Глава 51
Глава 51
Как-то раз, зашел в мастерскую художник Павел Арзуманидис. Римма быстро накрыла на стол, за чашкой кофе зашел разговор о последних выставках, новых работах художников.
— Володя, мы не раз говорили с тобой о том, чтобы сделать в Центральном доме художника большую выставку, где смогли бы показать свои работы не только художники Москвы, России, но и бывших союзных республик. Ты был участником многих Всесоюзных выставок, знаешь кухню больших художественных форумов и также, как и я, мечтаешь о возобновлении подобных мероприятий. В последнее время я живу мыслью всерьез заняться этим вопросом. Давай подумаем вместе, как осуществить нашу мечту.
— Да, с распадом страны Всесоюзные выставки приказали долго жить, а жаль! Не скрою, вспоминая традиции прошлых лет, когда наша страна была «единой и могучей», хотелось бы осуществить подобный проект, — согласился я.
Римма заметила:
— Международные салоны и сейчас проходят в ЦДХ. Правда, это коммерческое мероприятие, где искусство отошло на второй план. Вы бы смогли устроить выставку, если, конечно, найдете спонсоров. Это тоже будет международный салон, но организованный Русско-греческим союзом художников, ведь ты, Павел как Президент этого союза можешь обратиться к Зурабу Константиновичу Церетели с просьбой о поддержке вашей инициативыАкадемией художеств России.
— Римма права. К предстоящей выставке надо привлечь внимание арт-критиков, искусствоведов и журналистов, устроить круглый стол с обсуждением. Может быть, тогда работы талантливых художников будут отмечены. И обратят на себя внимание не только искусственно раскрученные картины, дошедшие до аукционной продажи, — сказал я.
— Я думаю, что пришло время осуществить нашу задумку, — согласился Павел, — Ну что ж, Володя, беремся?
— Я готов. Последнее слово за Российской академией художеств, тем более что она недавно отметила свое 250-летие. Выставку можно приурочить к этой дате. Но решать этот вопрос должен Президент Академии Зураб Церетели.
— Надо придумать название выставки. Предлагаю: «Путь единства», — сказал Павел.
— «Путь единства»… Почти, как название моей картины, только у меня — «Путь к единству», — согласился я.
— Это название выставки можно считать брендом, — ответил Павел.
— Где вы возьмете такую уйму денег на организацию выставки? — спросила Римма. — Только аренда залов ЦДХ чего стоит! Выгородки, повеска, освещение. Такое мероприятие под силу миллионерам. Павел, может, у тебя в банке открытый счет? — съязвила Римма.
Павел помолчал, о чем-то думая.
— Володя, ты хорошо знаком с Масутом Фаткулиным? Он в ЦДХ большой человек, председатель исполкома Международной конфедерации союзов художников России, стран СНГ и Балтии.
— Павел, — удивилась Римма, — как ты запомнил такое длинное название?
— Выучил, когда каждый день ходил мимо таблички на двери его кабинета. Я руководил ремонтом и оформлением его офиса в ЦДХ. Тогда-то мы и познакомились с Масутом Махмудовичем.
— Я, конечно, не близкий товарищ Фаткулину. Мы познакомились в Сенеже, когда приезжали на творческие группы живописцев. Давно это было. При встрече мы и теперь всегда здороваемся, — ответил я.
— Володя, — сказала Римма, — в этом году Масут открывал нашу выставку в ЦДХ, мне показалось, что вы общались как старые друзья.
— Ну, хорошо, Володя, давай не будем откладывать и завтра же вместе пойдем к нему на прием. Может, он поможет с залами ЦДХ, — предложил Павел.
— Я даже больше скажу, если Масут согласиться, это будет для нас большим благом. Тогда он будет одним из главных организаторов выставки. Нам вдвоем, без поддержки Фаткулина не потянуть такое мероприятие.
— Отличная мысль, — одобрил Павел, — надеюсь, что ты, Володя, уговоришь Масута.
— Павел, для такого серьезного дела, как выставка, нужна картина или скульптура, которая стала бы ее своеобразной визитной карточкой. Я давно готовлюсь написать такую картину, и теперь пришло время воплотить это в жизнь. Героями ее станут известные деятели литературы и искусства, и, конечно же, будущее страны — дети. Они собрались на главной площади русского города Таруса на ежегодном Рихтеровском музыкально-художественном фестивале. Я уже нарисовал множество эскизов и окончательно остановился на одном из них.
