ПЕРВАЯ СХВАТКА И ОТСТУПЛЕНИЕ
ПЕРВАЯ СХВАТКА И ОТСТУПЛЕНИЕ
После завтрака мы выбираем путь в скалах. Но наметить его издали по вертикальным гладким скалам очень трудно. Глаз задержался на углублении в нижней части стены, напоминавшем камин. Когда мы присмотрелись получше к этому камину, увидели какую-то белую черту, спускавшуюся сверху. Это оказался обрывок веревки, оставленный нашими предшественниками.
Чтобы подойти к основанию камина, надо было идти по карнизу вдоль стены.
Миновав это опасное место, мы очутились у основания камина, на котором висела замеченная нами издали веревка.
Она совершенно прогнила и рассыпалась от одного прикосновения. По всей вероятности, она была оставлена здесь в 1903 году экспедицией Шульце. Кроме веревки мы обнаружили вбитый в стену камина железный крюк.
Камин оказался почти вертикальный. С помощью чуть заметных выступов в скале всем удалось подняться наверх. После первого камина нам встретился второй. Там мы нашли еще два крюка, закрепили на них веревку, оставили Александру, а сами вместе с Гио стали подниматься по полке камина вдоль стены. Вышли к третьему камину, где опять обнаружили крюк.
Эти крюки словно бы указывали нам дорогу, и я тотчас решил подняться и на этот третий камин. Но моя попытка не увенчалась успехом: после долгой упорной работы я был вынужден возвратиться.
Теперь попытался подняться Гио, но и он вернулся, ничего не добившись.
Поскольку по всем признакам этот камин и являлся единственно возможным путем наверх, мы с Гио в течение почти трех с половиной часов работали, сменяя друг друга, но все наши усилия пропали даром, и мы были вынуждены отступить.
Гио воспользовался моментом и стал излагать свою любимую теорию о том, что Ушба — неприступная вершина, что «на нее никто еще не поднимался, а кто утверждал, что поднялся,— лжет», и все в таком роде.
С тяжелым чувством потерпевших поражение мы вернулись назад. Самым неприятным было то, что нас одолевало сомнение: а сможем ли мы вообще подняться на Ушбу?.. Хватит ли у нас сил на это?.. А если нет? Если нам предстоит уйти «с пустыми руками»? О, тогда наша экспедиция станет предметом насмешек всей Сванэти. Вместо того чтобы развеять суеверные представления местного населения о недоступности и недосягаемости Ушбы, мы лишь упрочим их.
Было уже три часа пополудни, когда мы спустились к камину Александры. Она посоветовала искать дорогу наверху. «Ожидая вас,— сказала она,— я отсюда рассматривала верхнюю часть этой стены, и думаю, что там можно будет пройти...»
Высота нависающего над пропастью карниза стены равнялась приблизительно трем метрам. Я подставил плечо Гио, потом помог ему руками и ледорубом. Через минуту сверху раздался его радостный голос: «Веревку, веревку! Отсюда можно подняться!»
Мы встрепенулись, надежда вновь засветилась в наших сердцах. Усталость словно рукой сняло, и мы были готовы продолжить штурм, но время подошло к четырем часам, да и Иагор ждал нас внизу.
Наконец мы собрались вместе. Иагор и Гио захотели ночевать у основания южной стены. Александра предпочла остаться на своем месте, у основания камина, и мы по ее требованию привязали ее там веревкой. Мне понравилось ее решение: таким образом она сэкономит ту энергию, которую попусту должна была бы затратить на преодоление нескольких сот метров трудного и опасного пути вниз, к Красному углу, и на обратный подъем утром.
Решение Александры ночевать в скалах привязанной понравилось мне и по другим соображениям: ведь нам предстоял в высшей степени трудный путь, полный предвиденных и непредвиденных опасностей. Кто-то из нас мог бы и вовсе отказаться от дальнейшего восхождения, кто-то мог утратить интерес к Ушбе. А это, естественно, ослабило бы группу как физически, так и морально. Александра же стала заложницей, что делало совершенно невозможным отступление и вынуждало нас всех, несмотря ни на что, возобновить штурм. Путь к отступлению таким образом был отрезан.
...С горами шутки плохи, это хорошо знают все горовосходители. В повседневной жизни нам многое прощается, во всяком случае, многое «обходится», но человек, идущий в горы, должен очиститься, освободиться от грехов, от зла — иначе горы не примут его. Если ты не пережил катарсиса, ты обречен на поражение.
