Н. А. ЩЕЛОКОВ И А. И. СОЛЖЕНИЦЫН

Известность к писателю Александру Солженицыну пришла в конце 1962 года, после публикации в «Новом мире» повести «Один день Ивана Денисовича» — первой о сталинских лагерях, опубликованной в СССР. Никита Хрущев был в восторге от «Ивана Денисовича» и лично санкционировал публикацию, так как произведение оказалось в русле борьбы с «культом личности». Годом позже А. И. Солженицын опубликовал несколько рассказов, в том числе «Случай на станции Кречетовка», «Матренин двор» и «Для пользы дела». Писателя даже выдвинули на Ленинскую премию по литературе за 1964 год, но награды он так и не получил.

После освобождения Н. С. Хрущева с занимаемых постов Солженицын перестал печататься. В то время он работал над одним из основных своих произведений — «Архипелаг ГУЛАГ», отображавшим историю репрессий в стране.

На путь открытой оппозиции режиму А. И. Солженицын вступил в мае 1967 года, обнародовав свое «Открытое письмо IV съезду Союза советских писателей». В нем он призывал покончить с цензурой и рассказал о преследованиях КГБ: у него изъяли рукопись, началась газетная травля, его произведения были запрещены.

В то же время романы «В круге первом» (1968) и «Раковый корпус» (1969) попадают на Запад и выходят там без согласия автора, что усугубляет и без того тяжелое положение Солженицына на родине. Писатель отказался нести ответственность за публикацию своих произведений за границей и заявил, что власти способствовали вывозу рукописей из страны, используя это как предлог для его ареста.

В 1970 году А. И. Солженицыну присуждается Нобелевская премия. Он намеревался получить награду лично, в установленный день. Однако в руководстве страны посчитали решение Нобелевского комитета «политически враждебным». В итоге писатель принял высокую награду, но на церемонии награждения не присутствовал.

В то время Солженицын держался в стороне от всех диссидентских кружков, не планировал покидать страну, пытался получить московскую прописку, приобрести кооперативную квартиру. Но КГБ решительно отказывало ему в этом.

После известия о присуждении писателю Нобелевской премии в КГБ был подготовлен проект Указа Президиума Верховного Совета СССР «о выдворении Солженицына из пределов СССР» и лишении его советского гражданства. В своей книге «Андропов» Р. А. Медведев приводит записку Р. А. Руденко и Ю. В. Андропова секретарям ЦК, где, в частности, отмечалось: «Проживание Солженицына в стране после вручения ему Нобелевской премии укрепит его позиции и позволит активнее пропагандировать свои взгляды… Выдворение Солженицына из Советского Союза лишит его этой позиции — позиции внутреннего эмигранта и всех преимуществ, связанных с этим… Сам же акт выдворения вызовет кратковременную антисоветскую кампанию за рубежом с участием некоторых органов коммунистической прессы… Взвесив все обстоятельства, считали бы целесообразным решить вопрос о выдворении Солженицына из пределов Советского государства»[123].

За Солженицыным было установлено наблюдение. В отношении его предлагались и более жесткие, суровые меры.

В этой ситуации Щелоков занял иную позицию. Министр внутренних дел подготовил и передал лично Л. И. Брежневу записку «К вопросу о Солженицыне».

С позиции нынешнего дня, очевидно, что предложенное Щелоковым решение «проблемы Солженицына» было наиболее правильным в тех условиях.

Приведу некоторые выдержки из этого документа.

«ПРИ РЕШЕНИИ ВОПРОСА О СОЛЖЕНИЦЫНЕ НЕОБХОДИМО УЧИТЫВАТЬ СЛЕДУЮЩЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ»:

1. Солженицын стал крупной фигурой в идеологической борьбе. Это реальность, с которой нельзя не считаться. Ни замолчать, ни обойти этот факт нельзя…

2. Объективно Солженицын талантлив. Это — явление в литературе. С этой точки зрения он представляет безусловно интерес для Советской власти. Было бы крайне выгодно, чтобы его перо служило интересам народа…

3. При решении вопроса о Солженицыне необходимо проанализировать те ошибки в отношении творческих работников, которые были допущены в прошлом. (Текст выделен Н. А. Щелоковым. — М Б.) Прежде всего надо учитывать ошибки, допущенные в отношении самого Солженицына. Солженицына на небывалую высоту поднял Хрущев как своего сторонника в борьбе с так называемым культом личности. Видными литераторами страны он был вознесен по талантливости до уровня Льва Толстого… «Проблему Солженицына» создали неумные администраторы в литературе.

