Правила сервировки независимости
Правила сервировки независимости
О причинах разрыва первых Пастернаков иногда удавалось продвинуть официальную версию Евгении Владимировны. «Осуждать тут нельзя. Призвание говорило сильнее, чем любовь, чем сознание долга; не было понимания несоразмерности их дарований. Так эти две дороги не слились воедино. Оба были людьми искусства. Оба нуждались в заботе, в освобождении от житейских тягот. И оба страдали».
КУНИНА Е. О встречах с Борисом Пастернаком // ПАСТЕРНАК Б.Л. Полн. собр. соч. Т. 11. Стр. 119. Говорило сильнее вовсе не призвание. Призванию была дана возможность высказаться в полный голос, когда Женю с деньгами, неограниченными (так казалось всем участникам истории по обе стороны государственных и семейственных границ), с ребенком (нельзя было оправдаться: я не могла уехать без сына) отправили за границу, в Германию. Отправили к свекру, который переставал быть свекром, но оставался дедом, отцом заклинающего о вечном неоставлении заботами сына и был вполне успешным и включенным в успешное жизнеустройство художником, как минимум со всеми связями, нужными Жене для воплощения призвания, становления человеком искусства и прочих беспрекословно почитаемых Борисом Пастернаком амбиций. Жене оставалось только воспользоваться всем этим – в Париж! в Париж! – призывал Борис, но никакое призвание в ней не заговорило сильнее, чем последняя отвага слабой и уязвленной писательской жены.
«Неужели подсознательно я продажная и готова продать себя за славу, за богатство».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 205.
Раньше, когда диснеевских фильмов детям (русским) не показывали, большими достоинствами, референтной точкой для морализаторства считались бедность и трудолюбие. Золушка достигала всего, чего бы и пожелать всякой девушке, хорошим покладистым характером, усердием, добротой и вежливостью, красотой, конечно, и – непедагогичный тезис – удачей. Слово «Золушка» говорили и когда кто-то выбирался куда-то повыше, – это не было выражением «из грязи в князи» (где «грязь» имела отчетливый морально-нравственный, а не только социально-экономический оттенок) – просто чтобы не заводить долгого рассказа о волшебной и счастливой трансформации участи, и еще: работать можно было, как «Золушка», – не надрываясь душой, с доброй и легкой любовью к своему нехитрому делу. А тем временем, оказывается, во всем мире с Золушкой все было совсем не так. Ставим диск. Золушка спит в комфортабельной кровати подолгу, на зов работодателей является, огрызаясь и фыркая, не поспешая и не перетруж-даясь; когда до нее доходят слухи о местном бале, она, заподозрив, что ее могут туда не взять, определенно противным голосом, настойчиво и казуистически вопрошает: «Это почему же?» Спина очень прямая, взгляд тоже прямой, все права, и главное – ответственность ее семьи за препятствия в их осуществлении ей известны очень хорошо. Словом, это совсем другая сказка. Или не сказка. Когда Золушке становится ясно, что победа на кастинге почти наверняка у нее (поскольку полоумная старуха фея наградила башмачками почему-то именно ее), она швыряет на руки сестрам ворох грязного белья, только что с рабочей гордостью принятый в производство, и идет к себе в комнату приводить себя в порядок перед важной встречей (как героиня «Секса в большом городе» – придирчиво обнажая зубы перед зеркалом, поднюхивая дыхание), покачивает бедрами. Голос у нее – когда она поет дуэтом во время первой встречи с принцем – грудной, поставленный, сексуальный и полновесный… Вот оно, оказывается, что – а мы удивлялись, что золушкиного в «Pretty women»? Проститутка почувствовала слабинку в клиенте и играет по-крупному: тратит с умом его деньги, ссорит с друзьями, ставит на голубые фишки, дальновидно отказываясь от солидного, но разового гонорара.
