Глава 24

Глава 24

Закончилась работа над фильмом «Служа отечеству». Я был доволен ассистентом Аванесовым, он работал с большой отдачей и, что было немаловажно, являлся абсолютным трезвенником. В кино это большая редкость. Как-то я сказал ему:

— Эдик, ты что, никогда не пил? Редко в творческой среде можно встретить совершенно не пьющих людей, вот ты один из них.

— Что вы, Владимир Аннакулиевич, пил, да еще как! Сразу после окончания института я работал в Ташкентском художественном фонде, где мы с бригадой оформляли колхозные клубы, дворцы культуры, гостиницы, рестораны, кафе, и каждая сдачи объекта заканчивалась обильным застольем. Директора совхозов, председатели колхозов, как правило, люди хлебосольные, авторитетные, некоторые из них депутаты и даже Герои социалистического труда. Отказываться от приглашения таких людей невозможно. Да и в бригаде, в которой я работал, была традиция: после трудового дня, а тем более по завершению объекта надо обязательно выпить, чтобы расслабиться. Я и не заметил, как постепенно докатился до того, что каждое утро похмелялся, чтобы не тряслись руки. Расписывая сложные узбекские орнаменты я все время ловил себя на мысли, что жду окончания рабочего дня, чтобы вечером принять на грудь. Выпивая, я сначала перестал закусывать, а потом и вообще появилось отвращение к еде. Не раз я лечился, но, выходя из больницы, опять начинал все с начала.

И так продолжалось из года в год. Мама горевала больше всех, ей казалось, что виной тому рано ушедший отец, который мог бы повлиять или удержать меня от этого страшного порока. Врачи советовали окончательно порвать с пьющими коллегами, с которыми мы зарабатывали большие деньги, которых я, в сущности, и не видел, все уплывало в бездну вместе с водкой. После очередного длительного лечения врачи опять предложили мне сменить обстановку, что я, наконец, и сделал. Расстался с художественным фондом и начал искать новую работу. Так я оказался на киностудии, куда меня взяли ассистентом художника-постановщика с испытательным сроком, где провел уже несколько фильмов, полюбил и втянулся в свою новую работу в кино.

Скажу откровенно, художники, у которых я был ассистентом, были довольны мною, дирекция киностудии тоже. Некоторые из художников-постановщиков даже говорили мне, что я уже достаточно набрался опыта, чтобы получить постановку. Когда замдиректора по производству студии предложил мне быть вашим ассистентом, Владимир Аннакулиевич, я обрадовался и одновременно испугался, а вдруг вы не согласитесь, но, к счастью, все обошлось. У меня к вам большая просьба, не могли бы вы поставить мою фамилию в титрах рядом с вашим именем на нашей картине «Служа Отечеству». Это дало бы мне надежду в дальнейшем стать художником-постановщиком. Вы, Владимир Аннакулиевич, известный в кино человек, тем более на фильм приглашены со стороны, и, не будучи у нас в штате, абсолютно независимы от руководства Ташкентской киностудии. Конечно, я не претендую на причитающееся вам постановочное вознаграждение по окончании фильма, но если вы меня не поддержите, и не пойдете мне навстречу, то у меня уже не останется никаких шансов выбиться в художники-постановщики. Я раньше просил об этом своих шефов, некоторые обещали, но не сдержали слова.

Выслушав его, я проникся состраданием к его судьбе. Эдик стал теперь абсолютным трезвенником и стремился понять и вникнуть в сущность моих эскизов и творчески воплотить их в строительстве декораций. Я поощрял его инициативу, но естественно все держал под контролем и тактично исправлял его огрехи. После некоторых колебаний я дал ему слово, что поставлю его фамилию в титрах после моего имени, дав ему возможность на дальнейшую самостоятельную творческую деятельность. Но, мне надо было поставить в известность об этом Латифа, посоветоваться с ним, послушать мнение режиссера-постановщика.