4. Литераторы, стоящие на шатких идейных позициях, проявляющие идейную неустойчивость в художественных произведениях, должны находиться под постоянным вниманием и контролем. Ими нужно заниматься, их нужно воспитывать. В данном случае окрик, команда, гонение — совершенно негодные средства. Здесь нужна более интеллектуальная работа. Была полная возможность издать сочинения Солженицына в Союзе, но после тщательного редактирования… В данном случае надо не публично казнить врагов, а душить их в объятиях. Это элементарная истина, которую следовало бы знать тем товарищам, которые руководят литературой.

5. В истории с Солженицыным мы повторяем те же самые грубейшие ошибки, которые допустили с Борисом Пастернаком. Пастернак, безусловно, крупный русский писатель. Он более крупный даже, чем Солженицын, и то, что его роман «Доктор Живаго» был удостоен Нобелевской премии вопреки нашему желанию, безусловно, наша грубейшая ошибка, которая была усугублена во сто крат неправильной позицией после присуждения ему этой премии… «Доктор Живаго» привлек к себе жгучее внимание читателей в стране, так как вокруг него был поднят настоящий ажиотаж. Нашим издательствам пора понять, что в настоящее время надо не отвергать литературные произведения, а трансформировать их.

6. В прошлом в результате недостаточно гибкой политики в отношении крупных русских писателей они оказались за рубежом. Речь идет о Бунине, Андрееве, Куприне и других. Среди тех, кто оказался за границей, был и Коненков (скульптор — М Б.). История показывает, что наше отношение к этим писателям было неправильным. Мы требовали от них того, чего они не могли дать в силу своей классовой принадлежности и своего классового воспитания. Сейчас наши позиции в отношении этих людей стали более четкими. Но из того, что произошло, мы должны сделать определенные выводы. Эти выводы состоят в том, что по отношению к творческой интеллигенции позиция должна быть более гибкой, более терпимой, более дальновидной.

7. Через некоторое время из мест лишения свободы выходят Даниэль и Синявский. С выходом на свободу интерес к ним всех антисоветских элементов, бесспорно, повысится… И в данном случае было немало средств обезвредить этих людей, не прибегая к крайностям. Проблема Синявского и Даниэля не снята, а усугублена. Не надо таким образом усугублять проблему и с Солженицыным.

8. Каким же образом решить «проблему Солженицына» в настоящее время?

Во-первых, не следует препятствовать ему выехать за границу для получения Нобелевской премии. Во-вторых, ни в коем случае не стоит ставить вопрос о лишении его гражданства… Солженицыну нужно срочно дать квартиру. Его нужно прописать, проявить к нему внимание. С ним должен поговорить кто-то из видных руководящих работников, чтобы снять у него весь тот горький осадок, который не могла не оставить организованная против него травля.

Короче говоря, за Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его. Бороться за Солженицына, а не против Солженицына».

Записка Л. И. Брежневу понравилась, он даже выделил некоторые из ее положений. Своему помощнику Г. Э. Цуканову написал: «Эту запись иметь временно у себя. Л. Брежнев». Письмо Щелокова обсуждалось на секретариате ЦК (председательствовал М. Суслов). Правда, рассматривали только потому, что его передал Л. И. Брежнев. Решили: принять к сведению. Из предложений Щелокова никаких выводов не сделали, их попросту проигнорировали. В то же время вопрос о высылке Солженицына был отложен.

В очередной раз, Н. А. Щелоков продемонстрировал свое влияние. Причем, министр хорошо осознавал, что навлекает на себя грозу, в первую очередь со стороны Ю. В. Андропова.

В тот момент Щелокову сразу же поставили в вину его дружбу с М. Ростроповичем и его супругой Г. Вишневской. На их даче в Жуковке в домике садовника Александр Солженицын жил и работал. (Дача министра находилась по соседству). Андропов не преминул проинформировать об этом Брежнева.