Римма взглянула на меня, и, увидев, что я одобрительно кивнул головой, вынула из шкафа папку с эскизами.
Рассматривая их, Павел спросил:
— Ты кому-нибудь показывал эти рисунки?
— Да, Сереже Кузину. Он одобрил мою идею, особенно ему понравилось композиционное решение картины. Эту тему я обсуждал и с Юрием Ивановичем Нехорошем. Он загорелся: «Ты должен воплотить свою идею в жизнь. Так неожиданно и по-новому придумать композицию! Разместить, такое количество известных людей за одним большим круглым столом! Я с тебя не слезу, пока не закончишь картину, брось все и пиши. Помни, что, к сожалению, жить осталось не так много. Я уверен, что эта работа займет достойное место среди лучших твоих произведений».
— Теперь Володе осталось всего ничего, — глубоко вздохнула Римма, — всего на всего написать картину, где больше сотни персонажей. Он не думает о том, что ему придется стоять у мольберта от рассвета до сумерек не меньше года. Придется безвылазно быть в Москве. Все будет отдано работе над произведением.
— Центром композиции будущей картины станет рояль Рихтера. Японцы подарили Тарусскому фонду Святослава Рихтера белый рояль, — сказал я. — Его поднятая крышка, словно крыло белого лебедя, будет возвышаться над персонажами. Верхнюю часть композиции займет собор Петра и Павла.
— Здорово задумал, Володя! Поскольку картина многофигурная, по-видимому, она будет большого размера? — спросил Павел.
— Размер имеет, конечно, значение, но это не главное. Я уже сказал, что давно вынашиваю эту композицию. Назову ее «Путь к единству. Тарусский серебряный шар искусств».
— Если ты готов начать писать, я подарю тебе холст. Считай это моим благословением. Прошу только, не меняй названия, выставку так и назовем, — попросил Павел.
— Спасибо за холст.
— Теперь мне осталось только купить подрамник для Володиной картины и натянуть твой холст, — сказала Римма.
Уходя, Павел напомнил:
— Завтра с утра едем к Фаткулину в ЦДХ с нашими предложениями. Встречаемся в вестибюле.
Утром следующего дня мы уже сидели в кабинете Фаткулина, подробно излагая концепцию будущей выставки.
Фаткулин выглядел как всегда: со свежим, гладко выбритым лицом, в элегантном костюме, подчеркивающим его тонкую подвижную фигуру, от которой веяло энергией, словно от спортсмена, стоящего на старте беговой дорожки.
Внимательно выслушав нас, он сказал:
— Идея замечательная! Подобную выставку делать надо. Безусловно, я помогу всем, что от меня зависит. Зал вы получите.
— Масут, ты свои работы дашь на выставку? — спросил я.
Он засмеялся.
— Вот теперь мои картины! — похлопал он ладонью по письменному столу.
— Жаль, твои работы мне всегда нравились, еще, когда ты приезжал в Сенеж из Узбекистана. Я запомнил твой групповой портрет художников, где ты изобразил себя лежащим в вальяжной позе, на первом плане картины. Это произведение до сих пор висит в вестибюле Дома творчества, — сказал я.
— Это мой подарок Сенежу. Мы с тобой, Володя, много написали там. Правда, это было давно, а теперь, — он нежно погладил письменный стол, — вот мой мольберт.
— Масут Махмудович, — спросил Павел, — так мы можем рассчитывать на поддержку Международной конфедерации союза художников и на вас как ее Председателя?
Получив заверения об участии конфедерации в предстоящей выставке, мы покинули кабинет. Лицо Павла было счастливым, да и я был рад повидать Масута.
Была весна, я уже работал над картиной. Павел продолжал заниматься устройством выставки. Однажды он зашел в мастерскую.
— Володя, я смотрю, у тебя работа идет. У нас тоже: уже собираем деньги на каталог выставки. Недавно я встретил Ильича, он тоже хотел бы принять участие в организации нашего мероприятия. Говорит, что у него есть знакомые олигархи, которые могут спонсировать наш проект. Сам понимаешь, как это важно.
— Если есть человек, активно готовый помогать, да еще с большими связями, я буду только рад, — ответил я.
— Хорошо. Ты работай спокойно. Надеюсь, что к декабрю картина «Путь к единству» будет окончена. Вчера видел Сережу Кузина. Он плохо чувствует себя, болеет, но продолжает постоянно писать, краски на палитре у него не бывают сухими. Он обрадовался, узнав, что в твоей картине будет и его портрет, среди многих других художников, — рассказал Павел. — Я всегда слышу добрые слова в твой адрес от Сергея, он передает большой привет. Я посоветовался с Кузиным и по поводу Ильича. Сережа, в отличие от тебя не одобрил моего желания соединить усилия с этим человеком.
