На фронт…

На фронт…

В Донских степях созревает пшеница. Дрожит, переливается волнами нагретый воздух. Хочется в тень, к воде. Но учебная эскадрилья, несмотря на воскресный день, с рассвета на аэродроме. До приезда приемной комиссии надо закончить подготовку курсантов-выпускников.

Истребители непрерывно заходят на посадку. Одни сразу же после пробега снова взлетают, другие заруливают на линию предварительного старта, чтобы уступить машину товарищу.

Все свободные от полетов курсанты и техники находятся в «квадрате» и внимательно следят за взлетом и за посадкой. Попробуй сесть неточно, тебя тут же нарисуют в стартовке верхом на козле. Зато первая колонка стенгазеты полностью отведена отличившимся. Среди них и мой курсант Гучек. Сегодня он заканчивает школьную программу.

Мне нравится этот стройный, широкоплечий парень. С удовольствием смотрю, как он ловко надевает парашют и садится в самолет. Вот он взлетел, набрал заданную высоту и приступил к выполнению задания.

 — Молодец! — не удержался я, наблюдая за ним — Настоящий истребитель.

Закончив последнюю фигуру, Гучек ввел самолет в крутую спираль, снизился и пошел на посадку.

 — Точно! — заметил кто-то из курсантов, оценивая отличный расчет и приземление у посадочного знака.

Гучек срулил машину с полосы, выключил мотор и проворно вылез из кабины. Лицо его светилось радостью. Еще бы: он стал летчиком-истребителем! Скоро наденет форму лейтенанта, съездит в отпуск, а потом начнет новую жизнь в дружной семье боевых летчиков.

Доложив о выполнении задания, Гучек садится в самолет, на котором только что летал, а я — на двухместный УТИ-4, и мы в паре отруливаем машины на ночную стоянку. Полеты окончены.

На «красной» линейке к нам подошел инженер эскадрильи. Он почему-то был с противогазом.

 — Тревога, что ли, товарищ инженер?

 — Тревога. И неизвестно, когда будет отбой. Война! Только что передали по радио: фашистская Германия напала на нашу страну.

Война… Мной овладевает одно желание — немедленно сесть в истребитель и лететь бить врага.

 — Вот как, Гучек, начинается твоя самостоятельная летная жизнь, — говорю я курсанту. — С учебного самолета прямо на боевой.

Он молчит, погруженный в свои думы: его родные живут в деревне близ западной границы. Потом, словно очнувшись, говорит:

 — Разрешите поблагодарить, товарищ инструктор, к сроку вы меня научили. Не подведу Батайскую школу. Мы крепко жмем друг другу руки.

 — Зачехляйте машины — и на митинг, — прервал нас инженер.

Митинг открыл всеобщий любимец батальонный комиссар Малолетков. Высокий, сухощавый, с простым открытым лицом, он стоял в кузове автомобиля и говорил. Рассказывал, как в гражданскую войну Красная Армия громила немцев под Нарвой и на Украине, побеждала полураздетая, голодная, не имея достаточно оружия. Сейчас Красная Армия имеет самолеты и танки, пулеметы и пушки. А наши бойцы все, как один, готовы выполнить свой долг перед Родиной.

 — Сомнений в нашей победе нет, но она сама не придет, ее будете добывать вы, дорогие товарищи. Враг силен, но мы сильнее. Мы победим! — закончил он свое выступление.

Старый комиссар говорил о тяжелых боях и сильном противнике, а мне тогда казалось все гораздо проще. Из головы не выходила одна мысль — поскорее попасть на фронт. Вечером мы с Колей Нестеренко подали рапорты с просьбой отправить нас в действующую армию.

О положении на фронтах поступали противоречивые сведения. Первая официальная сводка не внесла ясности. Сообщалось, что наши войска отходят на заранее подготовленные рубежи. Почему отходят? Значит, наступает фашистская армия?

Окончившие летную программу курсанты с нетерпением ждали экзаменационную комиссию, а мы — ответа на наши рапорты. Летали в те дни много, с рассвета до темноты, сколько хватало сил. Надо было ускорить очередной выпуск, дать фронту побольше летчиков. Работали в две смены, самолеты готовили ночью. Мы с Нестеренко делали в день по семьдесят — восемьдесят посадок.

Война… Всюду — затемнение. Ростов уже не сверкает огнями, как несколько дней назад. Заводы перешли на выпуск военной продукции. «Все для фронта, все для победы!» — призывали плакаты.

Около военкоматов — толпы людей. Бывалые казаки деловито, как на работу, собираются на войну, молодежь старается записаться в первую очередь. Через Ростов и из Ростова уже идут воинские эшелоны.

 — В городе появляться стыдно, — сказал мне однажды Нестеренко. — Люди едут на фронт, а мы в тылу сидим. Ребята, которые с нами кончали школу, сейчас уже дерутся в боевых полках.

Каждый вечер мы ложились спать с надеждой, что завтра утром нас вызовут в штаб и объявят о зачислении в действующую армию. Наконец в первых числах июля пришел приказ — вылететь на фронт. Наша группа состояла из летчиков-инструкторов. Лететь надо было на боевых самолетах, принадлежавших школе. Механики проверяли моторы, оружейники снаряжали патронные ящики, готовили оружие. Эту привычную работу они выполняли сегодня особенно старательно.

