Княжна Макобитая и другие

9 апреля 1832 года Пушкин вписал в альбом восемнадцатилетней Анны Давыдовны Абамелек стихотворение:

Когда-то (помню с умиленьем)

Я смел вас нянчить с восхищеньем,

Вы были дивное дитя.

Вы расцвели — с благоволеньем

Вам ныне поклоняюсь я.

За вами сердцем и глазами

С невольным трепетом ношусь

И вашей славою и вами,

Как нянька старая, горжусь.

Предполагают, что Пушкин знавал малютку ещё в лицейские годы. В Царском Селе был расквартирован л.-гв. Гусарский полк, в котором служили три брата Абамелек. Один из них, Давыд Семёнович, и был отцом княжны Анны. Известно, что 11 июля 1815 г. семья Абамелек посетила Лицей. Вероятно, вскоре после этого приятели-гусары ввели юношу Пушкина в их семью.

В пушкинистике бытует мнение — Абамелек была одной из первых красавиц Петербурга. Анна Давыдовна с юных лет переводила русскую поэзию на английский, французский и немецкий языки. Современники отмечали её тонкий ум и недюжинное литературное дарование. Большие ценители красоты Вяземский и поэт-слепец Козлов воспели её в своих стихах. Так относилась к ней мужская половина столичного общества. А женщины? Считается, что по природе они завистливы и редко признают достоинства других представительниц своего пола. Но А. О. Смирнова и графиня Фикельмон не принадлежали к этой категории. Некоторые[96] даже находили внешнее сходство Смирновой с Абамелек. Александру Осиповну раздражала в ней типично восточная изворотливость. Она с большой иронией вспоминала: Княжна Макобитая из роду армянского (героиня повести Плетнёва. — С. Б.), мы так называли княжну Абамелек, которая за Ираклием Баратынским и пресмыкается перед Алёнкой (так за глаза величали фрейлины великую княгиню Елену Павловну, жену Михаила. — С. Б.). За флигель-адъютанта, ротмистра л.-гв. Гусарского полка, брата известного поэта Ираклия Баратынского Анна Давыдовна вышла замуж 10 ноября 1835 г. Она в самом деле была ловкой особой — ведь увела жениха у Екатерины — сестры Долли. Но разве могла бесприданница Тизенгаузен, при том не очень молодая девица тридцати одного года, соперничать с богатой, юной, наделённой всевозможными талантами экзотичной красавицей!

Впрочем, тонкий ценитель прекрасного графиня Фикельмон не была в восторге от внешности княжны: У неё армянская красота — удлинённые чёрные, очень красивые глаза. Она была бы прелестна в ориентальском костюме, но наша европейская одежда подчёркивает отсутствие в ней какой-либо грации и осанки.

Расчётливая княгиня Абамелек спешила завязать в Петербурге полезные и престижные знакомства. В их число входили и австрийский посол с супругой. А Долли к тому же была приятельницей императрицы.

Дневник Фикельмон, 3 февраля 1832 г.: Вчера мы были званы на обед к княгине Абамелек и её брату[97] — полковнику Лазареву. Они — из армянского рода и с хорошим положением. Всё их богатство происходит от одного бриллианта, хитростью выкраденного одним из их предков у какого-то монгольского хана. Этот бриллиант был куплен у них за несколько миллионов и сейчас находится в сокровищнице Короны. Лазаревы стали исключительно богатыми и выдвинулись только за счёт денег — в них и всё их достоинство. У этого Лазарева — прекрасный дом, с красивыми вещами, довольно хорошими картинами; у него невозможное лицо, и он всем досаждает; к сожалению, он чересчур любезен. Его сестра примечательна единственно своей дочерью.

Через полтора месяца гр. Фикельмон вновь увидела Абамелек у Лавалей на представлении театральных картинок:

Княжна Абамелек выглядела чудесно в костюме неаполитанки и была восхитительна в роли Геры. Последняя сцена была просто замечательной. Я мало встречала подобных поразительных лиц — в этом красном одеянии, с этими немного дикими, сверкающими тёмным огнём глазами она напоминала создание Ада, ниспосланное для погибели душ, которыми она овладевает. Но когда, переодевшись, она появилась в зале, вновь превратилась в прежнюю угасшую иллюзию! Её красота снова стала банальной и ещё более неестественной.

А вот другая красавица из окружения Пушкина — графиня Надежда Львовна Соллогуб. Фрейлина великой княгини Елены Павловны, кузина писателя Владимира Соллогуба, родная — по матери — племянница князя Горчакова. В октябре 1836 г. она вышла замуж за А. Н. Свистунова — молодого человека из приятельского круга Фикельмон.

24 апреля 1832 г. Фикельмоны давали приём по случаю закрытия зимнего сезона. На нём присутствовала и недавно появившаяся в обществе восемнадцатилетняя Надежда Соллогуб.

Запись 3 мая 1832 г.: Молодая Соллогуб, только что вышедшая из пансиона Святой Екатерины, довольно хороша, с не особенно выразительным лицом, но с красивыми чертами и глазами, но в ней нет свежести. Лицо её из тех, которые или нравятся, или вообще не нравятся.

