Не всё пропало, что с возу упало

Однажды знаменитый фаворит Екатерины II светлейший князь Платон Александрович Зубов[116] ехал из своего имения под Вильной по шляхетскому тракту и увидел очаровательную пасторальную картинку. Прелестная юная девушка стояла на возу и утрамбовывала сено, которое метала её младшая сестра. Старый ловелас остолбенел при виде чудного, лихо орудующего вилами создания — щёчки раскраснелись от работы, белокурые волосы рассыпались по плечам. Пастораль довершала мирно сидевшая у палисадника с вязаньем в руках мать девушек. Зубов подошёл к старушке и предложил ей большой выкуп за старшую, шестнадцатилетнюю девицу. «Я лучше умру, чем соглашусь на такой срам!» — гневно воскликнула старая пани. Отказ ещё больше воспламенил князя. Не долго думая, Зубов предложил матери выдать дочь за него замуж. После долгих переговоров предложение было принято. Зубов щедро одарил матушку. Младшую дочь выдал за некоего пана Асицкого, обеспечив ей солидное приданное. Быстренько женился на старшей, Текле, и увёз её в свой великолепный замок в Лифляндии, некогда принадлежавший курляндским герцогам, — Руенталь. Зубов был одним из богатейших людей своего времени, владел 28 тысячами душ крестьян. Молодая жена родила ему сына (по сведениям П. В. Долгорукова, дочь Ольгу), но последний зубовский отпрыск не долго радовал отца и вскоре умер. Да и сам Зубов не успел насладиться счастьем с этой польской волшебницей, как выразилась Смирнова. Темпераментная панночка быстро свела мужа в гроб. И стала наследницей огромного состояния и несметного количества бриллиантов. Особенно поражали воображение три шатона[117] чистейшей воды. Один из них был подарен Зубову Екатериной — в разрезанный надвое камень был вставлен портрет императрицы. Смерть настигла князя неожиданно — в 55 лет. Он не успел подготовить завещание. Молодая вдова долго вела судебный процесс за наследство. Старый уродливый развратник (как вы, наверное, уже догадались, сии эпитеты из лексикона Смирновой) H. Н. Новосильцев, статс-секретарь по делам Царства Польского, помог красавице выиграть дело. Она тешила его надеждой выйти за него замуж. Но как только вступила в права наследницы, княгиня Зубова уехала в Вену, оставив Новосильцева с носом. Выигранная тяжба обеспечила ей сто двадцать тысяч рублей годового дохода. В Вене она близко сошлась со своей соотечественницей Юлией Александровной Татищевой, урождённой шляхтянкой Конопко, женой русского посланника. Под её руководством смекалистая Текла Игнатьевна быстро приобрела светские манеры, выучилась болтать по-французски и стала блистать в венском аристократическом обществе. Танцевала мазурочку пани так, что всё старичьё приходило в неистовый восторг. Здесь она повстречала своего суженого — секретаря в русском посольстве графа Андрея Шувалова. Того самого, который стал одним из прототипов Молчалина в комедии Грибоедова. Пройдоха Шувалов — чтобы сделать карьеру — готовился в мужья внебрачной дочери Александра I Софии от Марии Антоновны Нарышкиной. Шестнадцатилетняя невеста умерла от чахотки незадолго до свадьбы. А граф Шувалов не сумел стать зятем императора. «Мой милый, какого значения я лишился!» — горько изрёк он после кончины невесты одному из своих друзей. Но Александр возместил его несбывшиеся надежды домом на набережной Мойки и 25 тысячами годового дохода — царь был очень скуп (пояснила Смирнова). В 1826 г. прелестная Текла появляется на коронации Николая в Москве. Красота Шуваловой произвела фурор при дворе. За прелесть ли свою белорозовую, за доблесть ли, что скрасила последние годы андреевскому кавалеру светлейшему князю Зубову она была удостоена ленты св. Екатерины. 8 сентября Пушкин прибыл в Москву из михайловской ссылки. Был прощён государем и стал навёрстывать упущенное. Сумел перезнакомиться со всеми светскими красавицами. Думаю, не обошёл вниманием и Шувалову.

Бракосочетание княгини Зубовой с Шуваловым состоялась в 1826 г. в Лейпциге. После этого молодожёны на год уехали во Флоренцию. Здесь задолго до срока Шувалова произвела на свет младенца Петра. Записали его как законнорождённого. Сие сообщение Смирнова сопроводила совершенно блестящим комментарием: Я не знаю, зачем родители так заботились; известно, что les batârds fort tous des carrieeres (все незаконнорождённые делают карьеру). Жуковский, Орловы, Перовские — все сделали карьеру или отличились на каком-нибудь поприще. Соболевский[118] между прочим писал комические стихи… Будущее ещё раз подтвердило наблюдение Смирновой — зачатый вне брака Пётр Андреевич сделал блестящую, по понятиям родителей, карьеру — начал с флигель-адъютанта, генерал-майора свиты, а кончил шефом жандармов и главным начальником III отделения императорской канцелярии. По словам же ехидного П. В. Долгорукова, стал начальником всероссийской помойной ямы.