— Что конкретно сказал Сергей?
— Ответил, что не доверяет Ильичу и не советует с ним связываться.
Все лето и осень я простоял у мольберта. До самых сумерек продолжал работать, дел короткий перерыв на обед, и вновь брался за кисти, пока Римма не отнимала их у меня. Поздно вечером замертво падал в постель, чтобы с шести утра вновь стоять у картины.
Павел стал редко появляться у нас в мастерской. Правда, иногда звонил, держа в курсе всех дел, а порой советовался. Подробно рассказывал о трудностях, с которыми приходится сталкиваться. Организационных вопросов было очень много: нужно было поехать в Иваново и закупить сотни метров ткани, чтобы обтянуть щиты для будущей экспозиции картин в ЦДХ, найти приличную типографию, чтобы напечатать каталог, выйти на государственные и общественные организации, и главное — найти деньги.
— «Много шума из ничего», все обещанное Ильичом оказалось блефом, приходится самому вкалывать, — рассказывал мне Павел, заглянув однажды в мастерскую, чтобы посмотреть, как идет работа над картиной. — От Ильича толку никакого, однако тянуть одеяло на себя он умеет прекрасно, в этом он преуспел, — горячился Павел. — Вот от Масута я получаю поддержку, он выделил для предстоящей выставки центральный зал второго этажа ЦДХ. Фаткулин интересовался, куда ты пропал, Володя. Я ответил, что ты занят, пишешь картину большого размера, по вертикали — под два метра, для предстоящей выставки.
— Рад, что он до сих пор не потерял форму, — ответил мне Фаткулин. — Картина, написанная специально к выставке дело нужное и серьезное. Володе не привыкать к таким полотнам. В моем запаснике в Подольске есть его работы, закупленные с выставок еще в советское время. Так они почти все такого же размера и даже больше. Передавай ему привет, мне жаль, что давно не видел его.
Закончив картину «Путь к единству», я пригласил в мастерскую известного художественного критика Юрия Нехорошева, автора монографии о моем творчестве. Юрий Иванович много лет писал статьи и рецензии о моих картинах для периодической печати. Нехорошев принес в подарок только что вышедшую книгу о художниках «Шестидесятники».
— Володя, тебе первому дарю свою новую книгу. Следом выйдет второй том.
Он открыл книгу на страничке с оглавлением.
— Здесь написано о больших мастерах искусства. Назову только несколько имен: Церетели, Акритас, Моисеенко, Мыльников, Нисский, Оссовский, Стожаров и ты, Артыков, попал сюда. Хорошая компания? Правильно. Замечательная.
Юрий Иванович взял ручку и подписал книгу: «Владимиру Артыкову — живописцу, с глубоким почтением, радостью и надеждой на будущие творческие встречи — автор Юр. Нехорошев».
— Спасибо, Юрий Иванович! Не ожидал.
— А теперь показывай свою новую картину, — сказал он.
После просмотра работы, Юрий Иванович предложил:
— Быстрее сделай большую хорошую фотографию и обязательно покажи Зурабу Константиновичу еще до открытия выставки. Я уверен, что ему она понравится.
Я исполнил просьбу Юрия Ивановича, а заодно захватил репродукции прежних своих работ. В кабинет Церетели меня провела помощник Президента Ирина Владимировна Тураева.
Церетели сидел за массивным столом. Несколько женщины, по всей вероятности, искусствоведы, расставляли на стулья планшеты с эскизами монументально-декоративной росписи, как видно, для предстоящего обсуждения.
Я положил на стол свою большую папку с репродукциями и открыл ее. Президент Академии стал внимательно разглядывать картины.
— Знаю, помню, — иногда говорил он, одобрительно кивая головой и задерживая свое внимание на некоторых из них.
Вдруг громко сказал:
— Вот, посмотрите, как надо работать, — и поднял над головой репродукцию «Каракумский канал».
Искусствоведы повернули головы к Президенту.
— Вы говорите, что у нас не пишут тематические картины, а это, по-вашему, что?
Церетели показал им еще несколько репродукций.
— Говорите, что некого в Академию принимать. Вам надо больше общаться с художниками, тогда будете лучше знать их работы.
Дойдя до последнего листа, он увидел «Путь к единству».