Изменилась и наша отечественная Золушка. Большой театр после большого перерыва едет на гастроли в Англию, везут «Золушку». Исполнительница заглавной партии дает интервью: «Моя героиня – девушка, которая не даст себя в обиду, сумеет за себя постоять». Везут и в Москву одноименный спектакль из Новосибирска. «Золушка <>, сирота с претензиями – ноет, капризничает, работать не любит. <> маленькая хищница, вцепившаяся мертвой хваткой в выгодного жениха».
Татьяна Кузнецова, Коммерсантъ, 21 марта 2007 года.
Главная сказка жизни Жени Лурье удалась. «Выходит, что я талантливая девочка».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 205.
В этом контексте слово «девочка» особенно неприятно режет слух.
«Женитьба же только прибавила ему забот и ответственности, особенно после рождения сына. Вероятно, хозяйственные хлопоты все же легли на молодую хозяйку, как на всякую на ее месте. Но она была художница! Талантливая портретистка. И ей вовсе не улыбалось пожертвовать своим призванием… »
КУНИНА Е. О встречах с Борисом Пастернаком // ПАСТЕРНАК Б.Л. Полн. собр. соч. Т. 11. Стр. 119.
Как во всяких правилах хорошего тона: главное не то, что ты не пролил соуса на скатерть, а то, что ты не заметил, как это сделал другой. Не то чтобы главное, но более продвинутая ступень. Пастернаку надо было не просто создавать Жене независимость, а делать вид, будто он не замечает ее беспомощности, зависимости от него. Ее зоркий глаз был на страже хорошего тона.
Как сильный человек, Пастернак умеел проигрывать. На этом поле сражения Пастернак проиграл все. Он и варил щи (самолично, при людях, а когда появились деньги и Зинаида Николаевна – оплачивал Жене кухарку и прочие условия творческой работы), и признавал ее право, соразмерное его, Бориса Пастернака, собственному, на творческую деятельность и свою обязанность эту деятельность высоко ценить. Встревоженные, всерьез озабоченные вопросы о том, как идет ее работа, удается ли выкроить время, нет ли каких помех, он задает с периодичностью, будто заданной по календарю, покорно и покоренно: «Пишешь ли этюды и, если нет, то почему?»
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 173.
Это – в Германию. Представьте, что куда-то поработать и подлечиться уезжает Пастернак и кто-то участливо вопрошает его: «Пишешь ли ты наброски к стихам, а если нет, то почему?» Под скрип опадающего занавеса Пастернак добился вызова из Германии. Семейству, всем троим, было с места не сняться, одни только визы стали стоить по 300 рублей с человека вместо тридцати, выяснялось – кому нужнее. Женя ненавидела его за то, что он не мог обеспечить ей лучший уровень пребывания, но поехала, разумеется, она. «Обстоятельство, например, что за границею ты, а не я – для тебя НЕ ФАКТ только оттого, что матерьяльно я не мог справиться со всем тем, что ХОТЕЛ для тебя сделать перед тем, как уехать с Женичкою к нашим».
Там же. Стр. 178.
Проиграна и эта ситуация, в 1922 году Пастернаку не хватило комнаты, в этот раз – вообще поездки. Пастернак благородно подписывает капитуляцию: «Пишешь ли этюды?»
Наверное, такие события не проходят бесследно. Женя была мнительна, щепетильна, истерична, ненависть ее к Пастернаку, увиденная им в их первые годы и закрываемая неподдельным уважением – Женя была достаточно интеллигентна, – могла проявиться для него, уже привыкшего к теплой дружбе, крайне болезненно. Запрограммировав себя на бесцельный, протокольный и опасливый интерес к ее творчеству, он взял себе за правило вести себя так и с другими, чтобы казалось, что эта «вежливость» – свойство его характера, а не Женина требовательность.
Он принял на себя готовность яичницу любого человека сравнить со своим Божьим даром. Это им была послана телеграмма: «Я отказался от Нобелевской премии, дайте работу Ивинской». Сын Жени Жененок удивляется: «У меня мороз пробежал по коже <> Я живо представил себе <> шокирующую несопоставимость двух полюсов: переводов Ивинской из корейской поэзии и высокой чести первой литературной награды мира».