Николай Щелоков был знаком с Александром Солженицыным, он предоставлял, например, писателю подробную топографическую карту Восточной Пруссии из Штаба МВД, когда тот работал над романом «Август 1914-го». По словам генерала армии Ф. Д. Бобкова, именно Щелоков попросил Ростроповича приютить у себя писателя[124]. Известно, что министр призывал писателя не давать «встречный бой». Заинтересованные лица подталкивали Солженицына к отчаянному шагу перед очередным съездом партии. Его поддерживали на Западе. И во многом благодаря Щелокову в 1970 году озлобленный Солженицын не пошел ва-банк, как он это сделает позже.

Писателю не оставили другого выхода. Вопрос о нем вновь поднимался на Политбюро в 1972 году, но решен не был. Против него началась настоящая травля, тотальная слежка. Одновременно готовилось возбуждение уголовного дела.

«В первый раз, — писал А. И. Солженицын в декабре 1973 года в своих записках, — выхожу на бой в свой полный рост и в свой полный голос. Для моей жизни — момент великий, та схватка, для которой я, может быть, и жил…»

Он активно работает над рукописью «Архипелаг ГУЛАГ».

В 1973 году КГБ конфисковал эту рукопись. Александр Солженицын связался со своим издателем в Париже и распорядился сдать в набор вывезенный туда экземпляр романа. «Архипелаг» увидел свет в декабре 1973-го.

Процедуру следствия, а затем после согласования всех вопросов и арест писателя провели ведомства Ю. В. Андропова и Р. А. Руденко. Первоначально планировалось возбудить уголовное дело в отношении Солженицына по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде. Генпрокурор передал старшему следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Ю. А. Звереву вышедший на Западе роман «Архипелаг ГУЛАГ» и поручил изучить на предмет решения вопроса о возбуждении уголовного дела». Но доказать что Солженицын в книге оклеветал советскую власть было невозможно даже в то время. Решено было обвинить Солженицына в более тяжком преступлении — измене Родине. Приведу воспоминания Ю. А. Зверева из книги А. Г. Звягинцева и Ю. Г. Орлова «Заложники вождей»: «Я изучил и доложил, что в книге содержится огромный материал, причем наряду с суждениями и выводами автора там огромный массив фактов, которые либо соответствуют действительности, либо ложны… Я и сейчас думаю, что не все отдельные факты абсолютно точны. Это теперь мы все так много знаем о том периоде. А тогда — только слухи… Было очень страшно верить… Но я был обязан выяснить, соответствует ли изложенный материал действительности или это вымысел, клевета. Я запросил компетентные инстанции, могут ли они опровергнуть приведенные автором факты. Инстанции ответили, что опровергнуть массив фактов возможности нет. (…) Но полагаю, что Р. А. Руденко, опытный и изобретательный юрист, нашел такую форму, которая могла бы придать если не видимость законности, то, по крайней мере, видимость здравого смысла тому, что произошло».

Так, в отношении Солженицына было возбуждено уголовное дело по обвинению в измене Родине. Политическая власть, лишив его гражданства, сняла все юридические проблемы, ибо не может изменивший Родине человек быть ее гражданином.

В феврале 1974 года Солженицына арестовали, посадили в Лефортовскую тюрьму, а потом выслали в ФРГ. Месяцем ранее во время обсуждения на заседании Политбюро участи писателя Андропов говорил: «Я, товарищи, с 1965 года ставлю вопрос о Солженицыне. Сейчас он в своей враждебной деятельности поднялся на новый этап. Это опасно, у нас в стране находятся десятки тысяч власовцев, оуновцев и других враждебных элементов. Поэтому надо предпринять все меры, о которых я писал в ЦК, то есть выдворить его из страны…»

О жизни и деятельности Солженицына на Западе нет смысла повторяться. Об этом хорошо известно.

Как говорилось выше, разногласия с Ю. В. Андроповым были у Н. А. Щелокова и по поводу Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской. Министр не раз вступался за них, когда Комитет не разрешал им выезд за границу на гастроли.

