ГИВИ ЦЕРЕДИАНИ: ИЭЛГРИДИВО, ИЭЛГРИДИВО...[23]
ГИВИ ЦЕРЕДИАНИ: ИЭЛГРИДИВО, ИЭЛГРИДИВО...[23]
Участок № 6. 12.VIII.64. Выходим на стену отрицательного уклона (до 25 градусов). Решили попытаться пройти по внутреннему углу, потому что его уклон по сравнению с внешним углом меньше. Нигде не видно трещин либо выступов, которые могли бы послужить захватами для рук, потому вместе со скальными крючьями используем и шлямбуры. Наверху наш угол постепенно расширяется. Переходит в 100-градусную «плиту». Передовая связка продвигается вперед при помощи веревочных лестниц и площадок. Вторая и третья связки следуют за ней «зажимами»...
Участок № 7. С обеих сторон монолитной гранитной плиты свисают карнизы. Преодолеть их чрезвычайно трудно. Свободна от карнизов только средняя часть плиты. Мы должны попытаться пролезть здесь. Гладкая поверхность плиты блестит как зеркало. Никак не можем наметить место для вбивания обыкновенного стенного крюка. Применяем шлямбурные крючья, и так же, как на предыдущем участке, передняя связка прокладывает путь с помощью площадок и веревочных лестниц. На верхушке плиты обнаруживаем небольшую ложбину, получаем возможность перейти из висячего положения в стоячее. Уклон в этом месте 85—90°. Каким блаженством оказывается для измученного висячим положением тела ощутить землю, к которой так привычен каждый из нас и которой вот уже сколько часов нет у нас под ногами...
Участок № 8. Но вертикальная стена вновь переходит в отрицательную. Хотя уклон по сравнению с предыдущими участками меньше — 95°. Поверхность скалы гладкая, словно ее тщательно отполировали. Стук молотка по крюку разносится в пространстве, как стук дятла.
Крюк слегка постанывает, это означает, что стена очень твердая. Нет, с крючьями тут далеко не уйдешь, трещина вскоре смыкается. Опять беремся за шлямбуры. Но разве бурить скалу менее трудоемкое дело? Что может быть более изматывающим и утомительным, чем буравить камень и потом вычищать каждую дырку от каменной крошки и пыли? Да только делать нечего: не потрудишься — не пройдешь.
На этом участке наша связка отдыхает в полном смысле этого слова — если не принимать во внимание то, что мы нервничаем и суетимся. Первая связка и без того с трудом умещается в ложбине наверху скалы, и о том, чтобы принять вспомогательную связку, речи быть не может.
Третья связка подняла все имущество группы. Она тоже, как и мы, разинув рты, наблюдает за обоими Михаилами Хергиани, которые висят под самым небосводом. Правда, мы их страхуем, но если что-нибудь случится — все будет кончено. Они находятся метров на двадцать выше нас. Если они сорвутся, будут лететь сорок метров: двадцать до нас и двадцать после, страховочная веревка натянется и выполнит свое назначение только на этом сороковом метре. Но какой крюк и какая веревка выдержит тяжесть двух мужчин, летящих с высоты? Страховка здесь формальная. Это знают и штурмующие, и страхующие. Все знают, но никто ничего не может сделать. Что мы можем? В альпинистской жизни есть минуты, когда каждый полагается лишь на свою судьбу. Мы полагались на ушедших вперед товарищей, мы зависели от них, от их ловкости, силы, мужества, умения. И мы верили в обоих Михаилов, которым даны были прозвища Старший и Младший. Так прозвали их коллеги, товарищи, журналисты — Михаил-Старший и Михаил-Младший. Прозвали неправильно, потому что Михаил-Младший был в действительности старше, а Михаил-Старший младше. Старшинство принадлежало младшему по возрасту. Это знали все, и это походило скорее на шутку.
Сейчас оба висели на волоске над бездной, и для них, связанных одной веревкой, никакого значения не имело, кто старше, а кто младше, кто руководитель группы и кто — рядовой ее член. Только бы благополучно пройти над бездной, только бы не сорваться, победить!
Вскоре с карниза, выступающего над нашими головами, исчез сперва один силуэт, затем — второй, потом исчезли лестница и площадки. Стена опустела, только там и сям торчали шлямбурные крючья...
Потом мы услышали, как застучал молоток. Через определенные интервалы стук прекращался и возникал снова. Это означало: «Забиваем крючья для страховочной и вспомогательной веревок, которые скоро спустим. Готовьтесь». Всего было вбито три крюка. Трех крюков было достаточно для безопасного подъема двух человек и крепления основной веревки, по которой нам предстояло сейчас подняться.
И вот сверху, подобно солнечному лучу надежды и утешения, соскользнула веревка. Ее появление наша четверка встретила восторженными взглядами. Мы сейчас ухватимся за этот луч, и он поднимет нас кверху, к солнцу, к конечной цели нашего трудного пути.
И вот мы наверху, мы стоим на скальном гребне, но где он, конец? Где желанная цель? Снова скалы, утесы, карнизы, углы, желоба, на которых снова будет расходоваться наша сила и воля. И главное — где оно, златоокое солнце? Куда же поднял нас луч?
Восточный ветер подул с вершины. Подул и принес с собой клочья тумана. Они цеплялись за плечи наши, за лица и оседали влагой.
Ветер усилился. Он забросал нас охапками тумана. Вокруг воцарилось серое безмолвие. Ушба помрачнела. Наши окна, которые соединяли нас с внешним миром, закрылись. Исчез из виду вспомогательный лагерь на Чаладском леднике. Сеть незримых связующих нитей разорвалась... Ощущение одиночества подрезало нам крылья. Гложущая тоска навалилась на нас. Тоска и молчание. Но так нельзя! Сейчас нужно быть еще более собранными, сильными, чтобы одолеть наше одиночество...
Не без труда нам удалось перебороть себя. Мы загорелись прежним азартом, и вот уже застучали молотки — переклички между связками. В лагере было опять все в порядке. Мы осваивались с туманом.
Когда я глянул на часы, оказалось, что на те двадцать метров нам понадобилось более ста двадцати минут.
— Сколько крючьев мы использовали на этом участке?—спросил я Михаила, когда менялись связки.
— Десять шлямбурных и пять обыкновенных, скальных,— ответил он. Ответил уверенным, спокойным голосом. Это было самое главное для нас.