Там же. Стр. 539.
В отношении с Женей Пастернак себе истерик не позволял.
Как всегда, особое положение у Зинаиды Николаевны.
Не зря она вышла из каменоломен творенья: быв женой Нейгауза и Пастернака, она не демонстрировала своей профессиональной музыкальности и не понимала поэзии Пастернака. Продолжала не понимать, когда при ней читались стихи об Ивинской.
Борис Леонидович то напишет отцу, как Женя продвинулась в рисунке и какого сходства добивается, то опишет, какие успехи сделала за «рабочее» лето: «сделала несколько карандашных портретов с большим сходством и технической свежестью, прекрасный масляный этюд дуба с солнечным передним планом и тенистою заглохшей глубиной заднего…» Тот, будучи совершенно профессионален, вежливо отписывается: «сообщение твое насчет художественной поездки Жени большой (валюта всех государственных чиновников: привораживание дам средствами из государственной казны, поклонник Жени был ответственным работником писательского станка – и организовал включение „художницы Пастернак“ в состав группы представителей советской творческой элиты по каким-то теплым и сытным краям) и насчет ее художественных успехов меня порадовало».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 51, 587. Играть при Зинаиде Николаевне на рояле Пастернак стеснялся, описывать Женины художества перед Леонидом Пастернаком – нет.
Когда из Англии после войны сестры и Раиса Ломоносова прислали Пастернакам посылку с одеждой, Борис Леонидович, конечно, половину женских платьев отнес Евгении Владимировне. «Но она на другой день принесла его обратно. Она сказала <> что я с Зиной живу слишком крупными системами (это ее выраженье), что я перестал замечать людей и чувствовать по-человечески, что она не могла спать от мыслей и воспоминаний, что с нашей стороны пользоваться этими вещами свинство и вымогательство, что она возвращает платье, так как не участвовала и не хочет участвовать в нашей дележке, что ты и Жоня живете, наверное, гораздо хуже, то есть в гораздо больших заботах, чем я».
В работах Евгении Владимировны есть стиль – на протяжении всей жизни она работает все в одной манере, действительно немного импрессионистской. Когда работает с ответственными моделями – в надежде иметь их заказчицами, – не решается употребить и этот невеликий индивидуализм, рисует – не пишет – красками тщательно, как цветным карандашом.
«Денег попросила, потому что из 80 р. отдала половину доктору, а я избалована и без денег мне неприятно».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 492.
«Женя была больна весной и очень худа. Редко, когда она бывала довольна летним местопребываньем и за лето почти никогда не поправлялась. Не то сейчас. Она вернулась из Крыма, где ее окружало общество из того же литературного круга и где к ней чудесно относились, загоревшей и пополневшею, в ровном, спокойном и веселом настроеньи; мягка со мной… »
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам.
Стр. 698. Письмо 1937 года.
«На Волхонке нет ванны, на Тверском бульваре (в той квартире, которую Женя отняла у Зины) – есть. Женя большая в Крыму».
Там же. Стр. 671.
«Она сделала ощутительные успехи в рисованьи. Только теперь научилась она передавать живое сходство в рисунке, и в какой-то манере, очень по своему благородству особенной, хотя и робкой».
Там же. Стр. 583. Письмо от августа 1933 года.
«Мама говорила потом, что на долю ее семейной жизни с папой пришлись годы безденежья и трудностей с изданиями, а вторая женитьба совпала со временем широкой папиной известности и большого количества выходивших тогда книг».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 382.