— Это и есть новая картина, специально написанная к предстоящей выставке, — пояснил я.
Церетели стал внимательно разглядывать ее, пальцем водя по портретам.
— Узнаю… Акритас, Салахов, Зверьков, Сидоров. А вот и Юра Нехорошев.
Он оглянулся на меня, улыбаясь и показывая пальцем на свой портрет, сказал:
— Это я? Похож!
Я нагнулся над столом и стал называть фамилии остальных персонажей.
— Это Ахмадулина, ее муж Мессерер.
— Я люблю Беллу Ахмадулину, умная и талантливая поэтесса.
Во время всего нашего диалога около стола продолжала стоять Ирина Владимировна.
Церетели сказал ей:
— На выставке картину повесить туда, куда укажет Артыков.
На прощание Церетели пожал мне руку, и мы с Ириной Владимировной вышли из кабинета.
22 октября 2008 года в Центральном выставочном зале, на фоне картин признанных мастеров Церетели, Акритас, Никогосяна, Зверькова, Салахова, Сидорова, братьев Ткачевых, Савостюка, Назаренко и других академиков состоялось торжественное открытие выставки «Путь единства». Цветы, приветствия, поздравления от иностранных гостей.
Президент академии художеств Церетели был в плотном окружении журналистов и телеоператоров, искусствоведов и художников. Увидев меня в толпе, он, улыбаясь, приветливо махнул рукой, приглашая подойти ближе. Несколько объективов телекамер были наведены на Церетели. Я с трудом протиснулся сквозь нарядную толпу.
— Где повесили твою картину? — спросил Церетели, обводя глазами зал.
— Вон она, в левом крыле зала висит.
Он повернул голову в ту сторону и, увидев картину, одобрительно кивнул и широко улыбаясь, показал указательным пальцем.
— Вижу, Артыков. Сейчас освобожусь, и подойдем ближе, посмотрим.
В этот момент, бесцеремонно оттеснив меня от Церетели, к нему вплотную подошла очень красивая девушка, высокого роста, похожая на модель. Лицо Церетели оживилось, они вместе медленно пошли по направлению к моей картине.
Неожиданно их окружила группа греческих художников, в которой был и Ильич. Он взял под руку Цертели и, развернув, повел в другую сторону. Вся масса гостей потянулась за ними. Я понял, что это было сделано Ильчом нарочно. Я подумал: «На что способны завистливые люди».
Я вернулся к Римме. Она стояла с нашими гостями, оживленно разговаривая и разливая шампанское в пластмассовые стаканчики. Гости плотно стояли у картины, разглядывая ее и выискивая себя и знакомых среди персонажей.
Все обрадовались моему появлению. Я тоже взял стаканчик и стал принимать поздравления, чокаясь то с Ваней Тартынским, моим однокурсником, то с незнакомыми художниками, участниками выставки.
— Ты уловил мое сходство, я сразу узнал себя по зеленому свитеру, — смеясь, сказал Ваня, — Спасибо за автограф на постере, я повешу твою картинку над рабочим кульманом.
Подошел Рафаэль Акопов. Шарфик, как всегда, украшал его короткую шею и был небрежно повязан крупным широким узлом под белым воротником апаш. Наклонив набок голову и прищурив один глаз, он довольно долго смотрел на картину.
— Не узнаю девушку рядом с собой. Кто, такая красавица?
— Рафик, это — моя дочь Вика.
— Она, конечно, у тебя или художник или актриса. Угадал?
— Нет, она врач. Нарколог, между прочим.
— Да, — задумчиво произнес Рафаэль, — наркологи нам нужны.
Римма заранее предусмотрительно оформила несколько репродукций картины в рамочки под стеклом.
— Будем дарить друзьям, — сказала она.
Я подписывал автографы с обратной стороны постера, удобно приспособив спину жены в качестве секретера, что очень развеселило одного из персонажей картины Георгия Павловича Гладышева. На картине он стоял по правую руку от Церетели, рядом с женой, красавицей Заретой. Гладышев, ученый с мировым именем, Президент Международной академии творчества пригласил на выставку Марьям Акаеву, жену экс-президента КиргизииАскара Акаева. Она была изображена на картине, и я написал ей теплые слова на обратной стороне постера.
Римма ухаживала за Юрием Ивановичем Нехорошевым, он пришел, несмотря на то, что не совсем хорошо себя чувствовал.
Подошел крупный мужчина — художник Сергей Витальевич Горяев, председатель Союза художников России.
