ТЫЛ И ФРОНТ

ТЫЛ И ФРОНТ

В ночь на 1 января 1919 года последние остатки разбитых под станцией Казачья Лопань петлюровских войск откатывались в район Люботин — Мерефа. Отряды повстанцев прервали сообщение между Харьковом и Полтавой. Боевые рабочие отряды Харьковского ревкома занимали район за районом, приближаясь к центру.

Как и во всех городах, откуда они бежали, петлюровцы держали население в полном неведении о положении на фронте.

В то время как части 2-й украинской советской дивизии (5-й Глуховский полк и полк червонного казачества) стремительно приближались к Харькову и первые отряды уже вступали в него, на улицах города висели еще объявления «командующего левобережным корпусом вильного казачества атамана Болбочана» о том, что «большевистские войска разбиты под Белгородом и на всей территории Незалежной Украины сохраняется полное спокойствие».

Рядом с этими плакатами, расклеенными вскоре после того, как в упорном бою советские части разбили под Белгородом 20 декабря петлюровские и германские войска, висели еще и пожелтевшие афиши, подписанные немецким командующим генералом Кохом, в которых говорилось: «…так как нижепоименованные лица и после 1 октября 1918 года имели и хранили при себе оружие, то они были расстреляны». Далее следовал набранный петитом список, где украинские фамилии перемежались с русскими. Но больше всего было плакатов Харьковского ревкома о переходе всей власти к Совету рабочих депутатов.

Ночь была морозная и ясная. По мере того как от товарной станции, миновав окраины города, мы приближались к центру, все меньше попадалось навстречу людей. Редкие прохожие, боязливо оглядываясь, спешили домой. Иногда в тишине улиц раздавались свист дудок, дробь барабанов и равномерный топот подкованных сапог, к городскому вокзалу отдельными отрядами стягивались остатки немецких частей.

Немецкая армия, частично разложившаяся под влиянием большевистской агитации еще до ноябрьской революции, все-таки сохраняла свою боеспособность. Эта боеспособность поддерживалась двумя факторами.

Во-первых, железной дисциплиной, свойственной вообще немцам, и, во-вторых, единым, охватившим всех солдат стремлением прорваться как можно скорее назад — в Германию. Офицеры, унтер-офицеры и специально подобранные члены «советов солдатских и офицерских депутатов» с утра до вечера говорили о том, что «только дисциплина может помочь армии вернуться на родину».

Очень часто, несмотря на объявленный верховным германским командованием «нейтралитет», немецкие части оказывали упорное сопротивление наступающим советским войскам. Так это было, например, под Белгородом. Даже контрреволюционное правительство Директории немцы согласились впустить в Киев только после того, как согласовали этот вопрос с англо-французскими интервентами и обеспечили выезд гетмана Скоропадского и безопасность его министров.

Вся Украина была охвачена восстанием. Во многих местах советские партизанские отряды дрались с петлюровцами. 1-я советская дивизия шла на Чернигов, 2-я подходила к Харькову. Железнодорожные пути на многих участках были взорваны, телефонная и телеграфная связь прервана. Германское командование, стремясь скорее вывезти свою 300-тысячную армию и огромные склады с обмундированием, вооружением и техникой, пользовалось летчиками, радиосвязью и специальными офицерами, чтобы координировать действия отдельных частей и штабов.

Когда я подъехал к гостинице «Метрополь», мне представилось странное зрелище. Перед входом в нее толпились люди явно буржуазного вида, в дорогих шубах и бобровых шапках. Огромный усатый швейцар, в зимней ливрее с галунами и расшитой золотом фуражке, стоял перед дверью, повторяя одно и то же:

— Ресторан-с полон! Все места заняты!..

Около здания стояло десятка полтора извозчичьих саней, окруженных немецкими солдатами в стальных шлемах и в полном боевом вооружении. Время от времени из подъезда выскакивали, немецкие офицеры с чемоданами в руках, садились в сани, солдат взбирался на облучок рядом с кучером, и извозчик, нахлестывая лошадь, мчался к вокзалу.

Войдя в гостиницу, я увидел, что двери ресторана широко открыты. Зал был наполнен празднично разодетой публикой. Оркестр играл вальс. Дамы в белых декольтированных платьях и мужчины в черных костюмах, высоких стоячих воротниках и крахмальных манишках — странные привидения дореволюционного времени — усердно танцевали…

Перед растерянным портье стояли несколько командиров, одетых в самое разнообразное обмундирование, требуя предоставить номера.