«…годы безденежья и трудностей с изданиями» – а разве она верила в него: в великого, но не признанного писателя, за которого она вышла замуж, поддерживая его на его поприще? Все было наоборот: она вышла за неудачника без перспектив (ну, из хорошей семьи, ну, будто бы выдающегося поэта – так ведь ненадежнее этого поприща нет), мать мечтала, что перебесится и станет, например, коммерсантом. Художницей – хоть ей все-таки надо было обрести и приличный замужний статус, – художником, с обязательствами достичь «широкой известности и большого количества» продаваемых картин, – в этой семье была она, целеустремленная Женя. Ее заслуги в том, что у папочки возникла широкая известность (совпавшая с каким-то другим периодом в его жизни), не было никакой. Она ни за какого деятеля с предполагаемой широкой известностью не выходила. Такового ей не досталось.
Типичная ситуация первой «новой русской» жены. Сначала девушка выходит за того, за кого может, кого удается подцепить. Не за дипломата, не за сына директора магазина – за того, за кого смогла пристроить родня, как семейство Жени Лурье никого респектабельнее Пастернака для нее не подыскало (Иду Высоцкую, чаенаследницу, например, за него не отдали). Супруги живут не бог весть как дружно, расходятся, муж идет в гору (один, без ее помощи – соратники расходятся по-другому, как дружественные или недружественные партнеры), и дама уже не удовлетворяется ролью оставленной жены с завидной для всех бывших подружек суммой алиментов, которых никогда бы не заработать. Хочет заводов, газет, пароходов.
«Она сама мне рассказывала, что, когда они ездили в 1922 году в Берлин, сняла себе большую студию, при которой имелась комнатка для Бориса Леонидовича. То есть она ощущала себя художницей, при которой существовал ничем особо не примечательный муж».
МАСЛЕННИКОВА З.А. Борис Пастернак. Встречи. Стр. 311.
Жененок упреждает удары: пишет и об оранжерейности мамочкиного творчества (ему ничего не оставалось делать – он действительно опубликовал переписку, принадлежащую его семье и ему как главному прямому наследнику, со многими некупюрами, с ними все было бы бессмысленно пресно). «Отец регулярно давал маме 1000рублей в месяц (зарплата одной из самых высокооплачиваемых категорий – офицеров, например; учительница получала 500), что, с одной стороны, делало ее независимой от начальства (вот оно, реализовавшееся стремление к независимости) и избавляло от унижений официальной работы (вот так), с другой – лишало необходимой стойкости, которая приобреталась в соперничестве и составляла главную черту художественной судьбы дедушки Леонида Осиповича, чьим примером всегда мерили свои достижения мои отец и мать. (Где его отец и где дедушка Леонид Осипович! Где Леонид Осипович Пастернак и где милая Женя!) Как неоднократно говорил мне папа, мамина работа не получила той закалки которую приобретает профессиональный художник, встречаясь на своем пути с холодным и враждебным внешним миром. Вступать с ним в противоборство заставляет его гордость. Так достигается радость победы. Мамино искусство волею судьбы (и обдуманной настойчивости) осталось в оранжерейной обстановке дружеского тепла, не сталкиваясь с тех пор с холодными глазами официального критика».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 485.
Товарка по санаторию, которая должна бы иметь сочувствие к брошенной жене, но не имеет и говорит об эгоизме. Эгоизм брошенной жены? Каков же он был у не брошенной?
25 сентября 1941 года, письмо в Ташкент в эвакуацию: «Я отправлял вам деньги дважды, послезавтра, в случае удачи, повторю».
«…горячее спасибо, что вы сами сумели так умно и энергично о себе позаботиться, избавив меня (как и Зина) от главных тревог и забот».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 425.
«Как и Зина» прибавлено, по всей вероятности, чтобы избежать всегдашних счетов: только ли о Жене Пастернак заботится, или что-то оттягивает на себя и Зина? Видно, споры окончены. Пастернак уступил и о любых благодеяниях должен упоминать со сноской, покорно подставляя опущенную голову для хлыста, что Зине тоже, не без того, перепало. Иное дело, что самостоятельность Зины во время эвакуации – совершенно для нее естественное и привычное дело. В переезде она разве что не поезд на себе тащила. Была полезна, жестка и деятельна для целого вагона, а то и больше.
