6. Монсальват
6. Монсальват
О замысле и об источниках "Песни о Монсальвате" Даниил Андреев рассказал в "Розе Мира": "Небесная страна Северо — западной культуры предстаёт нам в образе Монсальвата, вечно осиянной горной вершины, где рыцари — праведники из столетия в столетие хранят в чаше кровь Воплощённого Логоса, собранную Иосифом Аримафейским у распятия и переданную страннику Титурэлю, основателю Монсальвата. На расстоянии же от Монсальвата высится призрачный замок, созданный чародеем Клингзором: средоточие богоотступнических сил, с непреоборимым упорством стремящихся сокрушить мощь братства — хранителей высочайшей святыни и тайны. Таковы два полюса общего мифа северо — западного сверхнарода от безымянных творцов древнекельтских легенд, через Вольфрама фон Эшенбаха до Рихарда Вагнера. Предположение, будто раскрытие этого образа завершено вагнеровским "Парсифалем", — отнюдь не бесспорно, а пожалуй, и преждевременно. Трансмиф Монсальвата растёт, он ста новится всё грандиознее. Будем же надеяться, что из толщи северо-западных народов ещё поднимутся мыслители и поэты, кому метаисторическое озарение позволит постигнуть и отобразить небесную страну Монсальват такой, какова она ныне".
Но не только потому, что поэту не достало "метаисторического озарения", осталась незаконченной "Песнь о Монсальвате"…
У Гете есть неоконченная поэма "Тайны", вернее, ее фрагмент. Он издавался по — русски первый раз в переводе А. А. Сидорова, знакомого Андрееву по ВГЛК, второй — в переводе Пастернака. Оба раза с предисловием Рачинского, преподававшего на тех же Литературных курсах, а в третий, уже в 1932 году, в переводе Сергея Васильевича Шервинского. И с Рачинским, поседелым редактором сочинений Владимира Соловьева, и с бодрым Шервинским был знаком Коваленский, в те годы также пытавшийся переводить Гёте. "Тайны" не могли не заинтересовать Андреева, хорошо помнившего октавы "Посвящения" к "Тайнам". "Посвящением" традиционно открываются сочинения "светоносного" поэта. В примечаниях к фрагменту Гёте так говорит о сюжете поэмы:
"…Юный монах, заблудившийся в гористой местности, обнаруживает наконец в приветливой долине величественное здание, заставляющее его предполагать, что это — обитель благочестивых, таинственных мужей.
Там он находит двенадцать рыцарей, которые, перенеся жизнь, теснившую их трудами, страданиями и опасностями, приняли обет жить здесь и в тиши служить Богу. Тринадцатый, в котором они признают своего главу, как раз готов с ними расстаться; каким образом — остается скрытым. Однако он за последние дни начал повествование о своем жизненном пути, о чем в кратких намеках сообщается новоприбывшему и гостеприимно встреченному духовному брату". Дальше Гете сообщает "общий план, а этим самым и назначение поэмы", говоря, что им "имелось в виду провести читателя через нечто вроде идеального Монсеррата, с тем, чтобы, следуя по пути, проложенному на самых различных высотах гор, скал и утесов, при известных обстоятельствах выйти на обширные и привольные равнины. Он посетил бы каждого из рыцарей — монахов в его обители и, созерцая климатические и национальные различия, узнал бы, что отменнейшие мужи могут со всех концов земли стекаться сюда, где каждый из них в тиши по — своему почитал бы Божество".
"За сим обнаружилось бы, — продолжает поэт, — что каждая отдельная религия достигает момента своего высшего цвета и плода, в который она приблизилась к этому верховному вождю и посреднику, мало того, — всецело с ним воссоединилась".
"А так как все это действие совершается в страстную неделю, и главный отличительный знак этого сообщества — крест, увитый розами, легко можно предвидеть, что запечатленная пасхальным днем вековечность повышенных человеческих состояний во всей своей утешительности обнаружилась бы и здесь…"
В этом изложение мы видим присутствие мотивов, близких Даниилу Андрееву, но важнейшие для него, — соединение религий, мистическое содружество двенадцати рыцарей — монахов, образ розы и креста…
Замысел "Тайн" Рачинский, истолковывая поэму, связывал с загадочным орденом розенкрейцеров, с преданиями о котором Гёте был хорошо знаком, но подчеркивал, что в обители Монсеррат нет оснований видеть Монсальват с Граалем, хотя простец монах и может напомнить отдаленно вагнеровского Парсифаля. Небезынтересным для Андреева могло быть замечание Рачинского, что "…из креста и розы роза была ближе великому поэту, создавшему… тот величественный гимн Богоматери, каким является вся последняя сцена "Фауста"…"[209] Тем не менее, в "Песни о Монсальвате" Даниила Андреева нельзя не ощутить, пусть очень отдаленного, отзвука таинственного замысла Гёте.