Закат несбывшейся Европы

Закат несбывшейся Европы

Ельцинская эпоха заканчивалась мрачно и тихо. Не было большой беды, но больше не было и надежд. Президентские выборы 1996 года стали нашей последней победой и последней радостью. Больной Ельцин, видимо, не смог бы выдержать второго сеанса конфронтации с советским социумом, вплоть до гражданской войны в стиле 1993-го. Не было реформ, но не было и реакции. Это был худой мир. Ни нашего протеста, ни акций поддержки. Опять Некрасов:

Пошел… по дороге шагает…

Нет солнца, луна не взошла…

Как будто весь мир умирает:

Затишье, снежок, полумгла…

И вдруг в последний спокойный Новый год, накануне нового века, Ельцин бросает нас, так что все демократы подавились шампанским, и, словно борзых щенков, оставляет в наследство новому барину, В.В.Путину, премьер-министру и преемнику. Было очень обидно. Да, Ельцин был обманут. Обманулся и хитрый Березовский, и благородный Собчак. С КГБ трудно соревноваться в подлости и интригах. Но мы-то в ДС обмануты не были. Кончился наш худой мир с властью, и началась добрая ссора.

Добрая ссора

Когда перед нами соткался Путин, мы поняли: это враг. Не знаю, как могли Ельцин, Собчак и даже Березовский так обмануться. Он не казался ни реформатором, ни даже правым усмирителем левых и совков. В нем не было ничего ни от Пиночета, ни от Франко с их фалангой или американизированной армией с элементами аристократического офицерского корпуса, получившего подготовку в Вест-Пойнте или Сандхерсте. Он казался типичным кабинетным гэбэшником со своим любимым произведением («Щит и меч» Кожевникова), и первым его деянием на посту премьер-министра стало возвращение на здание Лубянки барельефа с профилем Андропова, сбитого демократами в августе 1991-го. СПС не понял, хотя Борис Немцов и Сергей Ковалев уже тогда, в 2000 году, голосовали не за него, а за Явлинского. Как могли обмануться Егор Гайдар и А.Улюкаев, написавший «Правый поворот»? Было очевидно, что при очень больших способностях и умении понравиться (разведчик это должен уметь) к власти пришла Эриния — богиня мести, и что опираться он будет на КГБ, на большинство и на советскую армию.

А потом доказательства пошли косяком, если кому не хватило барельефа. Советский гимн, который он втащил в употребление без всякого на то резона (демократы вставали под Глинку в силу ненависти к прежнему тексту и прежней мелодии; «патриоты» обожали Ивана Сусанина и «Жизнь за царя», а коммунисты боялись быть обвиненными в отсутствии патриотизма). Резон был один: унизить демократов, растоптать наследие Августа, показать, что вернулись советские времена. А дальше были речи про сортир, «Курск», вторая чеченская с ее запредельной жестокостью, взрывы домов и подвал в Рязани, где ФСБ поймали за руку. Впрочем, способность КГБ убивать своих никого из нас не удивила. Как там у Нателлы Болтянской, Галича 80–90–2000-х?

Отцам-иезуитам вполне достойный сын,

Он ценности и цели обозначил.

Над бритою губою топорщатся усы,

И френч растет из лацканов Версаче.

…Он говорит полезные и нужные слова

И тихо крутит гаечку за гаечкой.

Потом события пошли лавиной: раскулачивание ЮКОСа, «Норд-Ост», Беслан, а до этого агония НТВ. Это была последняя линия обороны демократии, последняя массовая попытка притормозить обвал. Киселев, Шендерович, Норкин в мокром снегу на Пушкинской, мы с Сергеем Юшенковым стоим в сугробе, а потом я еле протискиваюсь выступать. Вся интеллигенция Москвы сошлась в узком сквере. Мы еще верили, что не посмеют. И второй митинг, еще больше, мокрый, под дождем, мощнее, чем на Твербуле, у Останкино, под флагом НТВ, и я провозглашаю президентом Явлинского (защита НТВ — последнее и первое, кажется, достойное деяние «Яблока»), и мы все беремся за руки: энтэвэшники, я, яблочники — и поем, как у Окуджавы: «Пока безумный наш султан сулит дорогу нам к острогу». И мы пьем виски в кабинете у Киселева, и я отвечаю на звонки. А потом черная ночь захвата, аккурат в Великую Субботу, и во всем обвинили Алика Коха, а он спас Гусинского и Киселева, он хотел помочь, и он тоже при всем своем уме Путина не вычислил.

О, как они уходили через дорогу, на ТВ–6: Киселев, Кара-Мурза, Шендерович, и ветер трепал их плащи, и это был вызов… Киселев все-таки велик: он отстроил ТВ–6, а ТВ–6 тоже убили на полуслове. Тогда он отстроил TBC, а великий сатирик Шендерович, наш Салтыков-Щедрин, создал и продолжение истории города Глупова («10 лет, которые потрясли нас»), и мультик про Путина — удава Каа («Земляным червяком?! — Да-да, они называли вас желтым земляным червяком»), и «Кремлевский театр». И был сделан контрольный выстрел, в голову, и не стало TBC. Потом раскурочили Рен-ТВ. Осталось «Эхо Москвы» — эхо убитой демократии.