Шуваловы поселились в Петербурге. Красивая Текла была представлена императрице.

Она была как-то пышно хороша; руки, шея, глаза, волоса — у неё всё было классически хорошо.[119]

Княгиня Шувалова очень быстро завязала полезные связи, влезла в доверие министра двора Петра Волконского и создала себе и супругу солидное положение в свете. Муж обрастал чинами — церемониймейстер, гофмаршал, затем обер-гофмаршал. Жена — сонмом любовников. Шувалов весьма своеобразно понимал свои обязанности церемониймейстера — когда императрица откушивала чай, он подбегал к буфету и собственноручно делал ей тартинки, намазывал масло на ломтики хлеба. Однажды заметил в одной из дворцовых зал дурно навощённый паркет. Схватил щётку и сам показал полотёрам, как нужно правильно натирать пол. Природа щедро наделила его даром дворецкого, как остроумно подметил П. Долгоруков.

В дневнике Долли 25 февраля 1830 г. появляется первая запись о графине Шуваловой:

Вечер провела в салонах г-жи Шуваловой и г-жи Загряжской. Красивая и улыбчивая Шувалова — добрая и естественная. Это поразительно выделяло её на карнавале среди такого множества женщин, которые мнили себя самыми красивыми и стремились иметь исключительное право на почитание мужчин. Она не очень образованна и изысканна, но обладает большим тактом.

Шувалова сумела быстро войти в компанию Фикельмон. 5 марта Долли с друзьями устраивает прогулку в санях. Среди дам — уже знакомые нам Сенявина, Мейендорф, Аннета и Екатерина Толстые. И прелестная Шувалова со своими поклонниками — Матвеем Виельгорским и Львом Кочубеем.

Мы видим Теклу Шувалову среди самых красивых женщин Петербурга на обеде у австрийской посланницы в марте 1830-го. Это первая встреча Фикельмон с петербургскими дамами в узком кругу. Она ещё не много знает о них. Но первые впечатления благоприятны.

Затем на несколько месяцев Шувалова исчезает из записей Фикельмон, а следовательно, и из её салона — была на сносях, рожала, восстанавливалась после родов. 17 января 1831 г. графиня Текла вновь появляется в свете — на балу у княгини «Мусташ» — Н. П. Голицыной. Той самой, которая будто бы открыла своему внуку Сергею Григорьевичу Голицыну — «Фирсу» — тайну трёх карт. Долли вынуждена часто посещать учтивую и любезную княгиню — отдать уважение её преклонному возрасту, но вечера её очень досадны. 17 января — Натальин день, именины княгини. У именитой княгини собрался весь Петербург во главе с их императорскими величествами. Шувалова, конечно же, не могла пропустить такого события. Долли отметила: Похудела и стала ещё красивее. Все её черты излучают доброту — она написана на её физиономии. Несмотря на то, что не умна, вот уже больше года её любят одновременно три мужчины — Медем, Виельгорский и Лев Кочубей[120]. Все трое — её интимные друзья, и к троим относится с одинаковой добротой. Но, думаю, в ней больше доброжелательности и мягкости, чем кокетства.

В широком сердце Шуваловой хватало места для каждого из этой троицы. Исчезновение одного из них повергло Теклу в уныние: Шувалова вчера тоже была хороша, красивее обычного, — записала Фикельмон 2 марта, после приёма у Станислава Потоцкого. — В лице у неё было нечто меланхолическое, какое-то страдание, но это выражение ей очень идёт. Думаю, что это связано с отъездом Медема в Париж.

Наступил 1832 год. Началась пора карнавалов. Бал следовал за балом. В обществе ощущается усталость от развлечений. Император тоже выглядит утомлённым. И это совсем естественно, замечает Долли, ибо как могут ему нравиться все эти суетные глупцы, ему, который должен заниматься только серьёзными делами, который обременён такими важными заботами! Властное, непобедимое безразличие, холодность петербургского общества приводит Фикельмон в отчаянье. Бал манекенов. Двигаются, танцуют, перебрасываются светскими фразами, без живости, веселья, увлекательных бесед. Равнодушие мужчин к красоте, грации, элегантности очаровательных женщин, с которыми они, словно по обязанности, танцуют. И даже светские флирты уже не занимают общество с прежней силой.

На постоянство в любви Виельгорского к Шуваловой смотрят снисходительно, только потому, что он не похож на обольстителя. Она относится к нему очень по-дружески, но иногда и с досадой и нетерпением, будто устала от его чересчур галантного, словно оберегающего от пересудов внимания. Очарование Теклы — в её добром сердце и прекрасном ровном характере. Она чужда претенциозности светской жизни и всегда одинакова — в манерах и поведении, и в своём будуаре и при дворе. В этом отношении — она настоящий феномен, ибо двор — барометр общества. (Запись после бала у английского посла 14 февраля.)