«…мамочка <> видела в нем загнанную лошадь, которую все эксплуатируют и любят постольку, поскольку живут во всех отношениях за его счет. Она говорила, что его ценят лишь как курицу, которая несет золотые яйца».
Там же. Стр. 564.
Все бы ничего, если бы сама Евгения Владимировна не прожила всю жизнь тоже за его счет во всех отношениях. Он не только оплачивал ее супы, котлеты, домработницу и санатории, но и изящную прихоть считаться художницей. Символами расширительного толкования ею счета, который, как она считала, золотая курица (даже не золотой петушок) Борис Пастернак обязан был от нее принять к оплате, были самое начало и самый конец их совместной, а вернее (как ни избито определение), параллельной жизни. Когда она самый первый раз она пришла к нему в дом и вышла с полным передником красок, оставшихся у Пастернака от отца, – а похоронили ее на Переделкинском кладбище, в ограде всемирно известной могилы Бориса Пастернака, на место в которой она не имела никакого права. Похоронил сын, которому только для него одного значимая память его матери была важнее уважения к прожитой судьбе его дорогого для многих отца. Посередине были писательские квартиры, писательские путевки, писательская эвакуация, писательские знакомства.
В Ташкенте: «К вам ведь хлынуло множество народа, среди которого немало людей известных и интересных. Вы наверное окружены целою галереей знакомых, вряд ли мама скучает».
Там же. Стр. 433.
Впрочем, если бы Евгения Владимировна НЕ пользовалась его «золотыми яйцами», упреком ей стала бы зависть к тем, кто «во всех отношениях живут за его счет». БЕЗупречная позиция (а она либо есть, либо нет) – это рассматривать Бориса Пастернака под каким-то другим углом, не сводя все, как делала это боттичеллиевская женщина Евгения Лурье, к деньгам, которые доставались ей и, к ее сожалению, кое-кому еще.
«Одну книжку малой серии „Skira“, посвященную Боттичелли, отец принес маме. Скрытая символика этого подарка не обсуждалась, но была душевно понятна им обоим. Кроме неизменного сопоставления маминой внешности с женскими образами итальянского Возрождения, папа помнил, что Боттичелли как художник был ее глубокой любовью».
Там же. Стр. 532.
Она любила Боттичелли – и тем очевиднее становилась ее бесталанность. Не зная ее истоков, школы, смотришь довольно равнодушно на ее самодеятельную женскую (и женственную, бесспорно) живопись. Когда же при ней говорят «Боттичелли», первая реакция: «Какой плохой она художник!»
Как обсудить скрытую символику этого подарка? Евгения Владимировна внешне похожа на героинь картин Боттичелли, на «Рождение Венеры», на «Весну» – рисунком лица, позами, нежной колористикой, как это видно даже в дымке черно-белых фотографий. Здесь нечего обсуждать – здесь налицо сходство. Но как соединить боттичел-лиевскую идею мягкой женственности с записанной Пастернаком неуступчивостью, жесткостью Евгении Владимировны, вызовом, бессмысленной принципиальностью?
Идет весна, рождая все вокруг себя. Родившая одного ребенка Евгения Владимировна настаивает на своем бесполом, внекультурном, антиприродном праве отстраненно и отчужденно подыскивать, кому бы отдать его, раз муж – член Союза писателей и пр. – ушел из семьи. Насмотревшись на другие примеры, она постепенно стала оттаивать – видя, что Пастернак не лишает ее предназначавшихся бы ей карточек на привилегии, угождает от сердца, как не угождал мужем. Пастернак играет в игру (пока было интересно): я сделаю все, что можно, хуже – Зине, потому что я люблю ее больше жизни. Больше – значит, и любить ее (в смысле лелеять) – совестно.
22 ноября 1941 года, в Ташкент: «Удается ли тебе работать?»
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 433.
