Константина Константиновича в последние годы жизни, когда он все более стремился к уединению, стала усадьба Осташево Волоколамского уезда Московской губернии. Она в начале XIX века принадлежала Николаю Николаевичу Муравьеву (1768–1840), трое из пятерых сыновей которого принимали участие в тайных обществах декабристов.

В 1891 году великий князь поручил своему управляющему П. Е. Кеппену заняться поиском поместья в глубинке России. Понравилась усадьба в Калужской губернии, где даже провели лето, но Константин Константинович не решился ее купить, потому что из дома не видно реки, да и в цене не сошлись с хозяином.

В 1903 году стали присматриваться к Осташеву.

«Местность скромная, поля, лесок, песчаная местность. Красив подъезд к дому… Дом большой, каменный, с колоннами… Славные уютные комнаты, вид с террасы прелестный — цветник, за ним спускающаяся к реке лужайка, на ней между берегов и домом пруд с заросшим деревьями островком. Напротив дома, за рекой на правом берегу церковь, очень живописная. Вправо от дома, на высоком берегу тянется тенистый парк» (24 июля 1903 г.).

Константину Константиновичу захотелось купить Осташево. Особенно после того, как хозяин имения Г. К. Ушков уверил, что его можно сделать доходным.

Осташево понравилось и жене, и детям. Купили. Начали перестройку главного дома. Завезли американский рояль, китайский бильярд, новую мебель. Одновременно принялись за строительство школы для крестьянских детей.

«Как хорошо, тихо и отрадно в деревне» (1 мая 1905 г.).

Но имение оказалось убыточным. Константин Константинович уволил управляющего, близко знакомого ему по детским годам А. П. Молоса, и нанял немца О. Б. Кербера. Тот развил бурную деятельность: выписал из Европы машину по переработке осины в мелкую стружку для упаковки фарфора и стекла, нанял рабочих-эстонцев, понукал и обижал местных крестьян. Несмотря на все эти меры, имение так и не стало доходным. Пришлось с немцем расстаться, а купленный им инвентарь частично продать, а что не брали, оставить ржаветь в сараях.

Константину Константиновичу Осташево нравилось за неброскую красоту русской природы, его детям — за приволье, которого они были лишены в Петербурге, возможность дружить с крестьянскими детьми.

«Олег и Игорь так полюбили Осташево, так втянулись в деревенскую жизнь и привязались к сельским жителям, что отъезд отсюда для них горе» (30 августа 1909 г.).

Константин Константинович, в отличие от детей, воспитанных уже в другое время, оставался равнодушным к осташевским крестьянам.

«Смущает меня, что отдыхал здесь и, наслаждаясь работой, я почти чужд местному населению и не имею с ним ничего общего. А как сблизиться — не знаю, не умею» (28 июля 1912 г.).

И все же почти каждое лето великий князь стал проводить здесь. После искусственно созданных парков живая неподдельная природа завораживала, помогала от влечься, чтобы вновь погрузиться потом в творческую работу.

Осташево

Люблю тебя, приют уединенный!

Старинный дом над тихою рекой

И бело-розовый, в ней отраженный

Напротив сельский храм над крутизной.

Сад незатейливый, но благовонный,

Над цветом липы пчел гудящий рой;

И перед домом луг с двумя прудами,

И островки с густыми тополями.

Люблю забраться в лес, поглубже в тень;

Там, после солнцем залитого сада,

Засушным летом, в яркий знойный день

И тишина, и сумрак, и прохлада…

Люблю присесть на мхом обросший пень:

Среди зеленой тьмы что за отрада,

Когда в глаза сверкнет из-за дерев

Река, зеркальной гладью заблестев!

Под ельника мохнатыми ветвями

Таинственный суровый полумрак.

Ковер опавшей хвои под ногами;

Она мягка и заглушает шаг.

А дальше манит белыми стволами

К себе веселый светлый березняк

С кудрявою, сквозистою листвою

И сочною росистою травою.

Схожу в овраг. Оттуда вверх ведет

Ступенями тропа на холм лесистый;

Над нею старых елей мрачный свод

Навис, непроницаемый, ветвистый,

И потайной пробился в чаще ход.

Там аромат обдаст меня смолистый.

В густой тени алеет мухомор

И белый гриб украдкой дразнит взор.

Другой овраг. Вот мост желтеет новый.

С него взберусь опять на холм другой,

И прихожу, минуя бор сосновый,

К отвесному обрыву над рекой.

Мне видны здесь: отлив ее свинцовый,

Далекий бег и заворот крутой,

Простор, и гладь, и ширь, и зелень луга

Прибрежного напротив полукруга.

А вдалеке на берегу наш дом

С колоннами, классическим фронтоном,

Широкой лестницей перед крыльцом,

Двумя рядами окон и балконом.

Смеркается. Малиновым огнем

Река горит под алым небосклоном.

Уж огонек между колонн в окне

Из комнаты моей сияет мне.

Домой, где ждет пленительный, любимый

За письменным столом вседневный труд!

Домой, где мир царит невозмутимый,

Где тишина, и отдых, и уют!

Лишь маятник стучит неутомимый,

Твердя, что слишком скоро дни бегут…

О, как душа полна благодаренья

Судьбе за благодать уединенья!

Осташево 20 августа 1910