14 апреля 1923. Суббота
14 апреля 1923. Суббота
Вчера был вечер на форту, так как Глафира Яковлевна себя очень плохо чувствует. Она на днях умрёт. Вечер был, пожалуй, один из удачных, хотя все было против него, да непогода. Как назло, к вечеру поднялся ветер и пошел дождь. Однако кое-кто издам потащился на форт. Танцы были в помещении четвертой роты, все было убрано зеленью, в общем, красиво. Мы с Мамочкой пошли вместе с Насоновыми, за нами зашли два четвероротника — Тагатов и Щуров. Павлик Щуров на этом вечере играл такую же роль, как Новиков — на прошлом. Все время сидел со мной, разговаривал и танцевал, хотя и очень плохо танцует; а то ведь из знакомых кадет на таких вечерах никто даже не подойдет! Лисневский, правда, подходил, здоровался, все честь честью, а потом все время увивался вокруг мадам Смирновой (с эскадры). Однако, против всякого ожидания, пригласил меня на галоп, а после и близко не подходил. Правда, он был какой-то сонный. Однако уходя с Кебира, я мысленно сказала себе, что этого вечера я ему никогда не прощу.
Сегодня настроение никуда негодное. Злюсь, все время и потому ухожу за занавеску плакать. В церковь не пошла. В это время Леммлейн принес письмо от Лели. Лелино письмо, спасибо ей, сильно ободрило и успокоило меня. Милая! Кроме того, там было еще письмо от Вавы,[270] оно меня тронуло уже по своей идее. Прочитав письмо и наклеив марки (Леля прислала), я вырвала из какой-то тетради лист и стала писать стихотворение, посвященное Лисневскому, которое, конечно, никому читаться не будет, а если и выйдет в свет, т. е. в альбом, то с большими изменениями. Осталось дописать две строчки, но тут наши пришли из церкви, и мне не хотелось писать на виду. Начали читать письма вслух. Приходил Констант<ин> Кон<стантино>вич, ничего, продолжаю читать письма интересные. А листок со стихотворением под рукой. Вдруг стук в дверь и входит Лисневский. Я все-таки продолжаю Вавино письмо и даже принимаюсь за Лелино, с большими пропусками, конечно. Однако я прочла фразу: «Я далеко стою от своих товарищей, благодаря неумению подойти к людям. В этом я горячо жму твою руку. Я тоже с кем хочу подружиться, не умею подойти». Это — ответ на мою фразу к Леле, в которой я именно и имела в виду Лисневского. Листок со стихотворением я сунула в тетрадь с марками, а когда он стал смотреть марки, я едва успела выхватить его. Весь вечер проговорили с Колей. Конечно, если бы мы были одни, было бы лучше. Правда, не могу передать, о чем мы с ним говорили. Но вчерашнего вечера я ему все-таки не прошу.
Сейчас допишу стихотворение. Я уже забыла его.