Генерал-лейтенант милиции П. Ф. Перевозник как-то стал свидетелем неприятного разговора, посвященного известному музыканту, между двумя «силовиками»: «В разговоре Щелоков настаивал на необходимости навести порядок в разрешении права на выезд деятелям культуры за границу. По существовавшим в то время правилам любой рядовой работник КГБ мог заблокировать выезд за границу известным мастерам культуры, а объявлять о принятом решении должны были сотрудники милиции. То есть мы берём вину на себя, а КГБ — в стороне. Щелоков в разговоре с Андроповым сказал ему, что на днях тогда запретили выезд за границу Мстиславу Ростроповичу и его жене Галине Вишневской, и, насколько ему было известно, для этого нет никаких оснований. Кроме того, как сказал Щелоков, такими действиями мы сами создаём почву для пополнения лиц, недовольных советскими порядками, а некоторых прямо толкаем в число диссидентов. Сами создаём диссидентов, а потом ведём с ними борьбу.

Андропов тут же ответил, что Ростроповичу отказано в выезде потому, что он защищает Солженицына, предоставив ему жильё, у него обширные связи с антисоветским элементом, и вообще он, а особенно его жена, не заслуживают того, чтобы они представляли нашу культуру за границей. Андропов довольно прозрачно намекнул, что ему известны хорошие взаимоотношения Щелокова с семьей Ростроповича, и что Галина Вишневская выдаёт себя за сестру жены Щелокова Светланы Владимировны. «Мы проверили и установили, что они сестрами не являются».

Щелоков подтвердил, что действительно, кровными сестрами они не являются, но они поклялись, что их взаимоотношения будут строиться как родственные, как между сестрами, и ничего плохого в этом нет. Щелоков сказал, что лучше бы мы меньше вмешивались в творчество писателей, художников, музыкантов, в чём наши сотрудники мало разбираются, а чаще всего основываются на информации враждующих сторон среди интеллигенции, принимая ту или иную сторону. Надо дать им право самим решать свои вопросы. Перейдя к Солженицыну, Щелоков сказал, что мы сами создали из него мученика, человек не хотел уезжать из страны. И то, что он написал и опубликовал в стране книгу о лагерях, которая в основном соответствует действительности, и потому надо бы дать ему возможность продолжать заниматься своим творчеством в стране, а не за рубежом. В результате мы получили удар по престижу страны.

В конце разговора Андропов пообещал пересмотреть дело Ростроповича, и, как оказалось, через некоторое время ему было разрешено выехать в Англию.

В то время я не заметил ничего такого, что свидетельствовало бы о разладе взаимоотношений между Щелоковым и Андроповым. К слову сказать, Щелоков, узнав, что я собираюсь в командировку в Оренбург, поручил мне проверить, что сделано в УВД по выполнению его указания, связанного с одной из просьб Ростроповича. Кроме того, Ростропович продолжал пользоваться гаражом МВД и другими бытовыми привилегиями. Из этого я сделал вывод, что Щелоков не изменил своей позиции и чувствует себя уверенно».

Такой малоизвестный факт: благодаря протекции Николая Щелокова началась и дирижерская карьера виолончелиста М. Л. Ростроповича в Большом театре, где его не хотели видеть в качестве дирижера. В 1967 он дебютировал в «Евгении Онегине» П. Чайковского. В знак искренней признательности Ростропович после дебюта вручил Щелокову дирижерскую палочку с собственноручно вырезанной перочинным ножом надписью «Н. А. от М. Р.».

— Ростропович и Вишневская многим папе обязаны, — рассказывает Игорь Щелоков. — Чуть ли не каждые выходные у нас: «Николай Анисимович, надо Екатерине Алексеевне позвонить. Вы попросите, чтобы она нам…». Фурцевой не стало, «Николай Анисимович, надо Шауро позвонить… Вы попросите, чтоб он нам…». Мстислав Ростропович во время эвакуации в годы войны жил у брата моего дедушки по маме. Благодаря ему, их семья спаслась и не погибла от голода. Ростропович об этом не раз говорил[125].

Дружеские отношения связывали министра Щелокова с Ильей Глазуновым. Художник также не был обойден вниманием КГБ. В своей записке в ЦК КПСС по поводу И. С. Глазунова Юрий Андропов, в частности, отмечал: «(…) Глазунов — человек без достаточно четкой политической позиции, есть, безусловно, изъяны и в его творчестве. Чаще всего он выступает как русофил, нередко скатываясь к откровенно антисемитским настроениям. Сумбурность его политических взглядов иногда не только настораживает, но и отталкивает. Его дерзкий характер, элементы зазнайства также не способствуют установлению нормальных отношений в творческой среде».