— Володя, ты меня не забыл, спасибо. Я еще издали узнал себя. Поздравляю.
— Еще бы не увидеть такого Гулливера, — засмеялся Юрий Иванович, — и твою Наташу Аникину тоже легко узнать, жаль, что она не увидела себя.
Они отошли в сторонку, держа в руках стаканчики и оживленно беседуя о своих делах.
Неожиданно кто-то нежно закрыл мои глаза ладошками, прижавшись к спине.
— Оксана! Я узнал тебя! Где твой муж Юра Уланов? — спросил я, целуя ее в щечку.
— Мы с Вадимом Дербеневым пришли поздравить тебя, — услышал я голос Уланова.
Я повернулся и увидел своего друга оператора с фотокамерой в руках. Он сказал:
— Узнаешь, кого я привел? Да, правильно, это — Вадим Дербенев. Пока ты прорывался сквозь толпу к Церетели, мы с Вадимом успели изучить картину и выпить за твое здоровье. Вадим сразу узнал меня по седым усам и фотокамере в руках.
Мы расцеловались с Вадимом, вглядываясь в постаревшие лица и седые головы.
Я давно не видел Дербенева и теперь был рад встрече с известным оператором и режиссером, моим давним знакомым, который еще совсем молодым блестяще снял фильм «Человек идет за солнцем» режиссера Михаила Калика. Тогда о его работе сразу заговорили как о явлении в операторском искусстве.
Уланов начал фотографировать всех на фоне картины. В этот момент незаметно подошла Таня Назаренко с бокалом шампанского и огромным букетом цветов. Она встала рядом со мной, горделиво задрав носик.
— Снято, — сказал Уланов.
Мы остались у картины вдвоем с Таней. Она внимательно разглядывала полотно. Я решил немного разыграть ее.
— Таня, извини, что-то не уловил я в твоем лице, не совсем получилось сходство.
Таня посмотрела на меня, сделала глоток шампанского и с интонацией учительницы ответила:
— Нет, я у тебя похожа!
— А мне сказали, что не очень.
Таня топнула ножкой, и упрямо сказал:
— Нет, похожа, я сразу себя узнала! — и она с удовольствием пригубила шампанское.
— Тебе такого успеха коллеги не простят, это я по себе знаю, — взглянув мне прямо в глаза, тихо и с сочувствием произнесла Таня.
Я поцеловал эту чудную женщину и талантливого художника в губы.
Когда-то, в 1982 году, мы с Таней получали академические награды из рук Президента Академии художеств СССР Томского. Назаренко за картину «Декабристы», а я за «Визит дружбы» и «Открытие памятника Ленину». Мы вспомнили об этом, и выпили шампанское до конца. Таня растворилась также незаметно, как и появилась.
Неожиданно я увидел режиссера Ахмата Маликова. Оказывается, он незаметно для нас снял всю сцену диалога с Татьяной Назаренко, и продолжал снимать с рук, выхватывая наиболее интересные моменты.
— Предлагаю всем сняться на фоне Володиной картины, только не позируйте, продолжайте тусоваться, — скомандовал Ахмат, продолжая съемку.
Потом он подошел ко мне.
— Володя, я успел снять момент вашего разговора с Церетели, и обязательно вставлю эти кадры в будущий фильм о вернисаже.
На закрытии выставки, под старый Новый год, в торжественной обстановке нам с Риммой вручили по увесистому каталогу, перелистывать который было трудно, а нести в руках еще труднее, а к ним памятные дипломы участников.
В конце февраля позвонила Ирина Тураева. После приветствия она сказала:
— Владимир Аннакулиевич, 3 марта вы приглашаетесь на Президиум академии в Белый зал. Прийти надо к двенадцати часам. Вас ждет приятный сюрприз. Приходите с Риммой Николаевной. Не забудьте одеть галстук.
Белый зал Президиума мне был хорошо знаком. Рядом с ним располагался богато украшенный глубокой резьбой по дереву зал, где в 1982 году мне вручали Диплом академии художеств СССР, подписанный Николаем Васильевичем Томским, Президентом академии. После получения наград мы группой прошли в Белый зал, поздравляя друг друга и обмениваясь впечатлениями. Возбужденное состояние еще не покинуло нас. Стены «Белого зала» были задрапированы серебристым льном. От верхнего света картины Николая Михайловича Ромадина, вывешенные на стенах, смотрелись особенно торжественно. Я любовался хорошо мне известными вещами выдающегося пейзажиста: «Затопленный лес», «Последний луч», «Есенинский вечер». Воздух словно заполнился запахами русского леса. Я вспомнил, что на следующий год мастеру исполняется восемьдесят лет и, по-видимому, эта выставка была не случайна в академии.