Зная по опыту, что разговорами в таких случаях ничего не добьешься, я поднялся по лестнице и вошел в какой-то номер, который, по-видимому, был свободен. В первой комнате я увидел на столе шашку, маузер и кубанку. Открыв дверь во вторую, я замер на месте.

На кровати валялась гимнастерка. Перед умывальником стояла, в красных штанах и кавалерийских высоких сапогах со шпорами, Мирра Гец — высокая, стройная блондинка с большими голубыми глазами и коротко подстриженными курчавыми волосами, командир одного из кавалерийских отрядов, а впоследствии секретарь предсовнаркома.

— Ты чего залез в мой номер? — спросила она, смывая мыльную пену, покрывавшую ее красивые руки и плечи.

— Я думал, что он свободен… Все остальное занято.

Мирра обтерлась полотенцем и бросила его на одну из кроватей.

— Устала как собака — весь день в седле!

И, усевшись на стул, стала снимать сапоги…

Я стоял, не зная, что делать дальше. Она посмотрела на меня и рассмеялась так, как могут смеяться только дети или люди с очень чистой душой.

— Ну вот что: в первой комнате есть диван, — ляжешь, а завтра убирайся, куда хочешь. Еще подумают что-нибудь. Терпеть не могу всяких пошлых разговоров… Да возьми вещевой мешок из угла — там консервы и хлеб…

И когда я поставил свой маленький деревянный чемодан на пол и стал снимать шинель, она мечтательно сказала:

— Сходил бы ты в ресторан. Может, достанешь настоящего чая, а то страшно надоел этот морковный настой.

На другой день я получил ордер на занятие особняка на Сумской улице, принадлежавшего семье сбежавшего миллионера Гладкова.

Особняк, выходивший фасадом на улицу, имел балкон, тянувшийся почти вдоль всего второго этажа, и глухие чугунные ворота с узенькой калиткой. С трех других сторон он был окружен высокой каменной стеной.

Войдя в калитку, я увидел двор, парадный подъезд и сад с засыпанными снегом дорожками. Меня встретил хмурый дворецкий. Я показал ему ордер. Он молча повел меня через парадные комнаты и залу по мраморной лестнице, застланной ковром, на второй этаж. Здесь были обширная столовая с огромными двустворчатыми окнами и дверью на балкон, кабинет, несколько спален, Две ванные, туалетные комнаты, кухня, за ней — комнаты для прислуги.

Видно было, что хозяева сбежали в последний момент, потому что даже безделушки и мелкие вещи стояли на обычных местах. Я разделся, взял свой жалкий чемодан и прошел в кабинет.

— Прикажете отнести чемодан в спальню? — спросил дворецкий.

Я посмотрел ему в глаза. Это был человек лет пятидесяти с лишним, бритый, с баками, в серой куртке и серых штанах. Лицо его выражало покорность судьбе. Он, видимо, ожидал, что все имеющееся в доме будет разграблено.

— Как вас зовут?

— Матвей.

— По отчеству?

— Матвей Прокофьевич.

— Вот что, Матвей Прокофьевич. Через несколько минут придет начхоз и перепишет все, что есть в доме, включая последнюю тряпку на кухне. Опись будет составлена в четырех экземплярах. На одном вы распишитесь, другой — с подписью начхоза — будет находиться у вас, третий — у меня, четвертый пойдет в управление. Если пропадет хотя бы коробка спичек, вы будете отвечать…

— А как же быть с прислугой?

— Так как здесь будет общежитие, то она вся останется на местах и будет получать зарплату. Я лично буду жить в кабинете, есть — в столовой.

— Продуктов хватит не более чем на неделю. Что же касается дров, запас имеется до лета…

— Получаемые на меня продукты я буду сдавать кухарке, а она за плату — готовить еду. Поскольку обслуга зачислится на службу, она также будет получать продукты по нормам…

Он несколько оживился.

— Разрешите идти?