Министр напротив, ценил творчество Ильи Глазунова. В то время, когда художник был в опале и на него шел поток клеветы его собратьев по искусству, Щелоков вручил Брежневу портрет Индиры Ганди работы Глазунова, перед тем как тот отправился в Индию с государственным визитом. И там эта картина была преподнесена Индире Ганди.

Затем Щелоков договорился с Брежневым о том, что Илья Глазунов напишет официальный портрет генсека (у Брежнева были портреты работы художника Налбандяна). После этого Илья Глазунов пишет портрет Суслова, который долго отказывался, зная о репутации художника. На одном из официальных мероприятий Щелоков вновь порекомендовал ему сделать портрет.

Суслов ответил:

— Опять Глазунова советуете?

— Да. Леонид Ильич уже сделал…

Суслов тут же дал согласие.

Затем последовали портреты и других советских руководителей. Немало министр сделал для художника в бытовом плане.

Вот как писатель Леонид Бородин определил отношение Щелокова к Илье Глазунову и те последствия, которые в будущем они имели для министра: «(…) Его дружеские отношения с Глазуновым, безусловно, строились или выстроились не просто на личных симпатиях. Хозяин собственной, весьма представительной картинной галереи, министр, надо понимать, разделял многие взгляды Глазунова на живопись и искусство вообще. Таковое «разделение» не могло не смыкаться и с прочими мировоззренческими аспектами, каковые в недрах другого ведомства уже к тому времени определенно были отнесены к разряду враждебных коммунистической догматике. И без всяких на то оснований, то есть не имея ни одного факта в подтверждение, я рискну предположить, что в каких бы грехах Щелоков ни был уличен, его «уход» в значительной мере — часть той общегосударственной политики в идеологической сфере, что была в свое время сперва публицистично декларирована Александром Яковлевым в «Литературной газете», а затем документально сформулирована Ю. Андроповым в известной «записке» для Политбюро: «русизм — идеологическая диверсия, требующая особого к себе внимания и мер воздействия».

Падение Щелокова, несомненно, «содрогнуло» и без того вечно дрожащую «русскую партию», но в самом факте существования определенно мнимой «партии русистов», на которую столь агрессивно настроился Ю. Андропов, следует видеть и нечто, имеющее свою непреходящую ценность, — любовь к России во всех ее ипостасях, в том числе и в советской, ибо, как бы ни перемолотила коммунистическая идея русский этнос, остался и генотип, и стереотип поведения, хранилась, не убывая, вера, в худшем случае — надежда на национальное возрождение… Наконец, сохранился русский язык, по крайней мере его основная база, на основе которой возможно было литературно-художественное творчество, в русском исполнении непременно ориентированное на светлое и доброе, и как его ни упаковывай в соцреалистические одежки — швы трещат, и вечное русское вот оно!..»[126]

Конечно, никакой Русской партии не было, скорее это явление можно назвать национал-патриотическим движением.

Из-за этого у Щелокова опять же возникло противоречие с Андроповым, считавшего это явление опасным и вредным, в своих записках в ЦК он называл их «русистами». Те, в свою очередь, до сих пор считают Андропова русофобом.

Министр Щелоков добивался передачи из ведения МВД в ведение Минздрава СССР психиатрических больниц специального типа. В 60—70-е годы КГБ отправлял туда диссидентов на принудительное лечение. Здоровых людей объявляли невменяемыми и, таким образом, изолировали. Щелоков считал систематическое и жестокое подавление инакомыслия средствами психиатрии ударом по престижу страны.

Тем более, в конце 70-х годов расследование психиатрических репрессий в СССР вызвало особенно громкий скандал. Это имело неприятный резонанс на Западе.

Против передачи психбольниц специального типа в ведение Минздрава категорически выступало КГБ. Сколько ни пытался, Н. А. Щелоков ничего не мог сделать. (Известны его записки в Минздрав и КГБ, Верховный суд и Генпрокуратуру).

Только в 1988 году при М. С. Горбачеве в ведение Минздрава из МВД были переданы 16 тюремных психбольниц, а 5 ликвидировано. С психиатрического учета сняли 800 тысяч пациентов. При Горбачеве сведения о психбольницах КГБ получили широкий общественный резонанс, как внутри страны, так и на Западе.