Что это значит? Уважительное, подчеркнутое (Женину самодеятельность надо называть работой, иначе она обидится, ведь это ей полагались мастерские, это ему она при бракосочетании предлагала взять ее фамилию и автору «Сестры моей, жизни» и «Поверх барьеров» – не навеянных Женечкой – стать Борисом Лурье) признание. Ведь это не вопрос: «Удалось ли тебе устроиться на работу?» Зинаиде Николаевне, например, удалось устроиться кухаркой в детский дом. А Марине Цветаевой посудомойкой в литературную столовую – нет.
В этом письме Пастернак пишет о том, какие деньги он намеревается заработать и как он поделит их между Женей (сын уже на государственном обеспечении, совершеннолетен и получил от отца уведомление – или разрешение на конкретный запрос? – жениться) и Зинаидой Николаевной с – уже почти – ЕЕ (не ИХ) семьей.
Ноябрь 1941 года, Чистополь: «Если мои надежды не оправдаются, я наймусь истопником в Детдом, где работает Зина и где это никого не удивит потому что там кладовщиком и ее помощником служит человек с высшим обра-зованьем, доцент биолог».
Там же. Стр. 432.
Это уже не называется работать, это – жизнь.
Каприз, игра, счастливая – посчастливившаяся – возможность от горьких дум занять себя изящным хобби. Он поддавался ей – и иногда, чтобы подластиться, просто чтобы задать предписанный жестким протоколом вопрос, с тревогой, которую она должна оценить, спрашивает о работе: удается ли?
Зинаиду Николаевну держат строже.
Как всегда бывает в жизни – в случае, когда каприз и принцип могут дорого обойтись, самые беспомощные люди с легкостью справляются с трудностями: умно и энергично о себе позаботились, добившись качественной эвакуации. Позаботились обо всем сами. «… В конце концов это было исполненье моей частой к вам просьбы последнего времени».
Там же. Стр. 425.
Из творческих профессий художник (художница, конечно) – одна из самых удачных, она имеет наибольшее число плюсов и не накладывает почти никаких обязательств. Писатель Владимир Солоухин, в свое время давший себе установку на достижение не какой-то абстрактно карьерной, а именно светски высокой планки в завоевывании Москвы, отметил это очень четко: профессия должна быть ТВОРЧЕСКОЙ.
Престижнее всего быть музыкантом (классическим, конечно, инструменталистом, да, собственно, без вариантов: пианистом или скрипачом), дирижером, композитором, писателем, народным артистом или народным художником. Женщинам можно просто притвориться, если хочется от безделья – правда, «актрисе» нужно сказать, где снималась или, что еще хуже, где служила, «музыкантше» – очень трудно, они всегда слышат, кто учился, а кто нет, «балерине» – иметь вывернутые ноги, которые тоже или вывернуты, или нет. «Художнице» же достаточно «пачкать красками траву». Евгения Владимировна была, как во всем, безупречна в стиле: «<> ее изысканная живопись (портреты, цветы и натюрморты обычно блеклых тонов с одним-двумя яркими колористическими мазками) <>».
МАСЛЕННИКОВА З.А. Борис Пастернак. Встречи. Стр. 310. Пастернаку не хватило в ней только одного – любить ее хоть чуть-чуть больше.
Евгения Владимировна чем-то по стилю – дальше не стоит углубляться – напоминает Марину Басманову, вечную «М. Б.» Бродского. Что ж ей было «Е.П.» не стать! Чем похожи? Художницы (рисуют на людях), холодно красивы, из хороших (подходящих) семей. Наконец, сходная тактика: молчат и заставляют себя любить. Евгении Владимировне – не мужа, мужа не удалось, да и так по большому счету никого выдающегося, не ставила целью. Цели такие не ставятся невлюбчивыми, нестрастными, бесцветными женщинами, при всей универсальности закона притяжения противоположностей в таких редко влюбляются – Мизгирь вот, Бродский. Евгении Лурье не выпало.
