Между парадами, балами, картами

Фикельмоны прибыли в Петербург в ночь на 30 июня. Фридрих Лихтенштейн был убеждён, что посланник вернёт его в Австрию. Перед отъездом из России он решил увидеть Москву.

29 июня (по старому стилю — 17 июня. — С. Б.). В 4 часа Ваня и я отбыли в Москву. Ижора. Тосно. Померания.

Ваня — это кузен Долли коллежский асессор Иван Матвеевич Толстой, сын сенатора Матвея Фёдоровича и Прасковьи Михайловны Кутузовой — сестры Е. М. Хитрово. Он был добровольным гидом князя во время путешествия в древнюю столицу.

2 июля. В 6 часов утра мы прибыли в Москву. После хорошего завтрака прокатились немного по городу. И потом в Кремль. Открывшийся вид — самое прекрасное, что я когда-либо видел. Это невообразимое множество церквей с зелёными, голубыми и золотыми куполами — совершенно невероятная красота! Невозможно насытиться созерцанием всего этого.

Они посетили храм Василия Блаженного, Новодевичий монастырь, Орловский сад, загородную шереметевскую усадьбу — истинно прекрасный дворец, но среди множества волшебных апартаментов ни единой комнаты, в которой можно спать! — отметил в дневнике Фридрих. Снова Кремль — осмотр Оружейной палаты и чудесной императорской сокровищницы. Весь день шёл дождь, но они не побоялись подняться на колокольню Ивана Великого. С неё открылась нам вся Москва — исключительно великолепна! Восторгам не было конца. Промокшие до ниточки возвращались они домой, а Фридрих продолжал любоваться городом. Вымытые дождём крыши засияли красками, и Москва казалась князю ещё очаровательнее. За несколько дней он успел перезнакомиться с тамошним обществом. Ещё в первый вечер нанёс визит знаменитой красавице Эмилии Шернваль — жене В. А. Мусина-Пушкина. Передал ей письмо и посылку от её невестки М. А. Мусиной-Пушкиной. От неё направился к старому Строганову с известием о благополучных родах его невестки. У него познакомился с его свёкром Иваном Александровичем Нарышкиным[214], дядей H. Н. Гончаровой и её будущим посажёным отцом на свадьбе с Пушкиным. Князь Фридрих был в самом деле обворожительным человеком. Гостеприимные москвичи наперебой приглашали его к себе. Москва покорила его. Мне ужасно больно, что я должен уезжать обратно.

10 июля (28 июня) Лихтенштейн вернулся в Петербург. И сразу же бросился к Мусиной-Пушкиной, но не застал её дома. После полуночи 11 июля (29.07) к нему зашёл Кайзерфельд и сообщил о приезде генерала Фикельмона. На другое утро Фридрих отправился на Чёрную речку в загородный дом Фикельмонов, снятый на лето у Ланского. С генералом разминулся. А Долли была в гостях у тётки, П. М. Толстой.

Я пошёл к Гидре, которая отвела меня в дом на противоположной стороне. При виде меня она (Фикельмон) очень обрадовалась, а потом мы отправились к ней в дом, где сердечно обнялись. Мне трудно выразить чувства, которые я испытываю при встрече с кем-нибудь из моих старых знакомых. И особенно с ней, в обществе которой я всегда охотно провожу время. Мы только начали разговаривать, как пришёл Кайзерфельд[215] и, к сожалению, были вынуждены прервать нашу беседу. Так я и не сумел ни о чём поговорить с ней. Фридрих поехал обедать к Кайзерфельду. После обеда отправился к Мусиной-Пушкиной. Она была со мной очень приветлива, очень сожалела, что я её дважды не застал, и пригласила меня назавтра к обеду. Я был очень взволнован, мне сегодня не сиделось у неё. Тянуло прочь, хотелось увидеть генерала. Он был дома и принял меня очень учтиво. Потом — на ту сторону к Гидре, где я весьма приятно провёл время в обществе Фикельмон.