Эдику же я сказал:

— Мне нужно знать мнение Файзиева, и после разговора с ним я дам тебе окончательный ответ. Ты должен меня понять: Латиф Файзиев пригласил меня на фильм, он не только режиссер-постановщик, но и мой друг, и с его мнением я обязан считаться.

Я рассказал обо всем Латифу.

— Ты хорошо подумал? — Спросил он меня, — авторы обычно не делятся так просто творчеством с кем-то, ведь эскизы твои, в режиссерской разработке участвовал ты, мы вместе с тобой и оператором выбирали натуру, ставили кадр, одним словом вместе провели фильм. Ты что, решил благотворительностью заняться?

— Понимаешь, Латиф, Эдик очень хорошо работал ассистентом на картине и надо помочь человеку подняться к самостоятельной деятельности.

— Хорошо работал твоим ассистентом? Это замечательно, вынесем ему благодарность с занесением в личное дело! Но ты забыл, что это его обязанность хорошо работать, если бы он не справлялся, ты его сам, первый бы убрал с картины. Не так ли?

— Да, это верно, если бы он плохо работал, я бы его заменил. Но тут несколько другая ситуация. Он провел уже немало фильмов ассистентом и набрался богатого опыта у хороших художников, некоторые так же, как и я, считают, что Аванесов вполне может работать самостоятельно. Почему бы ему не помочь в этом? У вас на студии появится в штате еще один художник-постановщик, разве это плохо?

— Да нет, это, конечно хорошо, но меня поражает, Володя, твоя доброта. Вот так, просто, поделиться соавторством — в моей практике еще не встречалось такого. Откровенно говоря, ты не прав! В нашей сложной исторической картине я видел художником только тебя, почему и пригласил — Артыкова, а теперь, когда картина закончена, ты мне предлагаешь такой странный альянс, и мне не понятно, почему ты решил поделиться с кем-то соавторством. Решать, конечно, тебе, но лично я не хочу видеть рядом с твоим именем кого бы то ни было. Я категорически против этого, и сказать по правде, удивлен. А Аванесов за доблестный труд на фильме получит свои премиальные и нашу благодарность. Я думаю, этого будет достаточно. Вот так! Это мой тебе окончательный ответ. А дальше решай сам.

Слово, данное Аванесову, я сдержал. Написал официальное заявление на имя генерального директора киностудии с просьбой поставить художниками-постановщиками в титрах фильма наши фамилии рядом.

Никакой благодарности от Эдика я не услышал, он принял это как должное, а Латиф обиделся на меня, видимо он остался при своем мнении. До сих пор не могу понять, почему он так ревностно отнесся к этой истории. Но мне было приятно помочь человеку пробиться к самостоятельному творчеству. Не только Латиф, но и оператор Довран не одобрил мой поступок, по этому поводу я не раз слышал в свой адрес упреки и непонимание и от других режиссеров, операторов и художников. Прошло несколько лет, и Эдик, с моей подачи, стал-таки художником-постановщиком и провел несколько картин самостоятельно.

После сдачи фильма в Госкино я вылетел из Москвы в Ашхабад. Здесь меня ждали жена и дочь Вика, которая училась в девятом классе. Она просила пойти с ней в школу, чтобы я познакомился с ее классным руководителем:

— Папа, тебя ни разу не видели за девять лет в школе, я хочу развеять сомнение учителей в том, что у меня есть отец.

Отказать любимой дочери, которая так редко видела отца, я не мог и на следующий день мы с Викой пошли в школу. В вестибюле Вика подвела меня к молодой женщине:

— Лапина Римма Степановна, — сказала она и протянула мне руку, — классный руководитель вашей дочери. Наконец-то мы видим папу Вики, у вас замечательная девочка, хорошо учится. Мы смотрим фильмы, в которых вы работали, и очень хотели бы устроить в школе встречу с вами, чтобы вы рассказали нашим ребятам, как снимается кино, об артистах, о каскадерах, об интересных случаях, ну и о работе художника в кино, о которой мало, что известно. Наша школа носит имя Пушкина, а в актовом зале нет даже портрета великого поэта. Наш директор Василий Иванович Кошмин хотел заказать портрет Пушкина в Художественном фонде, но когда ему назвали стоимость, он пришел в ужас. В школе таких денег нет, поэтому у меня убедительная просьба, не могли бы вы помочь нам, я знаю, что вы очень заняты, но может кто-нибудь из ваших знакомых художников согласиться нарисовать портрет поэта для школы по божеской цене. Никогда не думала, что простой портрет, может так дорого стоить!

