Фронт и тыл – едины

Фронт и тыл – едины

В годы войны огромное большинство людей работало с невероятным напряжением – и физическим и умственным. Непрерывно возникали все новые и новые сложные проблемы, требующие немедленного решения. Эти решения, как правило, находились.

Часто трудно было назвать автора технического решения. Мысли всплывали, как искры бушевавшего в людях пламени, перебегая от одного к другому, дополняя и обогащая одна другую. Именно такой коллективный поиск и приводил чаще всего к блестящим результатам.

…В броневом корпусе танка была одна небольшая, но важная деталь с длинной узкой щелью, называемой «визирной». Через неё, используя систему зеркал, водитель мог просматривать местность. Механическая обработка этой детали была очень сложной. Необходимо было вначале рассверлить высокопрочную сталь, а затем тщательно обработать внутреннюю поверхность щели длинной фрезой особой формы, носившей название «пальчиковой». Эта фреза до войны изготовлялась московским заводом «Фрезер» и даже тогда относилась к категории дефицитного инструмента. А тут возникло новое затруднение: «Фрезер» был эвакуирован из Москвы, а на новом месте ещё не успел смонтировать всего оборудования и наладить производство.

У нас на заводе оказалось всего две пальчиковые фрезы, причём одна из них была по существу негодной к употреблению.

Без детали с «визирной щелью» танковые корпуса изготовлять нельзя. Это было для всех очевидно. Как же быть?

Собрали инженеров и мастеров. Стали советоваться. Достать где-то на других заводах пальчиковые фрезы было делом безнадёжным. Следовательно, или надо было самим их делать, или придумать какую-то новую технологию изготовления детали с «визирной щелью» – без механической обработки.

Долго и жарко дискутировали на эту тему. И вдруг кто-то высказался за то, чтобы попробовать эти детали отливать. Если изготовить точные формы и постараться улучшить технику литья, то, может быть, и удастся уложиться в заданные размеры. Мысль была остроумной и захватила всех. В самом деле, если бы удалось отливать детали вместе со щелью, то это сразу решило бы многие сложные вопросы.

На заводе были прекрасные литейщики. Посоветоваться с ними? А может быть, все-таки связаться с соседним златоустовским заводом и в кооперации с ним попытаться самим организовать производство пальчиковых фрез? Что будет быстрее и надёжнее? Опасность, нависшая над страной, побуждала к быстрым действиям. Для сомнений и колебаний не оставалось времени.

Решили детали с «визирной щелью» отливать, только отливать!

И первые же отлитые детали показали, что избранный путь является реальным. Но выдержат ли они полигонные испытания? Качество любых броневых изделий проверялось помимо обычных для металлических изделий методов ещё путём обстрела их на полигоне. Полигонные испытания были конечными. Если детали выдерживали обстрел – они принимались.

Немедленно отправили несколько отлитых деталей на полигон. Полигон находился вблизи завода. Расстреляли детали по всем установленным правилам. Результаты отличные!

Значит, пальчиковые фрезы больше не нужны. Все повеселели, как будто бы у всех сразу прекратилась нудная зубная боль.

…В то время я почти каждый день разговаривал с В.А. Малышевым, который был наркомом танковой промышленности. Находился он недалеко от нас – в Свердловске. То я звонил ему и просил оказать ту или иную помощь, то он мне, расспрашивая о делах на заводе, давая советы, указания. Разумеется, я его информировал о затруднениях с инструментом, и в частности о невозможности достать пальчиковые фрезы.

И вот, когда литые детали с «визирной щелью» выдержали испытания, я позвонил Малышеву и рассказал, как мы вышли из трудного положения.

– Очень прошу немедленно выслать всю техническую документацию и парочку этих литых деталей, – сказал он. – Сегодня же пошлите! А может быть, и сами приедете. У нас тоже есть немало новинок. Академик Евгений Оскарович Патон такие чудеса делает по сварке брони! Приезжайте, сами увидите!

– Хорошо. Ночью выеду, утром буду у вас.

В то время опыт одного завода незамедлительно передавался другому, и это невероятно убыстряло процессы производства.

…А с фронта непрерывно шли разного рода запросы и информация о том, какие части танка следовало бы улучшить или изменить. Стали поступать также танки для ремонта. Как-то, внимательно осматривая один такой танк, прибывший с фронта, мы увидели на днище, у места водителя солдатскую медаль «За отвагу», На ленточке запеклось небольшое пятно крови. Все стоящие около танка, как по команде, сняли шапки и молча смотрели на медаль. Лица у всех были торжественно-суровые.

Старший мастер пролёта по механической обработке деталей Зверев с каким-то надрывом проговорил:

– Вот если бы меня сейчас насквозь прострелили, и то бы, кажется, легче было. Стыд сжигает всего изнутри, только и думаешь, что не все делаешь, что надо.