Лихтенштейн ничего не сообщает о сути беседы с генералом. Но, вероятно, Фикельмон предложил своему адъютанту остаться в Петербурге ещё на некоторое время. Князь Фридрих вновь закружился в бесконечной светской карусели. Приведу описание одного дня этой, как тогда говорили, жизни в рассеянье:

13 июля. Сегодня русское 1-е июля — день рождения императрицы. Утром отправился к Лерхенфельду[216], чтобы предупредить, что не смогу с ним обедать, т.к. должен ехать к Сержу Строганову. У него пробыл полчаса, чтобы через час быть в городе. В половине третьего заехал к Галену. Он вытянул меня обедать к Пушкиной. Трубецкая, которая тоже должна была присутствовать, не приехала, и мы сели за стол в 3 часа. Обедали втроём на веранде, выходящей в сторону улицы. После обеда пришеё Лерхенфельд. И все вместе в карете Пушкиной поехали в «Елагин», где было очень много народа. Мы ребячились сверх меры. Затем вернулись к Пушкиной домой. Пробыли там полчаса, подошли Гален и Сюлливан. Мы снова выехали, чтобы посмотреть на фейерверк. Вновь вернулись к Пушкиной. Туда пришли также Кайзерфельд и Трубецкие. И мы чудесно провели время. Чуть было не пропустил одну подробность — о похищении Ферзена, которое случилось сегодня ночью. Ферзен уже давно ухаживает за малышкой Ольгой Строгановой, невесткой Сержа. И сегодня ночью похитил её из сада. Неподалёку их уже поджидал экипаж. В другом экипаже сидели Бреверн, Соломирский и Ланской. Они поскакали в деревню, в 40 верстах отсюда, и там они соединились.

История с похищением Ольги Строгановой наделала много шума в Петербурге. О ней писали в своих дневниках Долли Фикельмон и Аннет Оленина.

Первая запись гр. Фикельмон в Петербурге:

На другой день после нашего приезда разразился маленький скандал. Ольга, дочь графини Строгановой и внучка старой княгини Вольдемар[217], сбежала ночью с Ферзеном, они отправились венчаться за 30 вёрст отсюда, в присутствии целого гвардейского корпуса офицеров. Мать простила её. Просила немедленно вернуться в дом эту не особенно доверчивую дочь. Всё закончилось благополучно. В обществе немного повозмущались, но скоро всё будет забыто.

Самое подробное описание этого события оставила Оленина:

Ольга Строганова закончила свою карьеру. Побег её с графом Ферзеном, в своём роде отъявленным шалопаем, иначе как необдуманным поступком не назовёшь; после тайной переписки, свиданий она приняла его предложение и сбежала 1 июля.

Решимость осуществить такой шаг у неё созревала постепенно. Каждый раз, когда в обществе своих сестёр совершала верховые прогулки, она пускала лошадь в галоп, бросая на землю записку, которую и поднимал её господин. Наконец дата отъезда в деревню Городня была определена. Ольга передала ему коротенькую записку, не нуждающуюся в комментариях: «Женитьба или смерть».

Вскоре после этого всё для бегства в деревню было подготовлено. В назначенный вечер она притворяется нездоровой — вид у неё болезненный, возбуждённый, её просьбу уйти в свою комнату удовлетворяют; она же выходит тайно в сад, где её ожидает один из сообщников, Бреверн, они отправляются к Чёрной речке и садятся на паром. После переправы Бреверн торопливо усаживает Ольгу в карету, там её поджидает Ферзен. Карета доставляет их в Тайцы, их свидетели Соломирский-старший и Ланской[218] вели там переговоры с местным священником. Тот соглашался обвенчать беглецов на таком условии: пять тысяч ему будет заплачено тут же и, кроме того, будет гарантирована тысяча рублей ежегодно. Только в 5 часов утра молодых обвенчали, после этого они возвратились в Тайцы, там Ольгу встретила модистка, чтобы обслужить её.

А в это время в доме Строгановых обнаруживается исчезновение Ольги; горничная утром зашла в её комнату и сообщила графине об отсутствии Ольги. Бедная мать! Что она перенесла, когда обнаружился побег дочери. Правда, затем мать простила Ольгу, но это уже было вечером, после того, как приехала к ним чета Ферзенов. Вот такими уловками Ольга заполучила себе мужа. Ай да баба!