— Хорошо, я поговорю с руководством Худфонда о приемлемой для вас цене. Может они пойдут навстречу и даже подарят портрет Пушкина.

— Заранее благодарю вас, Владимир Аннакулиевич.

Свое обещание я выполнил, купил в Художественном салоне портрет Пушкина и подарил школе, сказав, что это подарок от Худфонда.

Я давно не видел дочку и удивился, как она подросла. Когда раньше я приезжал со съемок и входил в дом, маленькая Вика бежала ко мне с моими тапочками в руках, смеялась и кричала:

— Володя — отец приехал, Володя — отец приехал!

Я брал ее на руки и высоко поднимал над собой. Теперь это была уже барышня. Красивая девушка с черными гладкими волосами и голубыми глазами. Следующий мой приход в школу был на выпускной вечер, где Вику отметили среди лучших выпускниц. Я передал ей большой букет роз, который она тут же отдала Римме Степановне.

В Ашхабаде я задержался ненадолго, но успел поработать на двух спектаклях. В Русском драматическом театре им. А. С. Пушкина, по договоренности с режиссером Владимиром Коренкиным осуществил художественное оформление спектакля «Старомодная комедия» по пьесе А. Арбузова. Эскизы к спектаклю я успел сделать в Москве, оставалось только утвердить их на художественном совете театра. Премьера прошла удачно и со мной заключили договор на следующий спектакль «Муж и жена снимут комнату» драматурга Михаила Рощина с режиссером Виктором Полицаевым.

В следующий приезд меня вновь пригласили художником-постановщиком спектакля «Пена» Сергея Михалкова, а на одну из главных ролей в спектакле, жену Махонина, пригласили известную московскую актрису Ольгу Аросеву. Вся труппа собралась посмотреть на нее во время генеральной репетиции, которая проходила уже в готовой декорации, где актеры были в костюмах и гриме. Аросева, войдя в декорацию «квартира Махонина», обошла ее, осмотрела, подошла к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж, где была установлена дверь с матовым стеклом, поднялась на две ступени и спросила:

— Эта винтовая лестница ведет на второй этаж? Там тоже будет игровая сцена? В моем возрасте прыгать по крутым ступеням трудновато.

Я успокоил Аросеву:

— Вам туда прыгать не придется, там, за дверью с матовым стеклом будут силуэтом видны целующиеся ваша дочь с женихом, по пьесе, конечно же, — добавил я улыбаясь.

— Ну, слава Богу, мне не придется карабкаться туда и целоваться с женихом. Твоя декорация несколько необычна, это скорее декорация кино, чем театральная. В этом интерьере можно не только играть, но и жить. Вот в нашем, московском театре «Сатиры», где я служу, этот спектакль «Пена» идет почти без декораций. Наш художник поставил на сцене, на вращающийся круглый подиум машину «Жигули» красного цвета и все актерские мизансцены крутятся вокруг нее, а она вращается вокруг актеров. Вот и вся декорация в нашей «Сатире». Наверное, это новое веяние, советский модерн, но мне больше нравится твоя декорация, — она обняла меня, — здесь я могу поиграть всласть и почувствовать себя хозяйкой большого Махонинского дома.