Иосиф Бродский со своим романом с Мариной Басмановой – роковым – на десятилетия структурировал свою судьбу. Суды, ссылки, измена, высылка из СССР, Нобелевская премия. Инициалы М. Б. через пятнадцать лет, грозно, как печать, набранные над стихотворением, значительные, как главная строка, как ключ. Кто-то ему, может, и делал судьбу, но любовь свою он выстроил сам, как роман, готовый к экранизации. Такие любви, правда, не выдумаешь, с ним просто случилось то, что не случилось у Пастернака с Евгенией Владимировной. Объяснения привели бы к необходимости рецепта. Борщ у Пастернака не удался, и его хозяйку никто не беспокоит. Хотя продукты были взяты первоклассные.
«Приезжая из Переделкина в свою московскую квартиру у Бородинского моста, звонила мне: „Зоя Афанасьевна, я приехала“. – „Очень рада, Евгения Владимировна“. – „Да, но мне нечего есть“. Я шла в диетический магазин, покупала еду, приносила ей. „Как, вы уже уходите? А кто же мне все это приготовит?“»
«Однажды мы ехали на машине Стасика из Переделкина с ней и Леней. Я очень спешила. <> Леня высадился где-то по дороге. Когда машина остановилась у ее дома, Евгения Владимировна спросила: „Как, вы не выходите? А кто мне откроет дверь?“»
«…при мне ей купили в комиссионном за пять тысяч рублей шубу, разорившую семью, в то время как тоненькая миловидная Алена note 10ходила в дешевой старой шубке из вывороченной кожи».
МАСЛЕННИКОВА З.А. Борис Пастернак. Встречи. Стр. 311—312.
«Все, относящееся к закрытым распределителям, я оставил Жене».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Пожизненная привязанность.
Переписка с О.М. Фрейденберг. Стр. 177.
«Женя мечтала о Париже и думала, что брак с Борей избавит ее от земли. Она разочаровалась. Он привык к толстовскому укладу высокой порядочности, к одухотворенному быту, к семье „Войны и мира“, а Женя предлагала ему богему».
Богема – богемный образ жизни взамен творчества. При этом Женя была очень тонка. Она не хотела вульгарно понятого богемного образа жизни – менять любовников, Боже упаси! – пить, совершать какие-то эксцентричные поступки, она хотела быть выше всего этого.
«Он был очень сконцентрирован. Вероятно, гениальность Пастернака и выражалась в том, что, если ему не давали работать, он заболевал. Это было причиной того, почему они расстались с мамой. Она была художницей, живописцем, и ей тоже нужно было место и время для занятий искусством. А было невообразимо тесно, мы жили в одной комнате коммунальной квартиры, нужно было приносить воду, которая за ночь замерзала и стояла в коридоре, топить печки. У отца есть стихотворение „о временах немыслимого быта“. Они расстались, потому что два художника не могли ужиться в таких условиях. Мама думала, что он поступится своей работой, но для отца это было бы трагедией».
Е.Б. Пастернак. Интервью «Jewish news» ( http://jn.com.ua/Interview/Pasternak2104.html ) Вот так. Семья у Пастернака попалась понимающая – поступиться ему своей работой, чтобы создать условия для Жени Лурье, все видели – было бы для него трагедией. Как-то уж слишком сильно неволить не стали, проявили чуткость, поступились своим.
«Катрин Денев считает, что зарабатывает достаточно. Для женщины».
ПЛАХОВ А. Катрин Денев от «Шербурских зонтиков»
до «8 женщин». Стр. 420.
Это она говорит в интервью 1998 года, когда эмансипация расцвела вовсю, но ничто в этом мире не изменилось.
Когда женщины знают, что что-то делают как женщины – зарабатывают, имеется в виду, что им не надо тратиться на женщин. Они не должны платить другим женщинам.
Большие заработки нужны мужчинам, потому что они должны еще тратить их на женщин. Те мужчины, которые смеются над жалкими претензиями женщин воспользоваться их деньгами, – те не тратят денег на женщин. Они – женятся.