Когда о «побеге» доложили императору, он распорядился наказать виновных. Беглецы надеялись на его прощение. Однако Ферзен был отправлен в гарнизон, свидетели за подпись ложных документов были переведены из гвардии в армию. Ольга последовала за своим мужем… [219]

Все три варианта этого события — будто игра в испорченный телефон. Они показывают, как быстро и искажённо в обществе распространяются слухи. Этот пример может послужить прекрасной иллюстрацией к печальной преддуэльной истории Пушкина. Вот так же тогда распространялись по Петербургу и обрастали небылицами слухи о Поэте, его жене и обоих Геккеренах!

Из рассказа Аннеты Олениной проступает и её собственный образ. Завистливая, недоброжелательная, злючка. Уж такова человеческая природа — обвинять в своих грехах других. Ведь сама Оленина безуспешно расставляла сети для ловли женихов. Но они постоянно выскальзывали. Замуж она вышла только в 32 года, в 1840 году. Она несправедлива к подруге. Ферзен, прежде чем решиться на похищение, официально просил руки Ольги у её матери и получил отказ.

Император в конце концов простил всех героев этой истории. Переведённый в Свеаборгский батальон, а затем в Киевский гусарский полк, Ферзен проявил себя героем в подавлении польского мятежа. После взятия Варшавы был возвращён в Кавалергардский полк со званием ротмистра. 25 декабря 1831 г. Долли отметила в дневнике:

Вчера после спектакля был вечер в тесном семейном кругу у Наталии Голицыной. Немного гостей, игра в карты и никакого оживления. Там я познакомилась с Ферзеном, который возвращён из армии. Он не столь красив, как я себе представляла, но у него очень приятное лицо, красивая осанка, и он очень хорошо ведёт беседу. Его жена — прелестная, очень красивая, с такими изящными чертами и такая грациозная.

В примечании к рассказу Смирновой я уже говорила, что она перепутала имена прусского посланника Гагена с сотрудником этого же посольства Галленом — приятелем Лихтенштейна. Никаких сведений о нём в мемуаристике того времени я не обнаружила. А. И. Натов в каком-то генеалогическом немецком лексиконе нашёл даты его жизни и подтверждение, что в эти годы Матиас Галлен (1800—1875) действительно был на службе в дипломатической прусской миссии в Петербурге. Фикельмон несколько раз упоминает о нём в дневнике. 24 августа 1829 г. Долли рассказывает о своём визите к неаполитанскому посланнику Лудольфу, где были фон Галлен, Сюлливан, четыре австрийских дипломата. О Галлене графиня, между прочим, пишет:

Приятный юноша, хорошо поёт немецкие и тирольские песни, но остаётся в списке безличных людей.

У Смирновой встречается имя Галлена в её рассказе о Гоголе. Комментаторы мемуаров считают, что Смирнова неправильно употребила его имя и речь идёт об Альбрехте Галлере — немецком естествоиспытателе, основателе ботанического сада в Геттингенском университете. Щёголев упоминает о Galler de Kultur, секретаре А. Н. Демидова, посетившего Россию и написавшего о ней книгу «Царь Николай и святая Русь». Совершенно очевидно, друг Лихтенштейна ни к тому ни к другому не имел никакого отношения.

Лихтенштейн быстро сошёлся с Галленом. 23 марта (11. 03) записал в дневнике: Я выпил с Галеном на брудершафт. Князь виделся с ним почти ежедневно — на парадах, в светском обществе. Присутствие Галлена на парадах даёт возможность предположить, что он был офицером — военным атташе или адъютантом посланника. Как-то раз после манёвров оба — Лихтенштейн и Галлен — были представлены вел. кн. Михаилу. Они вместе волочились за дамами, посещали театры, концерты, ездили на охоту, обедали, играли в карты. Пикантная подробность в дневнике Фридриха говорит об их довольно близком приятельстве:

15 апреля (3.04) Парад. Затем вместе с Галеном отправились гулять. На Перспективе (Невском проспекте. — С. Б.) встретили одну очень хорошенькую проститутку. Мы оба поднялись к ней. Затем я оставил Галена одного с ней и т.д.

Ещё одна запись о донжуанских подвигах Галлена:

14 июня (2 июня). Воскресенье. Троица. В Екатерингофе было чудовищное скопление экипажей. Это на миг мне напомнило прекрасный Пратер. Мы поехали туда вместе с Кайзерфельдом, и я превосходно провёл время. Мы оставались там до десяти часов. По дороге домой увидели Галена, который увязался за одной девушкой. Я сошёл с экипажа, посоветовал ему не терять напрасно времени.