— Вот еще что, Матвей Прокофьевич. Я обратил внимание на то, что дорожки в саду не разметаются, на полу и на мебели пыль. Видимо, все решили, что можно ничего не делать. Предупреждаю: всюду должна быть абсолютная чистота, и каждый обязан добросовестно выполнять свои обязанности. Теперь все, что здесь есть, — народное достояние, и оно должно содержаться и сохраняться самым тщательным образом…

Когда он ушел, я осмотрелся. Огромный кабинет с большим письменным столом, кожаными креслами и диваном, книжными шкафами и сейфом, вделанным в стену, курительным столом и креслами вокруг него производил впечатление комнаты, в которой хозяин никогда не работал. Я заглянул в чернильницы большого бронзового письменного прибора. Только в одной из них было немного чернил. В кожаном бюваре лежало начатое письмо. На матовой плотной бумаге было написано:

«Уважаемый господин Шмидт!

Так как большевики, видимо, на днях займут Харьков, то я…»

На этом письмо обрывалось. Кому писал хозяин дома и что собирался сделать, оставалось неизвестным… Впрочем, меня это и не интересовало…

2-я украинская советская дивизия, имевшая в начале своего наступления немногим более тысячи бойцов, после освобождения Харькова уже насчитывала 3645 пехотинцев и 400 кавалеристов, с пятью орудиями и двадцатью пулеметами, а также несколько самостоятельных отрядов, доходивших общей численностью до шести тысяч бойцов. Объяснялось это тем, что ежедневно из состава петлюровских частей сотни солдат переходили на сторону Красной Армии.

Украинское крестьянство, испытавшее на себе всю тяжесть помещичьего гнета и немецкой оккупации при гетманщине, вначале поверило демагогическим обещаниям Директории, будто «частная собственность на землю будет отменена, а каждая семья получит надел не менее чем в пятнадцать десятин за счет поместий, государственных земель и земель, принадлежащих винокуренным и сахарным заводам».

Но уже в ближайшие дни после прихода петлюровцев к власти на места была дана строжайшая инструкция: «Не допускать никакого самовольного захвата земель, а виновных немедленно привлекать к суду».

Не ограничиваясь этим. Директория стала взыскивать недоимки по налогам и продовольственным поставкам, установленным при гетмане.

Теряя авторитет среди трудового крестьянства, Директория путем разнузданной агитации против коммунистов еще опиралась на середняцкие и кулацкие элементы деревни. Кроме того, она объединила под лозунгом борьбы «против Советов» социал-соглашательские партии, украинскую и русскую буржуазию и все контрреволюционные элементы, вне зависимости от того, на кого они равнялись, — деникинцев, красновцев, кадетов и монархистов прогерманской и проантантовской ориентации.

Рабоче-крестьянское правительство Украины, переехавшее из Суджи в Харьков, столкнулось с чрезвычайно сложным положением в стране.

Для того чтобы была понятна обстановка того времени, следует вкратце рассказать о том, что произошло на Украине примерно за три с половиной месяца — с октября 1918 года до половины января 1919 года.

Уже в октябре 1918 года «гетман всея Украины», бывший царский свитский генерал Павел Петрович Скоропадский, решил, что немцы явно проигрывают войну, а потому и маска «самостийной державы» больше ни к чему. Поэтому он направил бывшего члена Государственной думы, председателя «Совета государственного объединения» Шидловского к генералу Деникину, а сам 21 октября встретился с «донским атаманом» генералом Красновым. В итоге они договорились о будущих взаимоотношениях гетманского правительства с Антантой и об организации общих вооруженных сил для восстановления «единой, неделимой России».

3 ноября 1918 года министр иностранных дел гетмана Афанасьев сообщил Деникину и Краснову, что «Украинские силы в согласии с Доном и параллельно с Добровольческой армией направляются на борьбу с большевиками для восстановления единства России». На 18 декабря в Киеве было назначено совещание представителей контрреволюционных правительств Дона, Кубани, Терека, Грузии и Крыма.

Генерал Ломновский, представлявший Деникина в Киеве, начал усиленно формировать офицерские и юнкерские отряды, которыми должен был командовать ярый монархист генерал Келлер. Однако в Киеве эти силы не превышали трех — четырех тысяч человек.

Не дремали и украинские националисты, объединившие все буржуазные партии в «Украинский национальный союз». В него входили эсеры, социал-демократы, социалисты-федералисты, трудовики и «хлеборобы-демократы».

Они, конечно, тоже понимали, что немцы проигрывают войну, но пока не видели возможности прийти к власти без их помощи. Поэтому Винниченко, Никовский и Швец обивали пороги германского и австро-венгерского посольств в Киеве, доказывая, что они лучше, чем гетман, могут бороться против большевиков и во всяком случае обеспечат германские и австрийские интересы на Украине.