Что бы ни говорили о Шуваловой — о её ловкости, корыстолюбии, бесчисленных любовниках или обожателях, уже одно это качество, заставляет проникнуться к ней уважением! Даже не особенно жаловавшая Шувалову Смирнова вынуждена была признать в ней ещё одно достоинство:

Я Феклушку не люблю, но она не кутит и никогда не кутила — ни при Зубове, ни при Шувалове.[121]

Светская молва всегда беспощадна к красивым, удачливым и добрым. Но именно это привлекало в Текле графиню Фикельмон — бескорыстное, независтливое, чудесное создание.

Пушкин, как и Долли, восхищался красотой графини Теклы. После бала у Кочубея 16 декабря 1833 г. записал в дневнике: Шувалова удивительно была хороша. Он посещал дом Шуваловых. Достоверно подтверждено его присутствие у них на балу 28 февраля 1834 г. Но вот 14 апреля того же года в своём дневнике не очень лестно прошёлся по адресу Шуваловой:

Ропщут на двух дам, выбранных для будущего бала в представительницы петербургского дворянства: княгиню К. Ф. Долгорукую и графиню Шувалову. Первая — наложница кн. Потёмкина и любовница всех итальянских кастратов, а вторая — кокетка польская, т.е. очень неблагопристойная; надобно признаться, что мы в благопристойности общественной не очень тверды.

В эти первые месяцы камер-юнкерства Поэт вообще был очень желчен. Раздражителен, озлоблен. Мысль об унизительной для его 35-летнего возраста придворной должности угнетала его.

На балу у гр. Бобринского 17 января 1834 г. Пушкин встретился с императором. Государь мне о моём камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его.

10 мая Пушкин записывает: Государю неугодно было, что о своём камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного.

В мае Пушкин пишет жене в Полотняный завод о своём желании выйти в отставку и уехать в деревню. 25 июня 1834 г. Пушкин подаёт прошение об отставке Бенкендорфу. Бенкендорф отвечает — государь не желает никого удерживать против воли, но работать в архивах Пушкину будет отказано. Это вынудило Поэта пойти на попятную.

Чрезвычайно подавленным состоянием духа Пушкина весной и летом того года можно оправдать язвительные насмешки над петербургскими красавицами — Любовью Суворовой (6 марта, 16 апреля), Шуваловой и его доброй знакомой кавалерственной дамой Е. Ф. Долгорукой (её рассказы о екатерининской эпохе он записал в своём «Table-talk»).

В апреле 1833 г. Шувалова родила третьего ребёнка. Это событие Фикельмон отметила в дневнике 25 апреля: Новый страх, новое беспокойство! Шувалова, благополучно разрешившаяся от бремени неделю назад, получила воспаление кишок. Она находилась в очень тяжёлом состоянии, и врачи только сегодня обещали какую-то надежду…

18 мая снова о Текле: выздоровление идёт довольно хорошо, за исключением её лица. Это красивое, очаровательное лицо покрыто маленькими гнойными лишаями. Она совсем по-философски относится к этому и не очень беспокоится, и мне кажется, я огорчена этим намного больше её.

15 июня: Текла — единственно, кто у меня остался (все близкие приятельницы Фикельмон разъехались на лето), но она часто болеет и всё ещё очень слаба.

В конце июня Шувалова стала выезжать. Лишаи исчезли с лица. И она вновь ослепительно хороша. Долли описывает совместные с ней прогулки на лодках вокруг островов. В их компании и верный поклонник Теклы Матвей Виельгорский.

Я добросовестно собрала о Шуваловой все свидетельства из доступных мне источников. Возможно, оценки Фикельмон — пристрастны. Но нельзя забывать, что она была очень проницательным человеком. Должна признаться, что я сама поддалась обаянию графини Теклы — этой прекрасной жемчужины, обнаруженной когда-то на возу с сеном светлейшим князем Платоном Зубовым. Игра случая? Прихоть судьбы, которая вознесла эту полукрестьянку-полушляхтенку так высоко и сделала её одной из самых блистательных дам императорского дворца? Согласитесь, для этого недостаточно одной красоты. В петербургском обществе было немало красавиц. Надо обладать многими другими качествами — обаянием, тактом, вкусом, душевностью и, наконец, восхитительной жизненностью, чтобы быть любимой и ценимой такими недюжинными людьми того времени, как виолончелист, певец, один из основателей Русского музыкального общества Матвей Виельгорский, как просвещённейшая женщина эпохи чудесная Долли Фикельмон. И ещё множеством других обожателей — дипломатом графом П. И. Медемом, графом Львом Кочубеем, графом Алексеем Перовским, известным как писатель Антоний Погорельский, — тем самым, повестью которого «Лафертовская маковница» восхищался Пушкин.[122] Приязнь Долли к Шуваловой росла со дня на день. Они остались добрыми приятельницами до конца пребывания Фикельмон в Петербурге. А ведь графиня умела корригировать своё отношение к людям. В этом мы уже убедились на примере Сенявиной.