Мы с нетерпением ожидали перелета на центральный аэродром. Ведь оттуда наш путь лежал на фронт. Скорее бы!

А с фронта поступали неутешительные вести. Наши войска оставляли город за городом. Люди дрались геройски, но фашисты продолжали лезть вперед. «Наверное, — думали мы, — у нас не хватает сил. Вот прилетит туда наша школа, тысячи других летчиков — и враг будет остановлен».

Воздушные бои с фашистскими истребителями мы представляли себе смутно. Они рисовались нам только победными.

Перед отлетом я зашел к курсантам своей группы. Лица у них были невеселые.

 — Чего приуныли? — спрашиваю.

 — Без инструктора остаемся, не до веселья… — говорит кто-то вполголоса.

 — Вам выделят другого инструктора, с ним и закончите программу. На фронте увидимся.

 — Нехорошо получается, товарищ инструктор, — говорит курсант Жбанков. — Раньше нас улетаете. Уж раз такое дело, надо бы вместе.

 — Что это вы, товарищ Жбанков. Я зашел проститься, а вы ко мне — с упреком. Нет чтобы по-нашему, полетному, пожелать счастливых посадок.

Жбанков виновато улыбнулся, быстро встал и торжественно произнес:

 — Желаем вам удачи, товарищ инструктор. Бейте врага и знайте, что после окончания школы мы будем с вами в одном ряду.

Поблагодарив за доброе слово, я сел за стол. Курсанты тесным кружком обступили меня. Ну что сказать на прощанье этим чудесным ребятам? Почему-то мне припомнился случай, который произошел еще в детстве. Однажды я с друзьями — Ваней и Петей — отправился на рыбалку. Прошли вверх по реке Базайхе километров восемь. Увлекшись ловлей, не заметили, как наступил вечер. Решили возвращаться домой по реке. Наспех смастерили плотик и оттолкнулись от берега. Пенистые воды горной речушки понесли нас с большой скоростью. Мы едва успевали обходить встречные камни. До села оставалось не более двух километров, когда впереди показалось поваленное ветром толстое дерево. Оно лежало поперек реки. Раздумывать было некогда. Я крикнул: «Все в воду!» Петя моментально прыгнул за мной с плота, а Ваня, не желая намочить одежду, решил схватиться за сук и забраться на дерево. Только он приготовился прыгнуть, как плотик обо что-то ударился. Ваня упал. Бурлящий поток потянул его под дерево. Я бросился выручать товарища. Барахтаемся мы с ним в белой пене, а выплыть никак не можем. Тогда и Петя, не задумываясь, кинулся в воду. Помогая друг другу, мы наконец выбрались на берег.

Зачем я рассказал об этом курсантам? Да затем, чтобы они знали: в беде товарища не бросают.

Распрощались мы сердечно. От них я пошел к своему самолету. Взлетев, наше звено взяло курс на Батайск.

После посадки зарулили машины на отведенные нам места. Техники поспешили дозаправить их горючим, а мы направились к группе холостяков, которых, как и нас, никто не провожал. Наконец послышалась команда «Становись!». Начальник училища обошел строй, каждого по-отцовски поцеловал. Потом произнес небольшую речь:

 — На опасное, но святое дело вы идете, товарищи. Надеюсь, что с честью оправдаете доверие нашей великой Родины. Бейте фашистов, дорогие мои истребители, так, чтобы с каждым днем их становилось все меньше. Помните великие слова: «Наше дело правое — враг будет разбит, победа будет за нами». Счастливых вам посадок!..

Раздается команда: «По самолетам!»

Расставленные в ряд машины, казалось, присели перед прыжком.

Надеваю парашют. Механик помогает застегнуть карабины. Накрапывает дождик.

 — Хорошая примета! — говорит механик. И, помолчав, добавляет: — Вы, товарищ командир, и за меня там постреляйте.

 — Сделаю, — отвечаю ему и, пожав руку, вскакиваю на плоскость истребителя.

 — Запускай моторы!

Самолеты с могучим ревом выруливают на старт.

Через пять минут вся наша группа поднялась в воздух и взяла курс на запад. Позади остался школьный аэродром, впереди нас ожидали трудные фронтовые дороги.

Пролетаем над станицей Дружковка. Нестеренко покачал крыльями, посмотрел в мою сторону и показал пальцем сначала на себя, потом вниз. Все понятно: здесь его родной дом. Тут он родился, по этой улице ходил в школу. Отсюда поехал в летное училище.

Мне очень хочется увидеть дом товарища. Но разве различишь его среди множества строений, утопающих в буйной зелени?

Дружковка остается позади. На дорогах все чаще появляются обозы с беженцами. Все тяжелее становится на душе.

Ведущий покачиванием крыльев дал сигнал перестроиться в правый пеленг. Впереди показался полевой аэродром. На нем был только стартер с флажком.

Садимся. Отруливаем машины в указанную сторону и выстраиваем в линию.

Появляется командир полка.

 — Так не пойдет, — говорит он. — Вас, как цыплят, поджарят на ваших же самолетах. Это вам, братцы, не тыл. Здесь того и гляди «мессера» пожалуют.

 — А что же делать? — спрашиваем его.

 — Вы что, с луны свалились? Надо рассредоточить и замаскировать самолеты.

Попробовали бы мы в школе не выравнять самолеты и не обновить белой краской линейку. Такой бы нагоняй от инженера получили!

А здесь — рассредоточить и замаскировать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.