А надо сказать, что Зверева я видел у станков и днём и ночью. Его голова с огненно-рыжими волосами, как факел, пылала то в одном конце цеха, то в другом. Когда где-то не хватало деталей и он видел меня, то неизменно подходил и говорил:

– Опять деталей нет! Чем так работать, так лучше на фронт идти!

И вот теперь он снова передо мной. Лучи солнца падали на его голову, и создавалось впечатление, что она горит.

Вот и бывает – ходишь рядом с человеком и не видишь в нем ничего особенного, и вдруг узнаешь, что весь он как бы наполнен внутренним огнём, который ярко горит в нем, зажигая других.

Это было время, когда для огромного большинства людей не требовалось ни поощрения, ни принуждения – они сознавали свой долг и свою ответственность.

В другой раз мы получили сообщение, что немцы обнаружили в наших танках слабое место – стык между башней и корпусом. В специально отпечатанной немецкой инструкции с эскизом нашего танка указывалось даже, что стрелять следует именно в место стыка башни с корпусом. При точном попадании снаряд заклинивал башню, и она не могла вращаться.

Надо было быстро ликвидировать это слабое место. Уже не помню, кому первому пришла мысль, как устранить этот недостаток. Предложение было удивительно простым. На корпус танка перед башней закрепили броневые детали особой формы, позволявшие башне вращаться и вместе с тем полностью устранявшие возможность её заклинивания.

Немедленно все корпуса стали выпускаться с этими дополнительными деталями, а на фронт мы направили комплекты деталей для установки их на боевых машинах.

И сколько было таких предложений! Мы положили за правило после окончания одной смены и перед началом другой проводить короткие совещания инженеров и мастеров и рассматривать все те затруднения и помехи, которые были, а также меры к их устранению. Здесь же обращалось внимание на новые трудности. Все было подчинено одной цели: как ускорить производство, как лучше использовать оборудование, инструменты и материалы.

Эти короткие совещания-десятиминутки я невольно сравнивал с такими же совещаниями, которые мне приходилось проводить здесь же, в Челябинске до войны – пять-шесть лет назад. И тогда было много ценных предложений, высказываемых инженерами, мастерами, рабочими. Но были предложения и нереальные, связанные с необходимостью установки нового оборудования, а то и дополнительного строительства. Во время войны люди научились мыслить более здраво. Все понимали, что нужно в максимальной степени использовать имеющиеся возможности и не отвлекать внимание на неосуществимые проекты.

…В одном из пролётов кузнечно-штамповочного цеха стоял бездействовавший небольшой пресс. Для каких целей он был здесь установлен, никто уже на заводе и не помнил. Все штампованные детали изготовлялись на горизонтальных прессах, а этот был вертикальный.

Как-то я увидел около него одного из мастеров-штамповщиков. Он что-то вымеривал и, видимо, подсчитывал. Я подошёл к нему и спросил, что он здесь «шепчет» и прикидывает.

– Да вот уже второй день соображаю, нельзя ли на этом прессе 23-ю деталь штамповать. Вы ведь знаете, как задерживается все производство именно из-за этой детали. Каждый день на совещаниях только и разговору о ней.

В это время к нам подошёл начальник цеха и, услышав наш разговор, с раздражением сказал:

– Да вы что, Иван Максимович, совсем, что ли, рехнулись? Хотелось бы знать, как вы сюда заготовки под штамповку подавать будете? Они же не пройдут! Думать надо, прежде чем весь этот разговор заводить.

– А я и думаю, – спокойно ответил мастер. – Уже два дня думаю. Измеряю и считаю. И вот теперь ответственно заявляю: штамповать детали на этом прессе можно! Нужно, конечно, кое-что изменить. Вот эти припуски надо перенести для отбора проб на другое место, – и мастер показал, что и куда следует перенести. – Иначе, понятно, 23-ю деталь на этом прессе не отштампуешь, а если переместить, тогда можно. Так что вы, товарищи начальники, согласуйте этот вопрос с военпредом. А я с отделом технического контроля уже говорил, у них возражений нет. И в лаборатории тоже был – они согласны, говорят, что разницы нет, в каком месте пробу отбирать – здесь или там. Ведь когда место отбора проб устанавливали, то полагали, что эта деталь будет изготовляться на горизонтальных прессах, поэтому и определили его, а никаких других соображений при этом, по-моему, и не было.

Я слушал эту бесхитростную речь рядового мастера и поражался логичности его мышления, технической компетентности и деловитости. Как же изменились люди!

Мы, два человека с высшим образованием, инженеры, слушали его и поддакивали.

В конце недели пресс ввели в действие, и на нем стали изготовлять дефицитные детали. Ещё одно узкое место производства было ликвидировано. А ведь сколько тогда аналогичных предложений возникало!