Иная вершина с виду спокойная и безобидная, словно овечка. Например, Тэтнулд. Ее называют Невестой Сванэти. Поглядеть, так она и вправду на невесту похожа, красивая, белая, никакой угрозы не сулит. А ведь на этих склонах и разыгралась трагедия 1929 года, когда погибли Симон Джапаридзе и Пимен Двали! И как просто, незаметно все это началось. Ледник шутя, невзначай отправил на тот свет двух сильнейших альпинистов. Вот как описывает гибель Симона Джапаридзе и Пимена Двали единственный свидетель этой ужасной катастрофы, один из основоположников грузинского советского альпинизма Георгий Николадзе:
«До скалы оставалось 2—3 сажени, и там было бы уже не страшно, как вдруг случилось это... Пимен стоял обеими ногами на одной ступени и обеими же ногами начал скользить вниз, поначалу медленно, совсем медленно, почти незаметно. Он пытался закрепиться с помощью палки, но старания его были тщетны. Я в страхе окликнул Симона, который стоял ближе к Пимену, чем я, но спиной к нему, и вырубал новую ступеньку. «Пимен, Пимен!» — закричал Симон и поспешно воткнул ледоруб у колен упавшего Пимена. Но ледоруб не помог. Тогда Симон схватил Пимена за плечо, однако уже ничто не могло его удержать, участь его была решена, и участь Симона тоже.
Скольжение их сперва было медленным. Внезапно, словно оторвавшись от земли, они заскользили вниз со страшной быстротой. Я увидел, как у обоих из рук выпали ледорубы и как все быстрее, все стремительнее неслись они по правую сторону от меня. Пимен, Симон, две ледоруба, флаг — все умчалось к основанию ледника, потом понеслось влево и исчезло из поля моего зрения. Все смолкло, и только я один остался в этом царстве льда и смерти».
Александра и Алеша Джапаридзе через год после гибели Пимена и Симона, в июле тысяча девятьсот тридцатого, ушли в горы — отомстить за их гибель. В течение четырех дней трижды поднялись они на вершину Тэтнулда. В тридцать седьмом году выдающийся грузинский альпинист Сандро Гвалиа поднялся туда с группой в 182 человека. Одним словом, штурм Тэтнулда не прекращался — несколько раз кряду была покорена эта вершина, но все равно она продолжала оставаться коварной и опасной и останется такой всегда. Характер гор неизменен от века.
На склонах Шхары погиб альпинист и скалолаз, журналист Гурам Тиканадзе. И это случилось, когда все опасности, казалось, были позади, когда группа готовилась торжествовать победу! Увы, такова участь альпиниста. Он может одолеть миллион опасностей, но оступись он однажды — и для него кончится все. Ошибка равносильна концу, за ошибку в альпинизме расплачиваются жизнью. Смерть поджидает, выстораживает тебя за каждым выступом, смерть витает вокруг, смерть всюду следует за тобой...
К сожалению, история альпинизма полна печальных примеров. По помнить о них необходимо. Перед трудным восхождением каждому альпинисту не помешает проанализировать ошибки, допущенные его погибшими или каким-то чудом все же уцелевшими коллегами, чтобы самому по возможности не повторить их.
Очень тщательно готовились мы к штурму Ушбы. На Зеркало еще не ступала нога человеческая, и ничье лицо не отражалось в нем. Нам предстояло стать первооткрывателями, первыми незваными гостями Зеркала, и кто знал, как бы оно приняло нас.
Несколько лет назад я и известный советский альпинист Мышляев задумали штурм Зеркала Ушбы. Чтобы рассмотреть его вблизи и наметить пути, мы поднялись ни седловину.
— Коварная вершина...— после довольно долгого молчания проговорил Мышляев.— Смотри-ка, это она от злости так сверкает. Сразу видно — коварная...
— Ты думаешь? — неуверенно сказал я.