Однако германские генералы, фактические хозяева положения, долго сомневались, смогут ли украинские националисты служить им как следует, и только под влиянием роста партизанского движения в деревне и революционных настроений в городах решили «в виде опыта» к началу ноября 1918 года предоставить им пять портфелей в «гетманском правительстве».

Даже за три дня до краха германской империи, когда было совершенно очевидно, что немцы проиграли войну, буржуазные украинские националисты продолжали раболепствовать, перед оккупантами.

6 ноября 1918 года представитель «УНЗ» Марголин посетил германского генерального консула Тиля и предложил ему «в интересах Германии»: «…чтобы государственную власть на Украине возглавили люди, приемлемые для Антанты и в то же время доброжелательно настроенные в отношении Германии».

Для этого Марголин предложил создать правительство из лидеров буржуазных украинских националистов Винниченко и Никовского, присоединив к ним русского монархиста Шульгина.

Все эти комбинации, однако, провалились. Германия капитулировала, и Антанта 19 ноября созвала в Яссах совещание, на которое прибыли представители всех контрреволюционных организаций. К этому времени, 13 ноября, украинские националисты, съехавшиеся в Белую Церковь под защиту полка «галицийских сечевых стрельцов», входивших в состав бывшей австрийской армии под командой Коновальца, избрали Директорию во главе с Винниченко и «головным атаманом» Симоном Петлюрой.

Союзники в Яссах находились в нерешительности. С одной стороны, им хотелось оставить во главе Украины гетмана Скоропадского; но он был скомпрометирован как немецкий ставленник, и верные ему части насчитывали всего несколько тысяч штыков. С другой, хотя у Директории были войска и она готова была за признание ее подписать любое соглашение, первые же воззвания, выпущенные Винниченко и Петлюрой, казались им слишком радикальными. В итоге представители Антанты решили отправить в Киев французским генеральным консулом Энно (который дальше Одессы никуда не попал), командующим союзными силами на Украине назначить генерала Бертелло и начать немедленную высадку союзных войск в Новороссийске, Севастополе, Одессе, Николаеве и Херсоне.

23 ноября английские суда прибыли в Новороссийск. 25 ноября англо-французская эскадра вошла в Севастопольский порт, 27-го началась высадка союзников в Одессе. В дальнейшем они заняли Николаев и Херсон. А пока предписали германскому командованию «сохранять порядок» на Украине, и в частности в Киеве, до прибытия союзных войск.

Но уже 11 декабря выяснилось: 1) что гетман не может сохранить власть в Киеве; 2) что германское командование не в состоянии удержать свои войска, требовавшие немедленной эвакуации; 3) что Винниченко и Петлюра готовы подписать соглашение, обеспечивающее эвакуацию немецкой армии в Германию, и дать союзникам обещание «воевать с большевиками».

В результате переговоров, происходивших 12 декабря в ставке Петлюры (Фастов), между Директорией, германским командованием и представителем союзников де Муленом было подписано соглашение, по которому петлюровским войскам разрешалось занять Киев и получить оружие из складов, находившихся под контролем германского командования.

На другой же день гетман Скоропадский уехал, переодетый, в Германию, а его «правительство» подало в отставку. 14 декабря в Киев, где по-прежнему хозяйничали немецкие войска, вошли петлюровцы.

Все «военное хозяйство» и гетманский государственный аппарат механически перешли к петлюровцам.

Таким образом, на территории, еще не освобожденной советскими войсками, находились: петлюровские войска, бывшие гетманские части, офицерские и юнкерские формирования, наконец, партизанские крестьянские и рабочие отряды, стремившиеся создать Советскую власть в тылу неприятеля. О том, насколько такие отряды были велики и многочисленны, можно судить хотя бы по тому, что в районе Павлограда к началу 1919 года под руководством Екатеринославского губкома, переехавшего из Екатеринослава в Павлоград, находилось четырнадцать разной численности полков. Некоторые из этих полков были составлены только из рабочих, другие — из крестьян и рабочих, бывших фронтовиков. Эти четырнадцать полков имели приблизительно 7100 штыков, 500 сабель и три броневика.

Самостоятельно действовал Махно.