К приезду знаменитой актрисы в городе были развешены афиши с портретом Ольги Аросевой. Главный режиссер театра Ренат Исмаилов подарил ей свежеотпечатанную афишу, на которой расписалась вся труппа театра, в том числе и я. Актриса была тронута таким вниманием:

— Эту афишу я покажу в нашем театре главному режиссеру, пусть увидит мой портрет и поймет, с каким уважением надо относиться к артисту.

Все засмеялись шутке, хотя там была и доля правды. Не всякий театр дает портрет актрисы крупным планом на всю афишу.

Главный режиссер, Ренат Исмаилов, хорошо знакомый мне еще с начала семидесятых годов по Москве, где мы проходили «Курсы повышения квалификации главных режиссеров и главных художников театров» Министерства культуры СССР, рекомендовал режиссеру Полицаеву сделать со мной спектакль «Два веронца» В. Шекспира. Я располагал временем, поэтому согласился, а в дальнейшем, когда появлялся в Ашхабаде, работал уже с Ренатом Исмаиловым, с которым я сделал спектакли: «Загадка дома Вернье» по роману Агаты Кристи, «Приключение солдата Ивана Чонкина» Владимира Войновича, «Ограбление в полночь» Мирослава Митровича и другие спектакли.

2 апреля 1982 года в Центральном Доме Кино на Васильевской, состоялась премьера фильма «Служа Отечеству». Там я встретил Владимира Басова, который был ответственным за проведение премьеры нашего фильма. Не знаю, почему оказался в этот вечер именно Басов, но для себя я решил, что сыграла роль их давняя дружба с Латифом еще со времен студенческих лет во ВГИКе. Он подошел ко мне, мы обнялись, его лицо мне показалось встревоженным. Приглушенным голосом он сказал:

— Как хорошо, что ты пришел, тезка.

— Как же я мог не придти на премьеру своего фильма, да еще в Дом Кино?

— Ты не в курсе, что произошло?

— Нет, а что случилось?

— Латиф с обширным инфарктом лежит в реанимации, — сказал Басов, — это случилось в Ташкенте, буквально накануне его вылета в Москву на премьеру. Я сам узнал об этом полчаса назад. Из Ташкента прилетел первый секретарь Союза кинематографистов Узбекистана Малик Каюмов, ты его, конечно, знаешь. Идем со мной, он сидит в дирекции Дома Кино, будем решать: проводить премьеру или нет.

От его слов у меня похолодело все внутри, на глазах навернулись слезы, а в груди появился комок. Владимир Басов взял меня под руку, и мы пошли в дирекцию. При нашем появлении Малик Каюмов встал, мы поздоровались. В кабинете было несколько человек, лица которых я не запомнил. Басов сказал:

— Артыков уже в курсе происшедшего.

Малик Каюмов доверительно положил руку мне на плечо и, глядя мне прямо в глаза, сказал:

— Только что я по телефону разговаривал со Светланой, супругой Латифа, она просила не отменять премьеру. Учитывая, что будут гости из посольства Афганистана, чиновники Госкино и другие приглашенные друзья и коллеги Латифа, а также назначен банкет в ресторане, надо провести вечер как обычно, будто ничего не случилось

— Володя, — обратился Басов ко мне, — ты единственный из постановщиков фильма, короче — старший. Актеры, которые у вас снимались и другие члены группы уже в зале, я открою вечер, расскажу о Латифе, о его творчестве, но представлять группу придется тебе, так как я не знаком со многими из них.

— Наверное, Малик Каюмов, как секретарь Союза кинематографистов скажет несколько слов? — Спросил я.

Малик Каюмов отрицательно покачал головой:

— Нет, Володя, придется тебе представлять группу, как старшему, я возвращаюсь в Ташкент, я должен быть там.

Заканчивая свое выступление на сцене, Басов сказал:

— По весьма уважительной причине режиссер-постановщик, Латиф Файзиев, не смог прибыть на премьеру и поручил представлять зрителям актеров и членов съемочной группы фильма «Служа Отечеству» художнику-постановщику Владимиру Артыкову.