Ещё одна запись о Соллогуб — 30 июля 1834 г. (после бала у графа Алексея Орлова в его загородном имении в Стрельне): …наследник престола переживает первую любовь к мадемуазель Соллогуб — у неё красивое и грациозное личико. Бедный юноша, у него впереди не одна эта любовь — он окружён только красивыми особами, которые все в большей или меньшей степени заняты им, так как его лицо и всё его поведение становятся очаровательными.

Надежда Соллогуб была опасной кокеткой. Пушкин тоже попался в её сети. Вяземская утверждала, что Поэт открыто ухаживал за фрейлиной. Как я уже говорила, пушкинисты считают (но, по всей вероятности, ошибочно), что к ней обращено стихотворение Пушкина «К**».

По Надежде Соллогуб воздыхал и Андрей Карамзин. Красивый Андрей Николаевич ей тоже нравился, во всяком случае она безбожно с ним кокетничала. Сдержанная Екатерина Андреевна предупреждала сына в письме (от 3/15 июля 1836 г.): Вольдемар Соллогуб сейчас в губерниях по делам службы, а его мать с племянницей (Надеждой Соллогуб) отправилась в Баден-Баден. Надеюсь, милый Андрей, что ты серьёзно поразмыслишь над своим поведением по отношению к ней и будешь вести себя соответственно. Ты знаешь, сколь мало я смыслю в том, что называется «отношения», несмотря на мои пятьдесят шесть лет. По моему мнению, в отношениях молодого человека двадцати одного года с девицей старше его[98] нет ничего опасного; <…> я прошу тебя со всей серьёзностью, с какой прежде никогда к подобным вещам не относилась: не поддавайся этому банальному кокетству, тем более что, как говорят, она влечёт в своей свите одно известное лицо, которое, сказывают, покинуло Россию, чтобы последовать за ней и провести зиму в Италии. Будь благоразумен и рассудителен, дорогой мой Андрей.

О том же сообщает брату София Карамзина: Она уезжает одиннадцатого числа за границу со своей тёткой, проведёт там более года, зимой, возможно, отправится в Италию, а сейчас прямо в Баден-Баден, где надеется увидеть тебя и где также находится г-жа Смирнова: бедный Андрей, береги своё сердце!

Лицо, последовавшее в свите Надин, — великий князь Михаил. Его близкая приятельница Смирнова в своей «Автобиографии» писала об этом романе: Надо вам сказать, что у великого князя новая пассия — Надина Свистунова. У неё обольстительное лицо и она глупее своей сестры Обрезковой, но доброе существо[99].

София Николаевна регулярно информировала брата о Соллогуб: Твоя возлюбленная Надин веселится по-царски в Пскове и пишет тётушке, что никогда не забудет проведённых там счастливых дней. (Письмо от 8/20 июля 1836 г.) В другом послании (от 3/15 ноября 1836 г.) говорит о нежных чувствах, которые к нему питала и продолжает питать Надин, несмотря на то, что выходит замуж за Свистунова. Одновременно с этими флиртами закулисно развивался платонический, по уверениям Смирновой, роман гр. Соллогуб с великим князем Михаилом.

Имя Надежды Львовны семь раз упоминается в письмах Пушкина к жене. И всё по одному и тому же поводу — Соллогуб была предметом постоянной гневной ревности Натальи Николаевны.

21 октября 1833 г., Болдино:Охота тебе, жёнка, соперничать с гр. Сал<логуб>. Ты красавица, ты бой-баба, а она шкурка. Что тебе перебивать у неё поклонников? Всё равно, кабы гр. Шереметев стал оттягивать у меня кистенёвских моих мужиков.

5 мая 1834 г., Петербург:…Вчера был у кн. Вяземской, где находилась и твоя гр. Сал<логуб> <…> За Салог<уб> я не ухаживаю, вот-те Христос; и за Смирновой тоже.

26 мая 1834 г.:Лучше бы ты о себе писала, чем о S<ollogoub>, о которой забираешь в голову всякий вздор — на смех всем честным людям и полиции, которая читает наши письма.

3 июня 1834 г.: Гр. Сал<логуб> встретил я недавно. Она велела тебя поцаловать, и тётка её также.

26—27 июня 1834 г.:Когда я представлялся в<еликой> кн<ягине>, дежурная была не С<оллогуб>, а моя прищипленная кузина Чичерина, до которой я не охотник, да хоть бы и С<оллогуб> была в карауле, так уже если влюбляться…

Пушкин, вероятно, имеет в виду великую княгиню Елену Павловну, женщину необыкновенно красивую, очень дружественную к Поэту. Известен эпизод с аудиенцией у Елены Павловны, во время которой она беседовала с Пушкиным о Пугачёве.

11 июня 1834 г.: С С<оллогуб> я не кокетничаю, потому что и вовсе не вижу.

Вот такова она, необыкновенно хорошенькая Надежда Львовна (определение Смирновой), в оценке четырёх её современниц и не очень искренних — стушёвывал ревность, успокаивал — письмах Пушкина жене. Нет дыма без огня — юная красота Соллогуб, бесспорно, волновала чувствительное к прекрасному сердце Поэта.