Замуж выйти – лучше всего. Некоторые женщины (гордые, самоуважительные, полные достоинства и пр.) хотят только замуж – и ничего кроме. Кто не может себе этого позволить и вынужден заниматься поденкой, иногда так и определяет себя в пролетарии. Француженки – Денев это прекрасно знает – считают, что этот бизнес не для истеричек и максималисток. Работа – это работа, есть в штате, есть free lance. Для некоторых это слишком хлопотно.
Евгения Пастернак рядилась в спецовку («рабочую блузу», как запросто, без церемоний, немного не по-русски ее называют) художника. Она определилась строго – замуж, этим и жила.
Ее личный профсоюз обеспечил ей и выходное пособие.
«Мамина живопись, например, ни разу не испытала встречи с жизнью и проверки действительностью благодаря искусственным условиям, которые ее от этого избавляли». Пастернак – сыну.
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 503.
«Я надеялась, что родные Б. Л. особенно теперь помогут мне выбраться, то есть мне казалось, что они помогут мне растить Женичку и устроят мне возможность несколько часов в день работать».
Там же. Стр. 343.
Возможность «работать» совершенно откровенно записывается в разряд не насущных необходимостей, а привилегий, на которые Женя считала себя вправе претендовать после расставания с Пастернаком. Привилегии затребовы-вались немалые, скажем прямо, гораздо выше обычных. Ребенка, предполагалось, будут помогать «растить»: откупаться деньгами Женя не позволила бы, постаралась бы пресечь, это она уже проходила – муж дает деньги, а ведь осваивать их – тоже немалый труд, находить нужных людей, инструктировать, осуществлять контроль и пр. приходилось ей. «Работать» – они все настойчиво употребляли это слово, – но шло оно по разряду изящных развлечений.
«Меня отдали в немецкую школу. Мамочка надеялась в освобождавшееся время начать работать. Но из этого ничего не вышло. Занятия начинались в 7 часов. Приходилось вставать к 6-ти каждый день. Меня тошнило от непривычки к раннему вставанию… »
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 344.
Да, в таких условиях не поработаешь. Ей предлагается еще вариант – все из того же разряда фантастических, элегантных, воздушных, как в романе, способов устройства жизни.
« Она 1 ноября позвонила в Москву. (Звонок был ужасный – после отсутствия писем от Пастернака, в свою бывшую квартиру, где была, а в момент звонка – он был ночной – НОЧЕВАЛА Зинаида Николаевна. Женя ни о чем другом не могла думать, читать об этом тяжко. Но говорить надо было о чем-то.) Разговор шел о поездке в Париж, куда маму тянуло. Там в это время жил Роберт Рафаилович Фальк, ее любимый учитель по ВХУТЕМАСу. Мама могла рассчитывать на его помощь в первом устройстве. (На помощь Фалька с его практически всемирным признанием.) Эренбург приезжал в Берлин и посодействовал в получении визы». Как говорится, жить бы и жить – тем более что на заработки от такой «работы» никто, конечно, не рассчитывал бы, и эта сторона «Парижа» была бы со всей тщательностью отрегулирована из Москвы. Но нет, все равно возникают непреодолимые, единственные в своем роде, ни у кого не случавшиеся трудности: «Но снова вставал вопрос, что делать со мной».
Там же. Стр. 344.
Из-за ленивых и эгоистичных родителей и сестер (раньше эгоистом был один Борис – «с частотою частокола»
(Д. Быков): это определение было в письмах милой Жени к мужу) ни в какой Париж Женя не поехала.
Ни великой, ни просто профессиональной художницей она не собиралась становиться – не имела ни желания, ни способностей.
Виноватый Пастернак обеспечил ей на всю жизнь возможность играться со всеми внешними атрибутами художнического ремесла, и Женя Лурье так и осталась в истории Евгенией Пастернак, художницей. И уже на этом основании – человеком, масштабом вровень с Борисом Пастернаком.