Путин нас ощипывал, как цыпленка, по перышку: газеты, выборы, политзаключенные, которые стали исчисляться десятками, похороны Сергея Юшенкова и Ани Политковской, а до этого — Гали Старовойтовой, которые вышли за рамки дозволенного чекистами для депутатов и журналистов. Я еще успела сбаллотироваться как одномандатник в 2003 году. Надписи «Против чеченской войны», «Против раскулачивания бизнеса», «Против путинского самовластия» поперек избирательного портрета — и 6 % с хвостиком, а победил единоросс — Боос. И ничего не добавляли, у Бабушкина от «Яблока» было тоже 6–7 %. Но народ хотел Бооса: много жертвует, строит приюты, о большой пайке заботлив… Мы все поняли про народ. Он предал и нас, и свободу, и самого себя за чечевичную похлебку. Надеюсь, история будет справедлива, и похлебка кончится в миске у тех, кто всегда предпочитал стойло и пойло гражданским свободам. А мы продолжали. ДС продолжал метать жемчуг вестернизации перед свиньями и предлагать святыни Свободы псам, налакавшимся крови на чеченской войне.

Характер Путина, мне кажется, понятен. Сухой прагматизм, лицемерие плюс элемент советского маниакала. Ему мало власти, мало денег. Он воюет с западными ценностями, он восстанавливает атмосферу совка с поправкой на латиноамериканскую диктатуру и муссолиниевский корпоративный режим. Путинский характер лучше всего понимается (и вообще характер даже самого современного гэбэшника) из одного стихотворения Галича о Черном море. Вот представьте себе 1958 год, уже после XX съезда. Энкавэдэшник вышел на пенсию и поехал на курорт.

Получил персональную пенсию,

Заглянул на часок в «Поплавок»,

Там ракушками пахнет и плесенью,

И в разводах мочи потолок.

И шашлык отрыгается свечкою,

И сулугуни воняет треской…

И сидеть ему лучше б над речкою,

Чем над этой пучиной морской.

Ой, ты море, море, море, море Черное,

Ты какое-то верченое-крученое,

Ты ведешь себя не по правилам,

То ты Каином, а то ты Авелем!

И по пляжу, где б под вечер по двое,

Брел один он, задумчив и хмур:

Это Черное, вздорное, подлое

Позволяет себе чересчур.

Волны катятся, чертовы бестии,

Не желают режим понимать!

Если б не был он нынче на пенсии,

Показал бы им Кузькину мать!

Ой, ты море, море, море, море Черное,

Не подследственное, жаль, не заключенное,

На Ингу б тебя свел за дело я,

Ты из Черного стало б белое!

И в гостинице странную, страшную,

Намечал он спросонья мечту —

Будто Черное море под стражею

По этапу пригнали в Ингу.

И блаженней блаженного во Христе,

Раскурив сигаретку «Маяк»,

Он глядит, как ребятушки-вохровцы

Загоняют стихию в бардак.

Ой, ты море, море, море, море Черное,

Ты теперь мне по закону порученное!

А мы обучены этой химии —

Обращению со стихиями.

И лежал он с блаженной улыбкою,

Даже скулы улыбка свела…

Но, наверно, последней уликою

Та улыбка для смерти была.

И не встал он ни утром, ни к вечеру,

Коридорный сходил за врачом,

Коридорная Божию свечечку

Над счастливым зажгла палачом…

И шумело море, море, море, море Черное,

Море вольное, никем не прирученное,

И вело себя не по правилам

И было Каином, и было Авелем!

Вот что лежит на дне путинской души.

Но никакого «счастья битвы», в отличие от Сокола А.М.Горького (фирма!) мы в ДС уже не испытывали. Мы разуверились в народе и остались при наших 5 % «немногих, немногих, но верных друзей». Вместо энтузиазма неофитов мы стали испытывать гордую усталость профессионалов, которые не могут победить, но и не сдаются. «Нас осталось мало, мы да наша боль, нас немного и врагов немного, живы мы покуда, фронтовая голь, а погибнем — райская дорога». Путин, конечно, Дракон, но мы не Ланселоты. Мы не можем победить, и никакие подпольщики-кузнецы не принесут нам ковер-самолет и меч-кладенец. А Дракон умен, и он даже не стал нас жрать или испепелять, просто прошел мимо. Пренебрег. К тому же мы потеряли улицу, потому что некоторые обезумевшие от отчаяния демократы прикормили разную красно-коричневую нечисть вроде АКМ или лимоновцев, и протестовать на площадях из-за свастик и серпов и молотов стало невозможно. Когда враги набиваются в друзья — это самое страшное. Мы не хотим потерять наши идеалы и наши ориентиры.

Значит, благодаря иным слабоумным товарищам мы получили Второй фронт. Красно-коричневые добивают жалкую российскую демократию с другой стороны, в четыре руки с Путиным. Мы искали Герцена в Березовском, а нашли только прожженного политикана, который готов брататься с коммунистами и фашистами, только бы отомстить Путину как личному врагу, а мораль у них одна: нравственно то, что полезно. Березовский разрушил «Либеральную Россию» и создал условия, при которых чекисты получили алиби, убивая Сергея Юшенкова. «Яблоко» покатилось под Кремль, а СПС уродовал на выборах свою тройку по указке из того же Кремля, предав и Владимира Рыжкова, и Ирину Ясину. Значит, часть партии во главе с Надеждиным прижалась к власти, а другая часть пошла на сотрудничество с лимоновцами и другими красными. Мы остались одни. Но не в начале перестройки, а уже после ее провала. Что ж, «укрепим свой дух на скале Вечности, чтобы силы ада не расшатали его».