Но сомневаться в правоте слов старшего товарища не было оснований. Километровую ледяную стену ярко освещало солнце, и отраженные лучи его слепили глаза. Зеркало Ушбы, холодное и неумолимое, как сама смерть, смотрело на нас. Чувство беспомощности и бессилия перед ледяной громадой охватило нас. Но, как бы в противовес ему, во мне с особой силой вспыхнуло желание противостоять, схватиться с ним, вступить в яростный поединок. Я вдруг почувствовал, что все тело мое пронизывает дрожь. Такое было со мной когда-то давно, когда я готовился выходить на борцовскую площадку на районных соревнованиях по грузинской борьбе. Наверное, несколько минут я стоял в оцепенении, а когда пришел в себя, глаза мои по-прежнему были прикованы к стене, и я подсознательно искал в ней трещины, выступы, за которые можно было бы схватиться руками, искал проходимые участки, площадки для ночевки, но не было ни того, ни другого, ни третьего, вернее, о третьем, о площадках для ночевки, и речи быть не могло. И все же помимо воли я искал — теперь искал места для вбивания крюков, подсчитывал проходимые метры, вычислял, сколько дней у нас ушло бы на штурм Зеркала. Один... два... три... четыре... В общей сложности я насчитал восемь ночевок. Потом я повернулся к Мышляеву, чтобы поделиться с ним своими соображениями, но его уже не оказалось на прежнем месте. Я проследил взглядом за следами и обнаружил его уже несколькими метрами ниже. Он спускался. Я посмеялся над собой: что же я, в одиночку собираюсь штурмовать эту дьявольскую стену? — и последовал за Мышляевым.
«Ты пока еще новичок, послушайся старшего товарища»,— сказал я себе. Мышляев, обладатель четырех золотых медалей, один из мужественнейших альпинистов, пользовался большим авторитетом и любовью товарищей. А я словно бы усомнился в верности его вывода, в его опыте. И это сомнение влекло меня назад.
Но Ушба, казалось, протянула незримую руку и манила к себе, не отпускала...
«Ну попытайся же, может, что и получится!» — искушала она.
— Когда мне надоест жизнь, я представлю в Федерацию альпинизма заявку на северную стену Ушбы и приду на это чертово Зеркало,— сказал Мышляев, когда мы спускались,— а пока что у меня есть одно заветное желание — штурмовать Чатин-тау...
Всю обратную дорогу, и весь тот день, и потом думал я о Зеркале. И попытался «втравить» в это дело Мышляева. Но на следующий год с вершины Чатин-тау взмыла в небо зловещая красная ракета... Я знал, что на Чатини находилась группа Мышляева из десяти человек. Недоброе предчувствие овладело мной.
К сожалению, интуиция редко обманывает — через несколько дней мы спустили в Местиа останки Мышляева и еще нескольких членов его группы. Неугомонный, упорный, он лишь на год отсрочил свою гибель. Он не был искателем легких путей и не ходил ими. Но какую роковую ошибку допустил он, многоопытный альпинист, осторожный, прозорливый борец, за которую так жестоко и безжалостно отплатил ему Чатин-тау? Ведь Мышляев прекрасно знал излюбленную альпинистскую (и охотничью) поговорку: «Берегись там, где не ждешь опасности». Не только знал, но и сам часто повторял эту сванскую заповедь...
Теперь у меня не было выхода. Я должен был искать другого товарища в этом рискованном деле.
После целого ряда горестных событий, неудач и провалов необходимо было одержать триумфальную победу и восстановить душевную бодрость и утраченный или поколебленный престиж. Зеркало Ушбы могло помочь в этом грузинским альпинистам. И вот после долгих размышлений я обратился к моим ближайшим друзьям: Шалве Маргиани, Джокиа Гугава, Гиви Цередиани, Джумберу Кахиани, Шота Чартолани, Михаилу Хергиани-Младшему... Наверное, они верили мне и несомненно понимали сложность дела и его значительность. Без колебаний, без «посоветуемся дома» дали свое согласие. Это было в 1959 году, но ни в тот год, ни в следующий нашему желанию не суждено было осуществиться. Заявку на штурм Зеркала Ушбы по разным причинам не утверждали.
Наконец в 1964 году, пять лет спустя, долгожданное свершилось — экспедиция была утверждена.
***
31 августа мы встали очень рано и вышли на знакомую тропу. В десять часов утра мы были у Александры, которая отлично выспалась и чувствовала себя вполне бодро.
После недолгого отдыха на верхней полке камина Гио подставил мне плечо и помог подняться на ту стену, на которую вчера таким же образом забирался сам. С помощью веревки за мной поднялись и остальные.
Некоторое время мы продвигались по гребню скалы, хотя и с большим трудом, но без особых препятствий, и вскоре опять попали в тупик. Справа и слева возвышались совершенно вертикальные стены.