Подошел Валерий Левенталь.
— Какая философская живопись!
Таня Назаренко сказала:
— Я недавно была на Масловке в мастерской Николая Михайловича. На мольберте увидела картину «Курган», она полна такой же духовной силы, как и эти полотна.
— Чтобы достичь такой глубины чувств, надо полностью отрешиться от суеты, — сказал я.
В Академии художеств нас встретила Ирина Владимировна, проводила в Белый зал и посадила на первый ряд, справа от овального стола Президиума. Постепенно зал заполнялся, академики рассаживались за столом согласно табличкам с фамилиями. Журналисты устанавливали телекамеры, от них по полу тянулись тонкие кабели.
Прямо перед нами, за отдельным маленьким столом, сидела одетая в черное Бельская. На шее и руках — старинное туркменское серебро. Лицо ее было бледно. Я помнил ее еще молодым референтом Союза художников СССР на Гоголевском бульваре, где она фланировала со значительным видом по коридорам с гордо поднятой головой, и была также задрапирована в черное и также, как сейчас, увешена тяжелым серебром.
Начались доклады членов Президиума и выступления гостей.
Зураб Константинович сидел совсем близко, слева от меня. Он внимательно и сосредоточенно слушал доклады. Толстым карандашом он все время рисовал что-то в альбоме. Иногда неожиданно поднимал голову и задавал вопросы или вносил предложение. Речи длились довольно долго. Наконец Церетели встал. Лицо его стало мягче, он широко улыбнулся и, окинув зал взглядом, сказал, что сейчас наступит приятная часть Президиума.
— Будем вручать награды академии достойным!
В зале оживились. Референты стали называть фамилии награждаемых.
Наконец дошла очередь и до меня. Я сделал два шага и оказался около Президента. Референт подала Церетели синюю коробочку и диплом в рамочке.
Она громко объявила:
— Живописец Владимир Артыков награждается «Медалью Шувалов» Российской академии художеств.
В зале раздались аплодисменты. Церетели открыл крышку и показал всем медаль. Крепко пожав мне руку, он передал вместе с медалью и Диплом академии. Вспышки фотокамер на мгновение ослепили меня. Зураб Константинович сказал несколько слов о моей картине «Путь к единству» и, пожав мне руку, кивком головы показал на трибуну с микрофоном. Я выразил благодарность Президенту и всему Президиуму за столь высокую оценку моего скромного труда.
Когда мы с Риммой покидали зал, меня обступили, поздравляя, знакомые художники и друзья.
Меня обняла Татьяна, референт по театру у Бориса Асафовича Мессерера. Я хорошо ее знал еще по работе в секции театра у Александра Павловича Васильева. В свое время она немало писала обо мне как о художнике театра и кино.
— Володечка, поздравляю тебя, «Медаль Шувалов» очень высокая награда. Редко кому ее вручают. Жаль, что ты перешел от нас в живописцы, но, мы тебя помним и любим.
Я поцеловал Таню.
Олег Савостюк встал из-за стола, обнял меня, и мы расцеловались.
— Римма, а ведь Володя не написал меня в своей картине, — с легкой укоризной сказал он, — а мы — давние друзья.
— Олег, в картине у меня только те, кто часто бывал в Тарусе, или жил там.
Олег засмеялся.
— Я двадцать пять лет ездил в Тарусу.
— Прости, Олег. Я не знал об этом.
— Ладно, Володя, я шучу. Поздравляю тебя и с картиной и с медалью. — он крепко пожал мне руку.
Мы шли по Пречистенке, весеннее солнце радовалось вместе с нами.
— Римма, почему я не написал Савостюка? Затмение. Мы ведь знаем друг друга очень давно. Но я никак не связывал Олега с Тарусой. Для меня новость, что он посещал эти места.
— Володя, — ответила Римма, — в Тарусе был Дом творчества московского Союза художников, а Савостюк, как тебе известно, в то время возглавлял МОСХ, был его бессменным председателем. Естественно, что он мог бывать в Тарусе. Я ездила туда лет десять подряд, но ни разу не встречала Олега Михайловича. Его искреннее сожаление о том, что он не попал в твою картину, говорит о многом. Это приятно! Это надо воспринимать, как признание твоего успеха.