За фронтовой полосой также находились германские войска, которые еще не успели эвакуироваться, за исключением части «спартаковцев» под командованием Фокетэ, перешедших на сторону Советской власти; союзные войска — французские, английские, греческие, сербские, польские легионы, а также цветные колониальные отряды.

Между тем если во 2-й дивизии советских войск, наступавшей на Харьков, насчитывалось к началу боевых действий немногим более тысячи бойцов, то 1-я дивизия, продвигавшаяся в направлении на Киев через Клинцы — Городню — Чернигов — Козелец и Березню — Нежин, имела в Богунском и Таращанском полках, отдельном Нежинском батальоне и Новгород-Северском полку всего 2410 штыков, 410 сабель, 76 пулеметов и 11 орудий. В частности, знаменитый Таращанский полк «батьки» Боженко, входивший в эту дивизию, состоял вначале всего лишь из 400 штыков, 150 сабель, 20 пулеметов и двух орудий.

Эти две дивизии, 2-я и 1-я, имели перед собой противников, численность которых не поддавалась даже приблизительному учету. Одна только германская армия, хотя и готовившаяся уже к эвакуации, насчитывала 300 тысяч солдат, великолепно вооруженных, снабженных и с прекрасно подготовленным командным составом.

Вопреки всякого рода соглашениям, отдельные немецкие части вступали в бой с советскими войсками всякий раз, как только им казалось, что последние продвигаются слишком быстро или могут помешать их эвакуации. Фактически они служили завесой для формирования петлюровских войск, которые все время пополнялись свежими отрядами из Галиции. Наконец, высаживавшиеся в южных портах Украины и в Крыму союзные войска все время получали подкрепление. К началу февраля в одной лишь Одессе союзники имели свыше 27 тысяч пехоты, 15 тысяч кавалерии, 76 батарей, 43 танка.

Ежедневно менялась ситуация. Так, например, не довольствуясь шестью тысячами польских легионеров, высадившихся в Одессе, Петлюра при участии военных представителей союзников вел во Львове переговоры с польским командованием не только о координации действий (Пилсудский уже тогда подготовлял наступление на Белоруссию и Литву), но и о переброске в помощь ему, Петлюре, польских частей.

Оказывая помощь петлюровцам (в конце декабря 1918 года, как явствует из протокола МИДа Директории от 17 декабря 1919 года, именно для этого в Киев приезжала специальная военная миссия), французы то и дело меняли свою тактику. Впустив петлюровские части в Одессу 12 декабря, они уже 18 декабря, после прибытия очередного крупного транспорта англо-французских сил, в том числе 156-й французской дивизии, потребовали от тех же петлюровцев ухода из города. Губернатором Одессы был назначен деникинский генерал Гришин-Алмазов. Началось формирование добровольческих офицерских частей. Между Новороссийском, занятым интервентами еще 23 ноября, и Одессой были установлены регулярные рейсы.

Петлюровские войска, как и белогвардейские части, были отлично вооружены и снабжены. Получив все склады вооружения, боеприпасов и обмундирования от немцев и гетмана, Директория этим не ограничилась. Во всех странах послевоенной Европы скопилось огромное количество военного имущества. «Послы» Директории спешно скупали его и направляли Петлюре. Так, посол Директории во Франции Сидоренко сообщал, что украинская делегация купила у правительства Соединенных Штатов Америки в кредит на пять лет военное имущество на сумму в 11 миллионов долларов, причем все полученные товары уже доставлены на склады в Марсель и Бордо для отправки на Украину.

Об интервентах говорить не приходится — от танков до авиации все было в их распоряжении. Предметами снабжения и продовольствия они спекулировали, перепродавая его голодному населению по бешеным ценам.

В то же время советские войска в основном могли рассчитывать только на трофейное оружие. Обуви и обмундирования не хватало, особенно зимнего. Снабженческие базы давно отстали от наступающих частей.

Н. А. Щорс после занятия Новозыбкова, подготавливая дальнейшее движение на Киев, писал:

«Богунский полк раздет, разут. Положение самое критическое. Службу несут или в бабьих кафтанах, или полуголые. То же в Таращанском полку…»

Таким образом, перед рабоче-крестьянским правительством Украины и его вооруженными силами стояла задача разгрома многочисленных, великолепно вооруженных сил буржуазно-националистической Директории, белогвардейских отрядов и войск интервентов.

На стороне неприятеля было все, кроме одного, — народа, беднейших крестьян и рабочих, которые составляли основную массу населения.