ЗАПИСКА МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР О РАССМОТРЕНИИ ВОПРОСА О МЕСТЕ ЖИТЕЛЬСТВА А. И. СОЛЖЕНИЦЫНА

14 октября 1971 г. Секретно

ЦК КПСС

Длительное время на даче народного артиста СССР Ростроповича М. Л. в деревне Жуковке Одинцовского района Московской области проживает писатель Солженицын А. И. В связи с тем, что у него там нет прописки, он подлежит административному выселению. Солженицыну неоднократно предлагалось выехать на прежнее место жительства в г. Рязань, но он категорически отказывается, мотивируя это тем, что рязанская квартира занята его прежней женой и его родственниками. Отказывается он также поселиться на своем садовом участке в Наро-Фоминском районе Московской области, заявляя, что в фанерном домике нельзя жить в холодное время года, а устройство в нем отопления и тем более постройка нового жилого дома вместо существующего противоречили бы установленному порядку. Солженицын, не расторгнув прежнего брака, фактически создал вторую семью. Вторая жена его, от которой он имеет ребенка, проживает в Москве, и Солженицын, ссылаясь на действующее законодательство, настаивает на том, чтобы его прописали на ее жилплощади, но ему в прописке отказывается. Этот факт, как и некоторые другие обстоятельства личной жизни Солженицына, имеющего известность среди определенных кругов интеллигенции Запада, широко используется враждебной пропагандой для нагнетания антисоветизма и нападок на престиж органов государственной власти СССР. Просим поручить соответствующим органам рассмотреть вопрос о месте жительства Солженицына.

Министр внутренних дел СССР Н. Щелоков[127].

ЗАПИСКИ МВД СССР И ОТДЕЛОВ ЦК КПСС О ПРОПИСКЕ А. СОЛЖЕНИЦЫНА В МОСКВЕ

25 апреля 1973 г.

ЦК КПСС

24 апреля 1973 года в 108-е отделение милиции города Москвы обратилась с заявлением гражданка Светлова Е. Ф., проживающая по улице Горького, дом 12, квартира 169, о прописке на ее жилплощадь (63 квадратных метра) зятя Солженицына А. И. Солженицын в настоящее время прописан в городе Рязани, 15 марта 1973 года расторгнул брак с первой женой. 20 апреля сего года зарегистрировал брак с дочерью заявительницы Светловой Н. Д., 1939 года рождения, имеющей на иждивении троих детей, двое из них — Ермолай, 1970 года рождения, и Игнат, 1972 года рождения, записанные в ее паспорте на имя Солженицына. Согласно существующему положению Солженицын имеет право прописаться на жилплощадь жены. Прошу рассмотреть.

Министр внутренних дел СССР Н. Щелоков.

10 мая 1973 г.

Секретно ЦК КПСС

К вопросу о прописке в Москве Солженицына Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР сообщает, что Солженицын имеет намерение после регистрации брака со Светловой Н. Д. прописаться на ее жилплощади в Москве по ул. Горького дом 12, кв. 169. КГБ СССР считает прописку Солженицына в Москве нежелательной и просит решить вопрос об отказе ему в прописке. В соответствии с поручением данный вопрос рассмотрен в Отделах ЦК КПСС с участием Генерального прокурора СССР т. Руденко, министра внутренних дел СССР т. Щелокова и заместителя Председателя Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР т. Чебрикова. Как установлено, Солженицын 20 апреля с. г. зарегистрировал брак со Светловой и в настоящее время обратился в органы милиции Москвы с просьбой о прописке. По действующему законодательству он подлежит прописке на жилплощадь жены и юридических оснований для отказа ему в этом не имеется. Учитывая просьбу Комитета госбезопасности, условились, что органы милиции, не отказывая Солженицыну в прописке, вместе с тем пока не будут принимать окончательного решения. Имеется в виду, что по истечении некоторого времени МВД СССР и Комитет госбезопасности возвратятся к рассмотрению этого вопроса. Дальнейший ход событий нами контролируется.

Зав. Отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро

Зав. Отделом административных органов ЦК КПСС Н. Савинкин[128].