Я встал к микрофону, обвел глазами первый ряд зала, среди приглашенных сидели Сергей Аполлинариевич Герасимов, Тамара Федоровна Макарова, Георгий Склянский и гости из посольства Афганистана и чиновники Госкино. Я представил группу, стоящую на сцене под экраном. Погас свет, начался фильм. Мы с Басовым вышли в фойе, к нам подошли члены группы и сын Латифа от первого брака, с женой. Мне было известно, что они живут в Москве, оба солисты балета музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Мы с Басовым рассказали им о произошедшем несчастье и о том, что Малик Каюмов разговаривал с женой режиссера, и она подтвердила желание провести премьеру и не отказываться от банкета. Всем приглашенным, особенно иностранным гостям надо не дать понять о том, что случилось. Виктор Соцкий, не переставая, плакал.

— Возьми себя в руки, Витя, ты актер и обязан сыграть в любой ситуации. Да, нам всем тяжело, но Светлана просит провести этот вечер достойно, — сказал я.

— Да, Малик Каюмов и я, — сказал Басов, — тоже так считаем, вести стол на банкете будет Владимир Аннакулиевич, к сожалению, я не могу остаться на банкет, но верю, что вы достойно выйдете из положения.

К концу фильма я вошел в зал, постоял немного в темноте, через несколько минут зажегся свет. С первого ряда направлялись к выходу Тамара Макарова, Сергей Герасимов и его ассистент Георгий Склянский, давний мой приятель еще по ВГИКу и по фильму «Тайна предков», где он сыграл одну из ролей. Тамара Федоровна протянула мне руку, которую я поцеловал, Сергей Аполлинариевич пожал мне руку:

— Какие новости? Стало что-то известно о состоянии Латифа? — Спросил Герасимов.

— Малик Каюмов разговаривал с его женой, но это было часа три тому назад. Она передала, что пока он без сознания, находится в коме, — ответил я.

Тамара Федоровна вздохнула и сказала, обращаясь к Герасимову:

— Сережа, какое несчастье, нашему Латифчику плохо, а мы ничем ему помочь не можем.

Сергей Аполлинариевич погладил ее по плечу:

— Успокойся, Тамара, надеемся, что все обойдется, — он провел себе пальцами по лбу, будто что-то вспоминая, и повернулся лицом ко мне:

— Если я не ошибаюсь, на «Утоление жажды» с моим учеником, Борей Мансуровым, вы работали?

Я удивился его феноменальной памяти, про которую ходили легенды, он помнил всех и все, что происходило с ним.

— Да, Сергей Аполлинариевич, я был художником на «Утолении жажды», — ответил я.

Тамара Федоровна сохранила былую красоту и стать. Она была одета в черную водолазку, закрывающую ее шею под самый подбородок, с гладкой прической волос.

— Вы работали раньше с Файзиевым, еще до этой картины? — Спросила она меня.

Не успел я ответить, как Жора Склянский опередил:

— Володя работал с Латифом на двухсерийном фильме «Восход над Гангом».

Тамара Федоровна одобрительно кивнула головой:

— Будем надеяться, что наш Латифчик еще порадует новыми фильмами и с ним будет все хорошо, — грустно сказала она на прощание.

Потихоньку наша группа побрела к банкетному залу, я шел рядом с Виктором Соцким. Проводив Герасимова и Макарову, к нам присоединился Жора Склянский, мы пошли длинным коридором к вестибюлю, откуда лестница вела на третий этаж к ресторану. В гардеробной я увидел Басова и Валентину Титову, они надевали плащи, собираясь уходить. Увидев меня, Валентина дала мне знак рукой. Я подошел к ним. Оба они были встревожены, и мне показалось, что у Вали на глазах слезы, Басов взял мою руку и тихо сказал:

— Все кончено, только что звонила Света. Латифа больше нет. Он ушел от нас навсегда.

Неподалеку стоявший Виктор Соцкий громко разрыдался, он видимо понял или слышал, о чем мы говорили.