Практически важнейшая задача, стоявшая перед украинским Советским правительством и командованием Украинского фронта, заключалась в том, чтобы: 1) организовать правильное получение информации о неприятеле и о том, что происходит у него в тылу; 2) поскольку интервенты имели исходные базы, откуда транспортировалось войско и вооружение — Константинополь, порты Румынии и т. д., своевременно знать о поступающих туда пополнениях и грузах еще до их прибытия к месту назначения; 3) иметь точное представление о примыкающих к Украинскому фронту территориях, занятых Добровольческой, Донской и польской армиями; 4) снабжать правильной информацией советскую печать на освобождающейся территории и все армейские газеты; 5) вести пропаганду на освобождающейся территории; 6) вести пропаганду на неприятельской территории; 7) не только своевременно получать, но и быстро проверять, обобщать и делать выводы из всей информации, получаемой в тылу, на фронте и с территории, занятой неприятелем.

Конечно, войсковая разведка существовала во всех подразделениях, начиная от полка и выше. ЦК КП(б)У получал необходимые сведения от партийных организаций, которые вели большую агитационную и пропагандистскую работу на неприятельской территории и руководили огромным партизанским движением в тылу неприятеля. Были и другие источники информации.

Однако насколько в те времена собственно войсковая разведка была несовершенна, показывают следующие факты.

После занятия станции Бровары был разработан довольно сложный план атаки Киева в ночь на 6 февраля с расчетом на упорное сопротивление петлюровцев. Между тем уже к утру 5 февраля последние покинули город и отступили на Васильков — Фастов.

И наоборот, восстанию казаков на Дону в районе Вешенской, которое помогло впоследствии Деникину овладеть Донбассом и Харьковом, долго не придавалось должного значения не только штабом Южного фронта в Козлове, но и украинским командованием в лице Антонова-Овсеенко и Подвойского, несмотря на телеграммы В. И. Ленина, который сразу оценил создавшуюся ситуацию.

Для выполнения задач, о которых я говорил выше, при рабоче-крестьянском правительстве Украины было создано Бюро печати и информации (БУП). Следовало бы прибавить и пропаганды, ибо оно выполняло и эту функцию. Назначенная незадолго до эвакуации Наркомом пропаганды А. М. Коллонтай, не успела даже развернуть свой аппарат.

Если примерно половина БУПа вела работу, аналогичную работе РОСТА, то другая часть была создана впервые в советских условиях. Таковы были отделы особого осведомления правительства, иностранный отдел, отдел военной информации, отдел документальной пропаганды, куда входили фото-, кинопропаганда и т. д. Кстати сказать, работал этот последний отдел так, что вступление Богунского и Таращанского полков в Киев, заснятое как кинохроника, было показано бойцам этих частей на другой же день. Существовал еще отдел по снабжению военных газет и военных частей срочной текущей информацией. Был специальный отдел связи, который организовывал сношения со всеми пунктами Украины, вне зависимости от того, под какой администрацией они находились.

Для создания такой огромной, гибкой организации, работа которой, естественно, зависела от военных операций, ибо она развертывалась на территориях, только что освобожденных советскими войсками, нужны были очень толковые и энергичные люди. К тому же аппарат организовывался таким образом, что в каждом пункте Украины, включая даже некоторые волости, находились один или несколько информаторов, которые после установления там Советской власти открывали соответствующие отделения или становились корреспондентами БУПа.

За передовыми частями ехали группы работников, помогавших создавать аппарат информации на местах.. Как это ни странно, трудности, возникавшие при организации этого ведомства, отдельные части которого имели столь различное назначение, заключались вовсе не в подборе кадров. Было много талантливых, умных, самоотверженных людей, начавших там работать и впоследствии ставших известными писателями, художниками, журналистами. Многие сотрудники специальных отделов впоследствии проявили себя как крупные военные руководители, дипломаты, партийные работники, ученые. Основные препятствия заключались в отсутствии технических средств связи. Телеграфная и телефонная связь была почти всюду прервана, а железнодорожное сообщение зависело от хода боев, которые велись в основном вдоль железнодорожных магистралей. Радиосвязь была весьма несовершенной. И потому столь важный источник информации, как служба перехватов, хотя мы учитывали весь немецкий и австрийский опыт периода первой мировой войны (система «Пенкала»), все-таки не мог быть использован полностью.