Мы исчерпали все возможности, пытаясь как-нибудь преодолеть эти стены. Я и Гио старались обойти их, но все усилия оказались тщетными — прохода не было. Оставалось одно: штурмовать желоб.
По всему было видно, что ни один из наших предшественников не пытался подняться этим путем. Но на поиски того пути, которым прошли они, мы затратили бы много времени. Поэтому решили не отступать до последнего.
Целый час мы с Гио, сменяя друг друга, упорно штурмовали желоб. Но все было напрасно: мы никак не могли одолеть гладкую поверхность. В конце концов мы окончательно выбились из сил. Продолжать эту борьбу было уже бессмысленно.
Еще один отчаянный натиск — Гио снимает джабралеби и босиком карабкается на гладкую стену. Его попытка дает результат — босые ноги закрепляются на стене! Гио взбирается вверх, почти до середины желоба, и успевает вбить крюк в трещину. Таким образом решился один из главнейших вопросов нашего восхождения. Хотя и с невероятным трудом, стена была взята.
***
«Что вы потеряли на этих скалах или земли вам мало? Чего вы убиваетесь?» — часто слышал я эти слова, и особенно часто — после тяжелых, трагических восхождений. Друзья, родственники жалеют нас, негодуют на нашу страсть, роковую и пагубную, приносящую столько волнений, а порой и горе нашим близким. Где-то мы едва не разбились, еще где-то — едва не замерзли, зачем, чего ради?! Ответить на этот вопрос трудно. С чисто практической точки зрения — и правда, что мы там потеряли, среди льдов и снегов, среди пустынных диких скал, на неприступных вершинах, где только ветры и облака... Поди-ка объясни, что движет тобой, объясни и убеди человека в том, что там для тебя уже не имеет никакого значения — быть или не быть.
Ты можешь напомнить людям 1942 год, бои за Кавкасиони, где столь важную роль играли альпинисты. Напомнить о Бекну и Габриэле Хергиани, Максиме Гварлиани, Чичико Чартолани, Годжи Зурэбиани, Илико Габлиани и других грузинских альпинистах, их славных боевых делах, тогда, может, и оставят тебя в покое... Но ведь это лишь одна сторона медали!..
Для меня, например, каждая непокоренная вершина — волшебство, мечта, которая вдохновляет каждого из нас и движет нами, грань между возможным и невозможным. Ты во что бы то ни стало хочешь покорить ее, иначе говоря, хочешь воплотить в реальность заветную мечту, грезу своего сердца, души своей. А что может быть на свете прекраснее исполнения мечты, достижения заветной цели?
Альпинист идет по волосяному мостику над пропастью, мостику, которой шатается, прогибается и в любую минуту готов сломаться, может, в эту самую минуту, может, чуть позже, бог знает когда! Наверное, потому альпинист, подготовившийся к экспедиции, напряжен до предела. Огромное внутреннее волнение отключает его от всего — кроме вершины, которая его ждет.
О пас, об альпинистах, говорят, что мы — люди неразговорчивые, скупые на слова. Да, это правда. А ну попробуйте, войдите в мастерскую художника в то время, когда он находится в состоянии творческого процесса. Да он не только не станет с вами беседовать, он, возможно, и двери вам не откроет. Так и в горах. Горы для альпиниста — та же мастерская. Здесь не лепят, не чеканят, не рисуют, не пишут — но здесь идет та же творческая работа, вернее, некий абстрактный творческий процесс. Альпинист не создает ничего конкретного, осязаемого, он просто поднимается на вершину и спускается с вершины. Возможно, после него не останется и следов на скалах и льдах; он ни перед кем не похвастает — вот, мол, ценой стольких трудов я создал то-то и то-то. Но его жизнь? Жизнь, которая невредимой вернулась вниз, в долину. Ведь он носил эту жизнь по смертельным тропам над пропастями, по коварным гребням и склонам, он испытал непередаваемую радость победы, не сравнимую ни с какой другой, радость от сознания величия духа человека. И эту его жизнь увидят и другие и воспримут как книгу мужества, силы и отваги, книгу любви и верности, благородства и великодушия. Истинный альпинист никогда не покинет горы — как моряк не покинет моря и поэт не перестанет писать стихов. Не покинет, пока цела, пока не порвалась его веревка...